Беспамятство - Страница 69

Но жена не вернулась. Это з^жс был не признак, а знак. Большаков вдруг вспомнил, что банковские счета за границей, сильно отощавшие за последнее время, но всё ещё значительные, почти без исключения имеют доверенность на жену. Завтра же утром он это распоряжение отменит. Если успеет - противник всё время опережал его на шаг. Как ни прискорбно, надо готовиться к войне,

возможно, последней в жизни, но неизбежной. Отступать он не умел, да и некуда.

Спал плохо, но утром сделал привычный комплекс гимнастических упражнений, принял контрастный душ и тщательно выбрился, открыв новый флакон французского одеколона. Предстоящее сражение требовало сил, поэтому он не поленился сварить себе два яйца всмятку и выпил чашку крепкого бразильского кофе. Всё. Большаков был собран и никакого волнения не испытывал.

Сев в рабочее кресло, велел секретарше вызвать Бачелиса и никого больше в кабинет не пускать. Юрисконеульт явился как ни в чём не бывало - руки в карманах, полы пиджака, пошитого у дорогого портного, безжалостно смяты и отброшены назад, на первом плане — жилетка. Казалось, сегодня она выполняла функцию условной брони. Сотрудники, желавшие подражать неподражаемому Бачслису, обязательно носили жилетки, даже не подозревая ни их национального происхождения, ни того, какое значение придавал этой части костюма Юрий Львович. Единственно, кто в офисе не терпел жилеток - сам Большаков. Он испытывал к ним бессознательную неприязнь, но только сегодня понял, насколько ненавистна ему эта жидовская одежка, в которую Ленин так любил закладывать большие пальцы рук,

Виталий Сергеевич и начал на этой злой ноте:

- Ну, драгоценный мой партнёр и доверенное лицо генерального директора холдинга, выкладывай, какие гнусные интриги ты плетёшь за моей спиной!

То была последняя фраза, сказанная знакомым начальственным тоном, приводившим подчиненных в трепет. После получасового разговора с юрисконеультом прежний Большаков как личность более не существовал. Бачслис подробно рассказал и даже нарисовал на листе бумаги схему своего прихода к власти, указал число акций, которыми владел к настоящему времени, и перечислил но пунктам вытекающие отсюда организационные и юридические права. Он всё продумал и предусмотрел, не оставив противнику никаких шансов.

- Вы получите отлучение на собрании акционеров. Это довольно унизительно после стольких лет диктатуры, Но есть более щадящий способ лишиться должности - вы сами проявите инициативу, мотивируя свой уход болезнью, семейными обстоятельствами или

пострижением в монахи — дело фантазии, А я уже потом предъявлю собранию акции, не объясняя, как они ко мне попали. Слово чести,

Бачелис встал и тут же засунул руки в карманы, выпятив жилеточную грудь. Большаков молчал, все больше мрачнея, и Юрий Львович продолжил:

- Даю вам неделю на размышление. Теперь, когда карты раскрыты, время уже не имеет особого значения. У вас нет вариантов. Если только меня убить. Я знаю, вы можете это устроить, а главное, способны. Но не имеет смысла - таким путём бумаги обратно к вам не вернутся, У меня, как прежде у вас, тоже имеются партнёры, которым я на данном этапе доверяю. Возможно, когда-нибудь они постараются меня обойти, руководствуясь тем же мотивом, что сейчас я. Такова диалектика. Но у меня есть небольшое преимущество - ваш опыт, в том числе отрицательный. За опыт — спасибо, я человек благодарный.

Он уже шел к выходу, когда у двери его остановил почти звериный рык:

- Стой, мерзавец! Твоё слово, как и честь, ничего не стоят, поскольку чести ты лишён напрочь! Но завтра я подам в отставку.

Юрисконеульт криво усмехнулся:

- не сомневался, что мы договоримся малой кровью. Всё-таки я ваш апологет и в психологии кое-что секу.

- Да, ты превзошёл своего учителя, но не в умении, а в безнравственности.

- О, о, о, - театрально воскликнул Юрий Львович, - только не надо вешать мне лапшу на уши. Или не вы приказали убрать своего зятя?

- Много знаешь. Смотри, как бы это не превратилось во многие печали.

- С чего бы? Вы остались без зубов, других серьёзных врагов у меня нет, а далеко я не заглядываю. Вдалеке всё будет по-другому. не лучше или хуже, а иначе, тогда и сориентируемся. Ну, хватит болтовни. Как говорят ваши киевские родичи: «Здоровеньки булы».

И Бачелис помахал ручкой бывшему начальнику и гуру.

Большаков не сразу сообразил, при чем здесь Киев, он и сам забыл сомнительный факт наполовину придуманной автобиографии, но сейчас дело не в дурацких мелочах - его обложили со всех сторон.

Он плохо владел собой, поэтому не удержался:

- А как говорят жиды?

Лицо юрисконеульта сделалось грустным.

- Я всегда считал, что, если хорошо поскрести любого русского, увидишь антисемита. А евреи в таких случаях говорят: «Киш мир ин тухсс», что значит: поцелуй меня в зад.

И Бачелис любезно улыбнулся.

В этот день ему с лихвой хватило ярких впечатлений, поэтому выяснять отношения с родительницей он поехал через неделю. Он даже не звонил ей, не зная, с чего начать. Предстояло трудное, совершенно бессмысленное противостояние. Мама словно долго спала, а когда проснулась, увидела своего сына выросшим из детских штанишек, и это её обескуражило. Чем может обернуться эта встреча, когда и прошлая оказалась такой неприятной?

Юрий Львович всё откладывал и откладывал свидание и, чтобы не иметь времени на угрызения совести, ночевал то у одной, то у другой из своих многочисленных, по хорошо законепирированных любовниц. В конце концов, мама никуда не денется. Единственный путь, по которому она может от него уйти, ведёт на кладбище. Но об этом думать не хотелось, мама у него одна и одна любила его бескорыстно, поэтому, как он смутно догадывался, незаменима любыми другими женщинами, какие бы его прихоти они не взялись исполнять за деньги.

Между тем Зоя Ивановна ждала сына не без трепета, и то, что встреча оттягивалась, вызывало у неё тревогу. Это не был страх, но глубокое душевное волнение. Она представляла, как разгневается Юра, узнав, каким топорным способом мать решила восстановить попранную фамильную честь. Однако мир слишком сильно переменился, и представить, насколько низко пал се собственный ребёнок, она, как ни пыталась, не могла. Что он с нею сделает — обругает последними словами, выгонит из дома, убьет? Лучше бы убил, это сразу закрыло бы все вопросы.

Неделю старая женщина с утра до поздней ночи сидела у окна, ожидая увидеть знакомую машину. Неужели она так навредила сыну, что с ним что-то случилось? Сердце сжималось, но позвонить Юре по телефону после того, что она узнала, не позволяло достоинетво, а оно у бывшей дворничихи было врождённым.

Сын пришёл, когда она уже так измучилась, что слегла. Не от болезни, а от напряжения и усталости, и вид у неё был очень неважный,

У Юрия Львовича перехватило горло. Его личный компьютер, именуемый головой, щелкнул и погас, мысли - плохие и хорошие - улетучились, уступив место обжигающему чувству близости с матерью. Он бросился к кровати с воплем раскаяния:

- Мама! Прости меня, прости! Что с тобой? Врача?!

- Нет, нет, ты здесь, теперь уже всё хорошо, - сказала старая Бачелис и дала волю слезам. Она могла его осуждать, могла отвергнуть, но не любить не могла.

- Мама! Прости!

Она обхватила его голову обеими руками.

- Мальчик мой!

В городе Ольга существовала по часам. Они висели или стояли в каждой комнате, иногда по нескольку штук - настенные, напольные, настольные. Это кроме тех, что неизменно находились на запястье. В городе день распределялся даже не по часам — по минутам, а здесь она и не заметила, когда в часах-браслете села батарейка. Для деревенского жителя существуют только две обязательные вещи - земля и небесное светило. Так и Ольга: вставала вместе с восходом солнца, ложилась после заката. Случись атомная война, она узнала бы последней.

В тот раз, как и вся деревня, Ольга легла рано. Привычно прогнав подальше мысли и картинки прошлого, она собралась спать. После физического труда на свежем воздухе сон приходил без усилий. Кирпичная лежанка, пристроенная вопреки традициям к русской печи сбоку, была широкой и тёплой. Труба с горячим воздухом как-то хитро проходила внутри неё. Спиридоновна рассказывала, что дед Чеботарёв был знатный печник, с фантазией, пока не спился. Много печей односельчанам понастроил, и в Фиме работал, а в имении ему даже поручили камин восстанавливать. Теперь каждый раз, ощущая неостывающее тепло камня, Ольга с благодарностью вспоминала деда. Почему начал пить, если был хорошим мастером? Хотя кому теперь нужны старинные печи?