Беспощадная страсть - Страница 95

— Я видел слишком много зла… — смутился Север. — И ненавижу его носителей. Нет у меня к ним жалости…

— Ладно, где-то ты прав, проехали, — продолжал Павел. — Так вот, когда ты скальпировал Газавата, Милка пришла в ужас. Вся твоя игра показалась ей истинной. До этого она еще надеялась, что ты просто болен психически, или ради нее выпендриваешься, как, собственно, и было на самом деле, или наказываешь ее за прошлые грехи… Короче, надеялась, что ты станешь прежним. А тут резко, разом надеяться перестала…

— Почему? — перебил Север.

— Потому что Романов вас предал и стараться ради него ты не мог. Значит, секреты Газавата тебе нужны были действительно для достижения каких-то личных целей. А каких? Обогащения и власти, ты сам внушал это ей. И ничего иного она себе представить в тот момент не могла. И поверила, что ты монстр.

— Но это моя заслуга, не Газавата! — заявил Север ревниво.

— Да, это твоя заслуга, — согласился Павел. — Но только тогда Милку еще не «заклинило» на тебя. «Заклинило» ее чуть позже, когда Газават приказал своим ее изнасиловать…

— Но почему именно тогда? — удивился Север.

— Потому что тогда она уже была убеждена, что ты монстр, но еще продолжала тебя любить. Она не допускала, что ты погибнешь, что ты вообще можешь погибнуть. Ты являлся для нее в то мгновение и бессмертным исчадием ада, и одновременно самым дорогим человеком. И она безумно испугалась, представив себе, что ты сделаешь с теми парнями, если они ее изнасилуют-таки. Представила, кем ты после этого окончательно станешь, представила, что ты для нее навсегда останешься исчадием ада — до этого имелась хоть тень надежды на иной исход. И от страха у нее случился сильнейший вагинальный и анальный спазм. Она как бы не впустила в себя тех парней. А после спазма, который, как решило ее подсознание, был наслан тобой, Милка сочла, что ты действительно демон, живое воплощение мирового зла. И ее нимфомания прочно «заклинилась» на тебе.

— Если я буду с Милкой прежним, не пройдет у нее это самое «заклинивание»? — тревожно спросил Север.

— Нет, не пройдет, — отмахнулся Павел. — Данная установка так же глубока и крепка, как прежняя, вызвавшая нимфоманию. Собственно, новая установка сменила прежнюю… точнее, подкорректировала ее собой. И теперь самораспинаться Милка будет только в твоих объятиях, а не с кем попало, лишь бы покруче и числом поболе…

— Но это ж чудесно! — Север сиял.

— Чудесно?! — Павел жестко усмехнулся. — А как ты собираешься с ней жить — я имею в виду, помимо койки?! Ведь она теперь воспринимает тебя, как совокупность всех трахавших ее раньше подонков, вместе взятых! И относится к тебе соответственно!

Только сейчас Север начал осознавать ужас положения.

— Так она больше не любит меня?.. — спросил он растерянно.

— Не знаю! — бросил Павел. — Любовь есть великая тайна Вселенной и не просчитывается никаким психоанализом. Может, Милка тебя и любит. Но относится к тебе как к суперподонку, чудовищу.

— Паша… Но ведь ты сам предложил мне этот метод… Сам его придумал и разработал план осуществления, а теперь… Что же мне делать?

Казалось, Север полностью деморализован. Кузовлеву даже стало жалко друга.

— Да, я разработал… — сказал Павел. — И я отвечаю за вас. Ничего! Главное, Милка теперь всегда будет при тебе. Вы можете жить спокойно, без эксцессов и риска для жизни. Я буду ее лечить. Пусть долго, но уж потерпи, брат. А ты сам… Ты должен быть предельно ласков и нежен с нею. Сможешь?

— Паша! Да я ее на руках носить буду, пылинки с нее сдувать, я так соскучился по всему этому! Я же люблю ее! — Север дрожал. — Но… Ты сможешь вернуть ее мне?! Ее душу?!

— Как врач, как психолог, я сделаю все от меня зависящее. А ты уж постарайся тоже… как муж.

— Но ее точно не потянет больше в бордель, на панель, в грязь?! — встревожился вдруг Север.

— Точно, — заверил Павел. — Извини уж, но отныне самая грязная грязь для нее — ты…

— Лестно… — Север передернулся.

— Вот так-то, брат… — вздохнул Кузовлев.

— А я начал стихи писать! — невпопад брякнул Север.

— Вовремя… — хмыкнул Павел. — Ну-ка прочти!

