Беспокойное наследство - Страница 15

Все шло своим чередом. Меня ввели в один не очень гениальный спектакль, но зато на солидный эпизод. Иван Константинович — это наш режиссер — снисходительно похвалил мою работу. Но черт с ней, с его снисходительностью! Честное слово, я и сама чувствовала, что у меня получается. После одного спектакля я отчего-то долго копалась, разгримировываясь и переодеваясь, и, когда выскочила из служебного подъезда, возле театра было пусто и Тихо. Схлынула толпа зрителей. Даже стойких поклонниц прогнал бесконечный, мелкий и холодный дождик пополам со снегом. Фонарь на углу вырывал из полусумрака улицы колеблющийся, с мягкими, нечеткими контурами желтоватый круг, испещренный косыми линейками дождя. Я приостановилась, застегивая пальто, и тут же ко мне неспешно двинулась от фонаря мужская высокая фигура — макинтош, кепка, руки в карманах. Павлик!

Мы пошли по улице Советской Армии. Просунув руку под локоть Павлика и глянув снизу вверх на его образцово-плакатную, если б не ироническая складка у губ, физиономию, я спросила, как дела и что новенького.

— Все о'кей, — отвечал Павлик. — Но знаешь, что занятно? Степочка-то, Степочка мой — у него, оказывается, вполне серьезные намерения.

— То есть?

— Да вот, прилип как банный лист — продай скрипку. Я сначала кочевряжился, упирался, а потом намекнул, что, мол, в конце концов весь пафос — в сумме прописью. Степочка вошел в раж и бросился повышать цену.

— Докуда же он дошел?

— Угадай.

— Ну… пятьсот рублей!

— Н-да… Фантазия у вас, мадемуазель, скажем прямо, бедна. Две тысячи.

— Не может быть!

— Так это ж гроши рядом с настоящей ценой. Я навел справки.

— И ты…

— Назвал встречную цену.

— Так ты и вправду решил продать скрипку?

— Если и решу — так не Степану же! У него пороху не хватит на такую покупку. Я потому и брякнул: двадцать тысяч! — чтобы охладить его пыл раз и навсегда. Но…

— Что — но?

— Да понимаешь, оказывается, все куда сложнее. Когда я заломил цену, Степа мне и говорит: дескать, еще неизвестно, Страдивари у тебя или подделка. Таких фальшивых Страдивари да Гварнери — полным-полно на белом свете. Бери, мол, что дают, а то, смотри, выяснится однажды, что твоей драгоценной скрипочке цена рупь ассигнациями в базарный день. Так это, говорю, легко проверить. Например, в Госколлекции или в Ленинградском музее музыки… Степа ужасно всполошился, дескать, ты с ума сошел, связываться с инстанциями, да у тебя ее за бесценок заберут — словно сам предлагал мне открытый счет в банке. Потом — надбавил от широкой души еще тысчонку. Я произнес гневное «нет». А сам сфотографировал красотку — фас-профиль, все как положено, клеймо мастера запечатлел, написал препроводиловку и отослал портреты в Москву, в ту самую Госколлекцию музыкальных инструментов — уникальное, между прочим, заведение.

— А ответ? Ответ — есть?

— Ты что, не знаешь порядка? Раз есть запрос, неминуемо следует ответ.

Павлик потянул меня в какой-то подъезд, чтобы укрыться от моросящего дождя, и извлек сложенный вчетверо листок. Я увидела бланк со стандартным, размноженным на ротаторе текстом, с пробелами для фамилии адресата и имени мастера, с угловым штампом Госколлекции. Вот что сообщалось в ответе:

«Уваж. тов. КОЛЬЦОВ П. Ф. (это — чернилами)

Вопрос о принадлежности Вашей скрипки к работе СТРАДИВАРИ (тоже от руки) заочно — несмотря на наличие этикетки и подробных описаний, а также и фото — решить нельзя. Необходима экспертиза специалистов.

Если случайно, но не специально для скрипки, Вы или Ваши близкие будут ехать в Москву, захватите скрипку с собой и в Москве покажите ее специалистам тт. (имярек) по адресу: Москва, улица Москвина, д. № 6, Художественно-производственные мастерские Большого театра, скрипичный цех. Указанные эксперты смогут дать Вам исчерпывающую консультацию. Если инструмент окажется ценным, обязательно обратитесь в Госколлекцию.

