Беспокойное наследство - Страница 35
— Ах вот как! — высокомерно процедил Степан, и лицо его приняло неприступно-лордское выражение. — За помощь. — Он бросил журнал на ковер и, едва привстав, длинной своей рукой достал ассигнации со стола и, скомкав, сунул Мишке в карман пиджака. — Возьми эти миллионы себе и истрать их на белки, жиры и углеводы. Попитайся недельку-другую в приличном ресторане. А то схватишь язву желудка из-за своей скупости.
Но и тут Мишкину броню пробить не удалось.
— Ладно, — невозмутимо сказал Титан, — и попитаюсь, если ты такой гордый. Пока. Там в прихожей я поставил чемодан. Отдашь его своему дружку Павлику. Понял? Директор велел…
Через два дня Мишка доложил Евгену Макаровичу, что Павлик хочет говорить с ним лично. «Всполошился мальчик, — понял Пивторак. — Что ж, понятно. Гарантий потребует. Дадим ему гарантии…» И распорядился:
— Передай, что я тоже горю его видеть. Но — нехай потерпит. В нужный момент времени я его разыщу…
«Нужный момент времени» наступил в середине мая.
Это был великолепный день. Омытая грозой, засверкала на солнце юная резная листва знаменитых каштанов, кленов, тополей и гигантских чинар. Открылся Зеленый театр в парке Шевченко и летние кино. Обновили пляжи первые в сезоне купальщики, и, знаменуя полное торжество лета, прошли по Дерибасовской первые девушки в открытых мини-платьях.
Сигнал дал немолодой моряк с лицом, изрезанным глубокими, словно овраги на рельефной карте, морщинами и с грустными темными глазами под тяжело нависшим лбом. Форменная тужурка с золотыми шевронами свободно болталась на его костистых плечах. Вошел он в кабинет Евгена Макаровича без стука, уселся в кресло и бережно положил свою поношенную фуражку вниз тульей на ковер.
— Ду ю спик инглиш? — тоненьким голоском спросил он.
— Найн, — широко улыбнулся Пивторак. — Абер их шпрехе дойч. Шпрехен зи дойч?
— Яволь, — по-солдатски четко отвечал моряк. — Зер гут.
Он представился — механик теплохода «Гондольеро», очень приятно прибыть в такой красивый город, — и, застенчиво улыбнувшись, пошутил:
— Говорят, у вас нет только птичьего молока?
Евген Макарович охотно поддержал незамысловатую шутку:
— Заменяем птичьей колбасой. Очень советую отведать. Ваша команда будет довольна…
Затем разговор пошел сугубо деловой. Пивторак выяснил, что привез механик для Осипа Александровича, удовлетворенно хмыкнул. Потом четко проинструктировал — где, как, кому, когда передать «товар» и каким образом получить «обратную посылку».
После этого механик вручил Евгену Макаровичу заказ на продовольствие, необходимое «Гондольеро». «Как удобнее синьору считать — в долларах? в фунтах? в марках? в лирах?» — и Пивторак, не откладывая в долгий ящик, сразу повел гостя к своему заместителю оформлять и выполнять заказ. Евген Макарович любил обслужить клиента образцово — недаром у него были друзья-капитаны на всех континентах, по всем морям и океанам…
На следующий день Евген Макарович по давней привычке проснулся ровно в семь. Жены рядом уже не было. Из кухоньки доносился то звон миски, то звяканье ножа, то заливистое журчание воды из крана, то шипение жира на сковородке — сейчас жена войдет и произнесет сакраментальные слова: «Песик, вставай, кушать готово». Вот уже много лет его старуха произносит эти слова и каждый раз удивляется, что он уже одет. Пивторак не любит зря валяться. Вот и сегодня он, кряхтя, спускает на пол ноги, не глядя протягивает руку к стулу, снимает со спинки и натягивает брюки… Когда Евген Макарович застегивает последние пуговки на рубашке, в комнату вплывает супруга, Матрена Фоминишна. Она похожа на мужа поразительно — словно их мастерили на одной колодке. Если б Матрену Фоминишну одеть не в необъятное платье из веселенького ситчика и крахмальный передник, а в отглаженные широченные штаны и еле сходящийся на животе пиджак, ее невозможно б отличить от Евгена Макаровича. «Песик, вставай, кушать готово, — нежно шепчет жена. — Боже мой, ты уже одет?!» — удивляется она и чмокает его, приблизившись, в небритую щеку.