Север прочитал «Бонни и Клайда».

— Неплохо, — одобрил Павел. — Покажи их Милке, она же любит поэзию, знает ее… Покажи, будет полезно.

— Думаешь, ей понравится?

— Не в том дело… Стихи — твоя душа. А Милка должна вновь научиться чувствовать твою душу. Но сейчас это ей куда сложнее, чем если бы ты был совсем чужим, незнакомым человеком… Понимаешь?

— Понимаю… — задумчиво и печально произнес Север.

— Тебе будет очень тяжело с нею, — продолжал Павел. — Жутко тяжело. Каждый раз, когда тебе понадобится ее понимание, участие, просто сочувствие, ты будешь натыкаться на стену отчуждения — холодную и непроницаемую. А то и на прямую враждебность. Ты готов к подобному раскладу?

— А выбор у меня есть? — спросил Север резко. — Бросить ее — значит убить, правильно?!

— Правильно… А тебе уже захотелось ее бросить?

— Нет! — почти выкрикнул Север. — Она моя жизнь!.. Но… — добавил он тише, — я так рассчитывал, что хотя бы теперь мы будем вместе не только в койке…

— Об этом пока забудь… — заверил Павел грустно. — И учти: любой твой срыв, любой скандал, устроенный тобой, только усугубит ее состояние. То есть представь: много дней ты над нею трясешься, всячески стараешься отогреть, а потом нервы не выдерживают, и ты затеваешь базар. Вероятный вариант? Вполне. Но знай: подобный базар уничтожит все положительные подвижки, которые могли произойти в Милкином сознании за те самые много дней, пока ты над нею трясся. Короче, береги ее… изо всех сил береги, если действительно любишь. И помни: она полностью от тебя зависит. Полностью.

— Это я как раз помню… — пробормотал Север.

— И еще помни: она ничем не будет помогать тебе в твоих усилиях снять с нее этот морок. Ничем! Ты встретишь только пассивное сопротивление!

— И это я тоже понимаю… — вздохнул Север. — Что ж… Сам ее такой сделал, самому и расхлебывать. Зато ее супружеская верность мне гарантирована.

— Гарантирована, — еще раз подтвердил Павел. — Абсолютно гарантирована. И, вероятно, навсегда.

— На всю жизнь?

— Да, пока жива ее нимфомания, единственным сексуальным объектом для Милы будешь ты, — повторил Павел свой вывод. — А нимфомания почти не лечится, сам знаешь…

— И ненависть Милки ко мне тоже останется навсегда, пока жива нимфомания… — то ли сказал, то ли констатировал Север.

— Отнюдь! — вскинулся Павел. — Докажи Миле, что ты не монстр, возроди ее любовь к тебе, и ее физическая, сексуальная зависимость от тебя перестанет казаться ей унизительной, будет не в тягость, а в радость! При сохранении прежней страстности в постели!

— Насчет постели понятно… А вот скажи, пока есть эта ненависть, Мила может меня предать? Не изменить, а именно предать, по жизни?

— Вряд ли… Инстинкт самосохранения не позволит. Она же понимает, что зависимость между вами односторонняя — она без тебя не может, а ты без нее можешь…

— Могу! — иронично перебил Север. — Это еще посмотреть надо, кто без кого не может в большей степени…

— Физиологически! Я имею в виду — чисто физиологически! — уточнил Павел.

— Значит, на житейское предательство она не пойдет? Можно не опасаться и целиком доверять ей, как раньше? — допытывался Север.

— На серьезное предательство, способное причинить тебе вред, не пойдет ни в коем случае. Говорю же, инстинкт не позволит, — пояснил Павел. — А вот всякие бытовые эксцессы возможны. Мила — девчонка гордая. Вспомни, она легко и с удовольствием позволяла тебе убивать или калечить своих прежних трахальщиков, снимавших ее очередной приступ. Это частично компенсировало ее унижение, хотя она и не стремилась к этому специально… Так что возможны всякие эксцессы, будь к ним готов! — резюмировал Павел.

— Всегда готов, как пионер… Ладно, ша! — Север хлопнул ладонью по столу, но не обидно для Павла, а словно прерывая поток собственных эмоций. — Я все понял… спасибо тебе, Паша! За все. Мы теперь поселимся в Москве, поближе к тебе. По ходу дела, я надеюсь, ты будешь консультировать и меня, и Милку… Я куплю квартиру, и мы попробуем наладить нашу жизнь… Наладим! — вдруг жестко произнес Север, как бы приказывая себе не распускаться. — Обязательно наладим!