Директор Госколлекции В. Быстрожинский».

— Что же теперь? — я даже расстроилась.

— Не собираются ли мои близкие в Москву — случайно, не специально для скрипки?

— Покуда вроде бы нет, — подыграла я Павлику.

— Сам я тоже в ближайшее время не сумею посетить столицу. Следовательно, с исчерпывающей консультацией специалистов придется повременить. До очередного отпуска. Есть другие предложения? Нет? Принято единогласно — по безвыходности. А впрочем — над нами не каплет.

Прошло еще некоторое время. В тот день Женя Шлейфер, предложив руководить драмколлективом, представил меня директору портклуба. Я только-только вернулась домой, как позвонил по телефону Павлик: ему срочно надо меня видеть. Родителей не было дома, они ушли куда-то в гости, и я позвала Павлика к себе. Через полчаса он приехал, в руках его была скрипка в футляре. Не снявши пальто, он положил футляр на столик в передней и обнял меня.

— Ты что, со своим Страдивари теперь не расстаешься? — спросила я, когда мы вошли в мою комнату.

— Иронизируешь? А зря. — Павлик загадочно усмехнулся.

— А конкретней?

— Конкретней — так. Сегодня заскочил домой в неурочное время. И застал у себя в комнате незваных гостей — Степочку и еще одного фрукта. Увлеченно изучали скрипку.

— Ничего себе! Но он же твой друг!

— Какой там друг… Приятель младых дней… Однако, знаешь, он меня всерьез заинтриговал — все-таки вторгаться на чужую территорию, это…

— Ты заявил в милицию?

— Ну, что ты! Действовать так ординарно!

— Но надо же что-то предпринять!

— Тебя даже Москва не вылечила от одессизмов. Старайся от них избавиться, — нравоучительно сказал Павлик. — Надо говорить не «что-то», а «что-нибудь».

— Скажите, пожалуйста, Даль какой нашелся! Если бы я следила за твоей речью…

— Это было бы великолепно! Взаимная критика и самокритика — что лучше способствует самосовершенствованию! Так, очищая друг друга от скверны, мы рука об руку пойдем вперед, к светлому…

— Дурак!

Расхохотавшись, Павлик сжал меня своими железными ручищами.

— Отпусти, сумасшедший! — задохнулась я.

— Уже, — Павлик стал серьезен, но в трюмо я видела, что уголки его губ подрагивают. Он стоял позади меня и смотрел мне в затылок. — У меня к тебе просьба: пусть скрипка полежит энное время у тебя.

Я положила расческу на туалетный столик.

— Почему у меня? — спросила я глупо.

— Потому, что в данный момент я лишен возможности спрятать Антонио Страдивари в свой личный банковский сейф.

— А если это не Страдивари?

— Страдивари. Я тут посетил одного великолепного староодесского джентльмена. Скрипичный мастер и знаток. Дружил со Столярским. Внимательно осмотрел он мою скрипочку и изрек: «Молодой человек, такое случается раз в сто лет, и то не всегда. Несомненный Страдивари, но — поздний».

— Что значит — поздний?

— Видишь ли, оказывается, этот самый кремонец лучшие свои скрипки стал делать только в пятьдесят восемь лет. До этого — экспериментировал. А в конце жизни мастерство его чуточку ослабло. «Слабость», конечно, такая, что дай бог сильному — впоследствии и до наших дней никто со Страдивари не сравнился. Но все-таки некоторые специалисты, особенно за рубежом, считают, что инструменты страдивариевского «золотого периода» — конца семнадцатого и начала восемнадцатого века — лучше, чем ранние и поздние.

— Да ты стал эрудит!

— Ну что ты, что ты, — скромно отвечал Павлик.

— И все-таки, что… нибудь надо сделать!

— Никак нет.

— Я тебя не понимаю. Ведь ясно, что твой Степан — такой типчик…

— Мне очень хочется понаблюдать, что будет дальше.

— Ты меня нарочно дразнишь? — что-то стало меня раздражать в Павлике.

А он — спокойно закуривал.

— Дай мне сигарету.

Я никогда до этого не курила, но Павлик, ничуть не удивившись, раскрыл передо мной пачку «БТ» и щелкнул зажигалкой.