Пивторак завтракает, потом моется, потом бреется — испокон века он начинает свой трудовой день именно в таком порядке, — смотрит на часы: без двадцати восемь. Ровно через пять минут он выйдет из дома. Евген Макарович надевает светло-серый пыльник, и в этот момент звонит телефон. Пивторак поднимает трубку:
— Слушаю.
Но трубка молчит.
— Пивторак слушает.
Кто-то три раза дует в микрофон — длинно, коротко, длинно. Второй сигнал…
Он отнимает трубку от уха, вертит ее в руке и, недоуменно сказав: «Повесили. Видать, не туда попали», кладет на рычаг. Потом нежно целует супругу в дряблую жирную щечку и выходит из дверей своего маленького уютного домика. Пройдя через веселенький садик, он оборачивается, машет рукой Матрене Фоминишне и бодро марширует к автобусной остановке.
…За пять минут до обеденного перерыва телефон в его кабинете вкрадчиво дребезжит. Пивторак снимает трубку.
— Слушаю.
Молчание.
— Пивторак слушает.
Трижды шуршит мембрана — кто-то дует в трубку: коротко, длинно, коротко. Евген Макарович осторожно укладывает трубку в ее ложе.
Он выходит из магазина и берет курс на библиотеку имени А. М. Горького — почему человеку не провести обеденный перерыв, поднимая свой культурный уровень?
Сойдя с двадцать третьего трамвая, он сворачивает на тихую улицу Пастера, минует знакомый дом с одинокой кариатидой и застекленным стендом «Чорноморськой комуны» перед подъездом, затем — театр имени Октябрьской революции с его пилястрами меж высоких окон и, вступив под портик с колоннами, входит в прохладный вестибюль библиотеки…
В читальном зале он здоровается с пожилой библиотекаршей, склонившейся над карточками.
— О, — говорит она, поднимая седую голову и близоруко щурясь поверх очков с очень толстыми выпуклыми стеклами. — Евген Макарович! Давно, давно нас не посещали!
— Да, да, глубокоуважаемая Маргарита Викентьевна, совсем, как это говорится по-нонешнему, зашился, — виновато качает головой Евген Макарович. — Боюсь, азбуку не забыл ли — окромя цифири ничегошеньки не пишу и не читаю. Такое наше дело, — с жалостью к своей горькой директорской доле вздыхает он и пригорюнивается на пару секунд. — Ну, да ничего: вот сегодня вырвался, аж жадность на печатное слово разбирает. Целый каталог притащил, полюбуйтесь. — Он вынимает из кармана и кладет на стол перед Маргаритой Викентьевной вчетверо сложенную бумагу.
Седая библиотекарша, развернув лист и приблизив к самому лицу, водит взглядом по строчкам.
— Действительно, каталог! И все нужно вам сейчас?
— Ну, хотя бы первые пять-шесть.
— Пожалуйста, заполните требования.
Через полчаса Евген Макарович, прижимая стопу книг к животу, находит в дальнем, спокойном углу зала свободное место. Впрочем, народу в зале сегодня немного. Евген Макарович, не торопясь, принимается перелистывать томики. Наконец, очередь доходит до толстенного фолианта — Крестовский, «Петербургские трущобы». Пивторак углубляется в чтение. Однако смотрит Евген Макарович вовсе не в книгу, а по сторонам — не заметит ли кто, как он, сунув палец за корешок, вытащит оттуда ловко приклеенный крохотный бумажный конвертик…
Почитав еще Крестовского, Пивторак тяжело поднимается с места, собирает книги и несет их на кафедру к Маргарите Викентьевне.
— Мало успел, — жалуется он, вздыхая. — Послезавтра снова зайду вечерком. Ну, спасибо, до видзенья, Маргарита Викентьевна…
Евген Макарович покидает библиотеку имени А. М. Горького и возвращается на свою базу. Прежде чем усесться за стол, он поворачивает в двери ключ, но оставляет его в скважине — теперь не подглядишь, чем занимается директор. Затем он вскрывает миниатюрный конвертик, извлекает малюсенький клочок бумаги с несколькими строками мельчайших буквочек. Вынимает из ящика сильную лупу и принимается читать: «Посылку для меня пусть наш знакомый принесет туда, куда мы условились, на третий день, не считая сегодня, в одиннадцать утра». Дальше идут цифры.