Беспокойное наследство - Страница 32

Разговор подходил к концу. Пивтораку и человеку средних лет в среднем костюме и с ничем не примечательным, «никаким» лицом беспрестанно мешали: в кабинет директора то и дело заходили люди, то заместитель Евгена Макаровича с какой-нибудь накладной, то шофер, то очередной клиент, капитан или старший офицер только что ошвартовавшегося в порту судна, торопившийся возобновить запас провизии. Но помехи были собеседникам только на руку: кому придет в голову, что на эдакой толкучке идет беседа сугубо конфиденциального свойства!

А беседа тем не менее шла: контрагенты были давно знакомы и хорошо понимали друг друга с полуслова. Им хватало пауз между посетителями.

— Я доволен, — произнес мужчина с «никаким» лицом. — Каналы связи прежние. Старшего офицера «Апостолакиса» заменит механик «Гондольеро». Он спросит: «У вас нет птичьего молока?» Ответите: «Заменяем птичьей колбасой».

Дверь распахнулась, пропустив маленького, смуглого и курчавого, точно мулат, человечка.

— Евген Макарович, — навсегда охрипшим от крика на шоферов и грузчиков тенорком сказал он, — крабы привезли! Шестьдесят ящиков!

Дверь затворилась, и Евген Макарович продолжал:

— На закуску я оставил одно дельце… как бы сказать… не совсем обычного свойства… Наслышан я, что у нашего шефа имеется, как сказать, одно хобби.

Человек в неброском костюме молчал, выражение лица его ничуть не изменилось. Он не сводил глаз с лунообразной физиономии Евгена Макаровича. Тот беспокойно зашевелился, потянулся за разрезальным ножиком, принялся вертеть его в руках. Короткие пальцы ощупывали предмет так жадно, словно осязали его впервые. «Никакой» молчал.

— Словом, есть у меня на примете… редкая штукенция… Скрипка… Не исключено — Страдивари…

Пивторак поднял взор на собеседника и тотчас понял: есть! Прямое попадание! Словно ныряя в холодную воду, он выпалил:

— Но у меня должна быть гарантия…

«Никакой» разжал губы:

— Подробнее. — Это звучало приказом.

В дверь постучали.

— Да, да! Входите, входите, не стесняйтесь! — бодро воскликнул Пивторак, не глядя на собеседника.

В кабинет просунулась голова в лихо сидящей набекрень шляпе с твердо загнутыми вверх полями. Насупив густые, словно помазки для бритья, брови, голова пророкотала панбархатным басом:

— Слух прошел, что получил ты крабы. — Голова повернулась влево-вправо, и ее владелец сказал: — Оказывается, ты не один. Я помешал? Прошу прощения!

— Да заходи, заходи! — пригласил его Пивторак. — Что значит — помешал! Ты ж знаешь, у меня всегда народ. Заходи!

Все в кабинете словно по мановению волшебной палочки сделалось игрушечным — до того крупен и внушителен был гость.

— Я скороговоркой. Отпусти, Евген, пять баночек. Можешь?

— Тебе — все что угодно!

— Слушайте, товарищ Пивторак, может, вы и мне окажете заодно такую любезность? — интеллигентно-веселым тоном попросил «Никакой». — Если, конечно, это для вас не затруднительно.

— Ради бога. — Нажав кнопку, Евген Макарович вызвал давешнего смугло-курчавого человечка и распорядился: — Яков Васильич, притащи товарищам по пять баночек крабов.

Через пять минут Яков Васильич вернулся, прижимая к груди жестянки в красно-белых наклейках, и с грохотом высыпал их на пивтораковский сейф. Великан расплатился, рассовал банки по карманам широченного пальто, подмигнул Пивтораку и «Никакому» и ушел.

— Кто такой? — сухо спросил «Никакой».

Евген Макарович пренебрежительно махнул рукой:

— Мастер художественного слова.

— Я вас слушаю.

Пивторак добросовестно изложил историю Павлика.

— Так что, как видите, — закончил он, — паренек примечательный не только из-за скрипки. Я с ним беседовал. Предварительно, как сказать… Похоже — поддается…

«Никакой» подумал.

— Хорошо, — произнес он. — Можно сделать так, чтобы я осмотрел скрипку?

Пивторак поерзал в кресле.

— А… гарантия? Я же должен что-то иметь…

— Мое слово.

