Беспощадный Пушкин - Страница 38

ОТВЕЧАЕТ М. ИОФЬЕВ (1950 г.).

Ход мыслей Сальери лишен логичности. Убить композитора не значит заглушить его мелодии. Сальери рассуждает не как трезвый человек, а как человек, охваченный страстью. Он лишь кажется рационалистом, а на самом деле он маньяк. Сознанию Сальери чуждо представление о реальной значимости вещей — это уже торжество субъективных представлений о мире.

МОЙ ОТВЕТ.

От субъективизма до индивидуализма один шаг, и Иофьев его сделал в ходе дальнейшего рассуждения. Будто не бывает маньяка рационализма? И будто не бывает нормальный человек в состоянии «словно маньяк»?

На самом деле Пушкин для того и заставляет Сальери быть нелогичным, что он написал трагедию заблуждений и дает нам, читателям, об этом знаки.

2.8

ВОПРОС.

Зачем Пушкин заставил своего Сальери плохо отнестись к слепому скрипачу?

ПРИМЕР.

ОТВЕЧАЕТ Игорь БЭЛЗА (1953 г.).

Когда Сальери, услышав игру слепого скрипача, произносит высокопарные и гневные слова о «маляре негодном», который «пачкает Мадону Рафаэля», о «фигляре презренном», что «пародией бесчестит Алигьери», — то слова эти, заканчивающиеся сухим, жестким приказаньем — «пошел, старик», воспринимаются не как защита искусства от профанации, а как выражение глубочайшего презрения к «низам».

МОЙ ОТВЕТ.

Мой ответ произошел из неприятия ответа Устюжанина на другой вопрос.

ВОПРОС.

Зачем Пушкин не пометил — хорошо или плохо играл старик?

ОТВЕТ Д. УСТЮЖАНИНА (1974 г.).

В первом монологе Сальери видел свое счастье в том, что он «в сердцах людей нашел созвучие своим созданьям». А теперь он отказывается понять радость Моцарта, услышавшего созвучие своим созданиям в сердце уличного музыканта.

Причем для понимания сущности конфликта совершенно не важно, как — хорошо или дурно — играл старик, что забавного нашел Моцарт в его игре. Вспомним пушкинскую формулу народной оценки его собственного творчества:

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал…

Музыка Моцарта, несомненно, пробуждает чувства добрые в нищем скрипаче. Сальери же..

МОЙ ОТВЕТ.

Почему «несомненно»? Для меня, скажем, после всего вышенаписанного, как раз сомнительно, что именно «чувства добрые» пробуждает музыка Моцарта в слепом скрипаче. (Точно так же, как и заявление Бэлзы о причинах возмущения Сальери на игру скрипача — «выражение глубочайшего презрения к «низам»” — мне очень подозрительно.)

Приведу сначала субъективное наблюдение над похожим случаем.

Со мной в юности, как уже говорил я, случались видения от классической музыки. Когда я первый раз услышал по радио (потом я узнал название — 1‑й концерт Чайковского для фортепиано с оркестром), когда я услышал первые аккорды этого шедевра — помимо того, что я вмиг переполнился счастьем, мне привиделись, сходящиеся как бы к одному центру сосны на фоне неба, как они видны, если лечь спиною на землю в сосновом бору; и сквозь хвою пробивались лучи солнца (фильма «Летят журавли» тогда еще не существовало)… Я не мог не поделиться таким потрясающим впечатлением с одноклассником, наиболее, как мне казалось, подходившим, чтоб меня понять: у него дома был рояль, и он умел на нем играть, казалось, любую танцевальную музыку; мы ходили к нему домой учиться танцевать. Рассказ свой я иллюстрировал, так сказать, художественным свистом (им неподдельно заслушивались даже те девушки, которым я не нравился, когда я исполнял неаполитанские песни). Но 1‑й концерт в моем исполнении у моего музыкально образованного одноклассника вызвал отвращение: я был очень воодушевлен, а ему не передалось. И он придрался, что я слишком обеднил звучание оркестра, пытаясь передать его свистом.

Вот так же, к форме, придрался Сальери.

Я, помня, что со мной делается от серьезной музыки, стал ходить на симфонические концерты. А за своим соучеником я этого никогда не замечал. Он даже рояль постепенно забросил. Зато он был, не в пример мне, отличный танцор и донжуан.

У нас были разные идеалы, и оттого я его с 1‑м концертом не пронял. То же — и у Сальери со скрипачом. А у меня с девушками, когда я насвистывал неаполитанские песни, идеалы совпадали. То же — и у Моцарта со скрипачом.

Вот если бы скрипач сыграл из Глюка, Пиччини или из Сальери…

Или посмотрите, кого Сальери уважает из поэтов, живописцев: Данте, Рафаэля, Микельанджело Буанаротти — готика, Высокое Возрождение, маньеризм. Это ж все — на восходящих дугах Синусоиды идеалов или на вылетах вверх с нее. Пушкинский Сальери не поклонился, скажем, Петрарке (нисходящая дуга) или, тем более, Боккаччо (самый низ) — Раннее Возрождение.

Вы скажете: «А как же Сальери пришел в восторг от «безделицы» Моцарта?» — На то Моцарт и гений. Искусство может очень много. Так, фейхтвангеровский министр фашистского государства Кленк был покорен фильмом «Броненосец Потемкин» Эйзенштейна. А пушкинский слепой скрипач не представлял всю силу искусства. И — Сальери не проникся прелестью вседозволенности от Керубино и Дон Жуана.

Вспомните себя. Как вам смешно, если на сцену выходит четырехлетняя девочка и очень похоже повторяя фривольные ужимки эстрадной звезды поет ваш любимый шлягер. А если вы ненавидите шлягеры — как вас она возмущает. Правда, во втором случае, вы не станете маскироваться и воскликнете: «О, времена! О, нравы!» Так зато вы и не играете трагедию недоосознавания, самого себя — в том числе.

И Устюжанин совершенно прав, когда напролом, как бы насилуя текст пьесы, где, казалось бы, черным по белому написано, что скрипач играет дурно, проходит мимо этой оценки его игры со стороны Сальери и перескакивает прямо к пушкинскому так называемому «Памятнику». Сам Пушкин поначалу хотел там хвалить себя за, так сказать, форму:

Но остановился он на, скажем так, содержании:

Не прав Устюжанин только — заявляя, что Моцарт в скрипаче (и в народе) пробуждал тоже чувства добрые.

А Бэлза, как и Устюжанин, в упор не видящий сальериевского возмущения качеством игры скрипача, еще больше не прав, что из–за отвращения к «низам» негодует Сальери.

ВОПРОС.

Зачем Пушкин заставляет своего Сальери говорить такое трогательное о своем детстве?

ПРИМЕР.

ОТВЕТ С. И. ДАНЕЛИА (1956 г.).

Это лишь мнение Сальери, а не Пушкина, и мнение ошибочное: Сальери ошибался в своем отношении к музыке, не понимал этого отношения, не мог дать ему точного названия.

МОЙ ОТВЕТ.

Я привлек ответ Данелиа не как пример бездоказательности, являющейся подспорьем для насилования пьесы. На самом деле он сам не заметил своей голословности в этом месте своей работы. Очень уж неприятным типом выходил у него Сальери из соображений о классицизме, каким тот виделся его врагам, романтикам начала XIX века: