Бесовские времена (СИ) - Страница 7

Однако сейчас вид у неё был расстроенный.

— Ах, мессир Грандони! Какая жалость! Паскуале не привёз пармской ветчины. Кум Амальфи сказал, что раньше, чем через три дня прошутто из Пармы не будет. Но есть прекрасные колбасы из Равенны, прелестные мясные тортинки из Венетто, есть и феррарская салама-да-суго. Только отведайте…

Однако Песте не поддался на уговоры, но с укоризной взглянул на лавочницу, махнул рукой и двинулся вдоль улицы. Миновав её, остановился на виа Коперта и снова, чуть наклонившись в седле, постучал в окно лавки. На стук выбежал худой длинноносый приказчик, и тоже, увидя посетителя, стал преувеличенно вежлив, однако, и он не сумел порадовать его.

— Аничетто ещё не вернулся из Пьемонта, мессир Грациано, нет ни Бароло, ни вин из Вичелли, пока приехал только Линарди из Болоньи. Но он привез чудесные вина из виноградников папаши Рузетто. Они просто отменны…

Но требовательный клиент снова надменно отверг все жалкие паллиативы.

День явно не задался. Горестный афронт ждал шута и у третьего торгового заведения, хозяин которого ничем не смог обнадежить своего лучшего покупателя в отношении сыра пармиджано реджано, но предлагал проволоне, таледжио, маскарпоне, овечий сыр пекорино романо, творожный сыр рикотта.

Мессир Грандони горестно вздохнул и тронул коня.

Наконец они вдвоем подъехали к небольшому трехэтажному дому, чей парадный фасад был сдержанно, но утончённо декорирован выпуклыми пилястрами. В центре нижнего яруса находился арочный портал, открывающий вход во внутренний дворик и ухоженный сад.

Увы, именно этот портал встретил хозяина на редкость негостеприимно: из тени выскочили трое брави и ринулись было на подъехавшего, но на мгновение растерянно замерли, увидев двоих, чего, конечно, не ожидали. В эту минуту в воздухе просвистели два кинжала, и двое головорезов медленно осели. Песте хладнокровно направил коня на третьего, загнал в угол и спешился, потом вынул из ножен фламберг, начав со свистом вращать им перед глазами негодяя. Тот, поняв, что попал в беду, ибо сзади показался и Альдобрандо с кинжалом, взмолился о пощаде. Песте несколько секунд брезгливо глядел на него, потом махнул рукой и схватив того за шиворот, подтолкнул ублюдка к трупам, жестом требуя убрать их. Сам резким движением вытащил из тел свои кинжалы. Не веря в то, что выбрался живым, убийца, восторженно глядя на Грандони, поволок трупы по земле, освобождая портал.

Между тем, шут смог наконец открыть двери и жестом пригласил гостя в дом.

Внутри среди прохладного полумрака царила мягкая гармония домашнего уюта, обстановка была свободна от вульгарной роскоши, но пленяла прекрасным вкусом и удобством. С восточной стороны зала была украшена росписью с библейской сценой: Христос поднял бездонные глаза на Пилата, походя вопросившего стоявшую перед ним Истину о том, что есть истина…

В ту минуту, когда хозяин переступил порог, где-то под потолком раздался странный клекот, резкое хлопанье крыльев и на плечо шута опустился ворон, привычно защелкал клювом и потерся головой о смоляные волосы мессира Грандони. Шут ответил ворону ласковой улыбкой. Здесь, в каминном зале, куда слуга поспешно внёс поднос со снедью и корзину с бутылками, Альдобрандо Даноли, ещё не пришедший в себя после кровавой стычки, впервые услышал голос хозяина, сумеречно-глубокий и мягко-рассудительный.

— Возможно, вы и не согласитесь с моим мнением, мессир Даноли, но времена, скажу я вам, настали подлинно бесовские. Я хотел бы выразиться мягче — но это невозможно. — Шут жестом пригласил гостя омыть руки с дороги, указав ему на серебряный таз с теплой водой, а сам бросил в другой два окровавленных кинжала, сразу окрасивших воду в розовый цвет.

Альдобрандо тихо перекрестился. Произошедшее на глазах убийство потрясло его, он никак не мог успокоиться, ощущая мелкую дрожь в пальцах и стук крови в висках. Да-да, бесовские времена… Боже мой.

Даноли внимательно взглянул на шута. Его фраза странно перекликалась с его искушением. Песте был вторым, после Гвальтинери, кто произнёс эти странные слова о бесовских временах. Случайно ли это? Но тут шут продолжил, обращаясь уже к слуге.

— Куда катится мир, Луиджи? Пост прошёл, а в лавках — ни приличной ветчины, ни хорошего сыра, ни доброго вина! И это третья неделя по Пасхе! Что делается? Я, конечно, дурачина — по чину и по личине, по названию и по призванию, из осторожности да и просто по должности, но вы-то слывете умными, синьоры, — мессир Грациано ди Грандони плюхнулся на касапанку, — так снизойдите же к моему скудоумию, что происходит?

Альдобрандо усмехнулся на валяющего дурака шута. На поверку его бесовщина была шутовской. Или…

— Почему вы отпустили убийцу? Пожалели?

Шут окинул его насмешливым взглядом.

— Пасквале Кодино? Какой же он убийца? Он — папаша девяти детей, служит конюхом в доме Белончини. — Лицо шута исказила унылая тоска, точнее, высокомерная скука. Он вздохнул. — Джезуальдо приказал холопу убить меня — холоп и пошёл. Куда же ему деваться-то? Двое остальных — профессиональные подонки, а дурак просто привёл их. Но за это осиротить девятерых сопляков? Да перестань же, Морелло! — Ворон, до этого пытавшийся ущипнуть хозяина за мочку уха, теперь взлетел на спинку стула и замер там неподвижным изваянием.

Альдобрандо знал, что знатные люди часто оплачивали услуги наемных убийц, чтобы освободиться от докучавшего им человека. Город изобиловал на все готовой шпаной, везде ошивались десятки бродяг и дезертиров из армии, слуг, которым обрыдло их ремесло, и ремесленников, оставшихся не у дел, крестьян, согнанных с земель неурожаем, мародерствующих школяров и сутенеров. Даноли опустил глаза. Он не решился спросить, кто такой Джезуальдо Белончини и чем Песте вызвал столь яростную ненависть, но восхитился бестрепетным мужеством этого человека. Тот не играл в смельчака, начал понимать Альдобрандо, скорее, в нём чувствовалось то ли бесстрашие безнадёжности, то ли отвага бессмертных. Он или не хотел жить, или был уверен, что выживет вопреки всему. Граф вежливо спросил у мессира Грандони, где тот научился столь мастерски владеть оружием, на что шут пожал плечами и ответил, что взял в руки меч с пяти лет.

На стене, противоположной той, где была фреска, располагалась коллекция оружия. Здесь были клинки с высокими острыми ребрами, пробитыми множеством отверстий, на рукоятях рядом с выбитым готическим шрифтом именем мастера темнели изречения «In Dio speravi» — «Уповаю на Бога», «Dei gratia» — «Божьей милостью», «Vim vi repellere licet» — «Насилие позволяется отражать силой» и «Fiat voluntas Тua» — «Да будет воля Твоя».

Венецианские кинжалы из Беллуно, чинкведеа, фусети из Брешии, оружие венецианских морских бомбардиров, даги с длинной крестовиной и ажурной гардой и ушастые бургундские кинжалы тоже имели надписи, но куда менее смиренные. «Nec pluribus impar»[1], «Mihi res, non me rebus subjungere conor»[2], «Silent leges inter arma»[3] — свидетельствовали они о себе. На некоторых клинках было приспособление для захвата и излома оружия противника: пружинные язычки, крючки, исходящие от гарды, продольные дужки. Была и немецкая дага с ловушкой в виде боковых клинков, которые расходились в стороны под действием специальной пружины. Если шпага врага попадала в такой трезубец, ее легко было сломать. Альдобрандо рассматривал квилоны, укороченные мечи со скрещенными гардами, ронделы, кинжалы с круглой гардой и трехгранным лезвием, кинжалы из Базеля с двусторонней заточкой клинка, вдоль центра лезвия которого проходила выпуклость «алмазной грани». Их рукояти тоже блестели надписями «Viresque acquirit eundo»[4], «Testimonium virtutis»[5] и «Vis major»[6]. Надписи были и на левантийских дагах, что шут метнул в убийц. Сейчас, тщательно очищенные шутом от крови и вытертые, они покоились на столе. «Mors immortalis», «бессмертной смертью», звался один из них. Надпись на втором тоже была лаконична. «Ultima ratio». «Последний довод». Песте коротко пояснил, что сама эта коллекция — фамильная, дедовская, её всегда наследовал старший сын, но после смерти брата она досталась ему…