Евген Макарович ухватил себя за подбородок, подергал его.

— Ну, конечно, естественно, ваше слово — оно… — он не нашел эпитета. — Но хотелось бы знать точно, как сказать, сумму.

— Вас никто не собирается обманывать, Пивторак, — усмехнулся «Никакой» тонкими губами.

— Ладно, ладно, — заторопился Евген Макарович, отпустив подбородок.

— Предварительно я желал бы, — монотонно продиктовал «Никакой», — посмотреть на юношу издали. Это можно устроить?

— Значит, моему чутью не доверяете? — укоризненно сказал Евген Макарович.

Собеседник серьезно осмотрел свои ногти.

— Отчего — не доверяю. Но… у ваших товарищей есть прекрасное правило: доверяй — но проверяй.

— А как же я вам должен на слово без проверки верить, а? Да еще в денежных делах?

«Никакой» снова сухо усмехнулся:

— Правило, любезнейший, действует лишь в одном направлении: сверху вниз.

Евген Макарович тяжко вздохнул и покачал головой.

— Постараюсь устроить. Через денек сообщу. Вы остановились в «Красной»?

— Как всегда. Мой любимый цвет.

Вот таким образом человек с «никаким» лицом оказался в ресторане одновременно с Павликом и Леной. А на следующий день Евген Макарович устроил Павлику и «Никакому» встречу в гостинице…

Знакомясь с Павликом, «Никакой» ласково взял его пальцы в обе руки и с доверительным дружелюбием сказал:

— Вы знаете, вчера я имел удовольствие наблюдать вас и вашу подругу здесь, в ресторане. Я получил истинное наслаждение. Вы — не просто двое. Вы поистине пара. Вы верите в фатум, то есть в судьбу? Я — верю, очень верю. Мне не раз предоставлялась возможность убедиться, что с судьбой шутить не следует. Вот вчера. Я помыслил про себя, как было бы обворожительно сойтись на короткую ногу с этими молодыми интеллектуальными людьми. И вот — сюрприз! Евген Макарович рекомендует мне вас как обладателя скрипки, и оказывается, что вы — это вы!

Павлик тихонько высвободил свою руку и прервал излияния нового знакомца. Но с лица этого человека не сошло выражение искренней приязни. Теперь его невозможно было бы назвать «Никаким» — физиономия его оживилась, и на ней проступили некие индивидуальные черты. Их трудненько было бы определить словами, но они несомненно были.

…Вышли из «Красной» — «Никакой» вежливо пропустил Павлика вперед.

— Простите мне мою длинную тираду — это моя болезнь: долго говорить. Вы не возразите, если я буду называть вас просто Павел? Нет? Очаровательно. Я был бы счастлив сказать: зовите и меня просто Осей, но не смею быть навязчив. Увы, мой возраст не позволяет с первой встречи стать с вами наравне. Поэтому, к огорчению, именуйте меня Осипом Александровичем. Ну, а теперь… Я весь горю нетерпением видеть скрипку. Не возможно ли произвести это сейчас?

— К моему величайшему сожалению, я не смогу сегодня потушить ваше нетерпение… Дома скрипка у меня отсутствует, а туда, где она присутствует, ехать уже поздно.

Осип Александрович приподнял рукав пальто и взглянул на часы:

— Но ведь только половина одиннадцатого!

— Там маленькие дети. Больные. Они привыкли рано ложиться спать. — Павлик разозлился на себя: «Вроде оправдываюсь!» — и широко улыбнулся: — А главное — мне сейчас не хочется. Понимаете, неохота!

Неизвестно, заметил ли Осип Александрович намеренную резкость Павлика, но узнать это по нему было невозможно. Расстроенно, но так же мягко он проговорил:

— Что ж. Придется в другой раз. Прошу вас, известите тогда меня через уважаемого Евгена Макаровича…

— Ну зачем же затруднять уважаемого Евгена Макаровича? Давайте условимся так. Завтра воскресенье, неудобно. Послезавтра приезжайте прямо ко мне домой в десять вечера. — И он назвал свой адрес.

Точно в двадцать два часа задребезжал звонок. Раздеваясь и вешая пальто, гость огляделся:

— О! Так я и мыслил — у вас совершенно современный вкус. — Он тщательно вытер о половичок, положенный у порога, свои старомодные башмаки, мягко прошел по циновке к креслу.