Бесовские времена (СИ) - Страница 63

Это получилось ненарочито. Грандони вовсе не собирался надевать ничьи цвета. Он всегда выступал в чёрном дублете, поверх которого надевал доспехи, а сейчас заказал портному фиолетовый костюм просто потому, что этот цвет оттенял вороно-муаровый отлив конской масти и гармонировал с цветами его родового герба.

— Бог мой, неужели Чума перестал быть женоненавистником? — голос герцога перекрыл шепотки толпы. — Или это случайность, Песте?

Мессир Грандони повернул коня к герцогу, заметил, как побледнела Камилла Монтеорфано, и как странно напряглось лицо Портофино. Шут с любезной улыбкой ответил герцогу, что в любой случайности нужно прозревать Промысел Божий, даже если он на его шутовской взгляд не сразу заметен. Ему ничуть не хотелось задевать ни Камиллу, ни дружка Лелио, и он добавил, что, раз Господь сподобил его надеть цвета мадонны Камиллы, он будет сражаться за хозяйку турнира.

Все обернулись к Камилле Монтеорфано. Девица обязана была подарить рыцарю, который вызвался сражаться в её честь, часть своей одежды — перчатку, платок, ленту с рукава платья, и синьорина молча протянула мессиру Грандони аметистовый платок с груди. Ей было мучительно неприятно, что она невольно оказалась в центре всеобщего внимания и была вынуждена поступать, как требовали условности. Представив, сколько сплетен и нелепых домыслов может родиться из этого эпизода, Камилла в досаде закусила губу. Как могло получиться, что цвета совпали? Она понимала, что это случайность, ибо сама вообще решила приехать сюда только вчера вечером по настоянию дяди Джакомо. Никакого наряда она не шила, просто накануне вытащила из сундука одно из платьев сестры Изабеллы, да велела служанке приготовить его к утру. Угораздило же её выбрать лиловое!

Песте хотел было прикрепить платок к своему шлему как знак благосклонности избранной им дамы, но, заметив погасший взгляд Камиллы Монтеорфано, молча отъехал, вставив его на ходу в нагрудный карман колета.

Мессир Ладзаро Альмереджи, стоя на ристалище в темно-зелёном плаще, хмуро оглядывал своё оружие. Оно не заслуживало такого взгляда, так как было в прекрасном состоянии. Вчера синьора Бартолини зазвала его на вечерок, и весьма вымотала. Он вернулся к себе обессиленный и злой. И удовольствие-то было так себе, хоть он ни в чём не встречал у потаскушки отказа, и страстные визги дурочки осточертели, и почему-то ему всё время мерещилось, что от неё исходит вонь дерьма, в котором её выделал Песте. Ладзаро понимал, что это фантом, но спать ушёл к себе. Но спал, хоть и у себя, беспокойно и тревожно. Среди ночи проснулся. Почти час не мог снова заснуть, хоть и понимал, что перед турниром надо выспаться. Что с ним? Вроде бы ничего не тяготило. Долги? Пустяки. Мужские забавы? Сколько угодно. Что не так? Всё, как надо. Просто тоска накатила, надо бы винца тяпнуть, да перед турниром не следовало глупить. Но уснуть не смог и всё же осушил пару стаканов. Теперь он был мрачен. Голова с похмелья ныла, улыбки дурочки Франчески раздражали.

Меж тем Портофино по-дружески благословил оружие мессира Грандони. «Благослови, Господь, меч сей, дабы раб твой был непобедим. Пользуйся этим мечом для защиты Святой Церкви и для поражения врагов креста Христова и веры христианской». Девицы тем временем восхищались тончайшим мастерством отделки доспехов участников, украшенных дорогой позолотой и чеканкой. Рыцари выезжали к ристалищу блестящей кавалькадой, на рукоятях их мечей сияли драгоценные камни, на вороненых клинках серебрились девизы владельцев. Копья были украшены флажками, алебарды — пышными кистями — и благородный турнир с булавами и затупленными мечами начался согласно старому обычаю.

Рыцарские поединки при дворе Урбино редко заканчивались ранениями и гибелью участников. Все знали, что герцог гневался, когда участники забывали правила. Победитель, убивший соперника, исключался из числа победителей, ибо его светлость не любил терять солдат даже на войне. Церковь — в лице его преосвященства епископа Нардуччи и мессира Портофино — даже запрещала погребение погибших на турнирах, правда, это правило упразднялось, если рыцарь перед смертью успевал принять монашество.

Судьи привычно разделили участников на две равные половины для боя по их количеству, опыту и мастерству, стараясь устроить так, чтобы ни одна партия изначально не имела перевеса. Жонглеры и карлики, герольды и судьи турнира вместе с почетным судьей, мелькавшие повсеместно участники и их слуги — все слилось в почти неразличимом мельтешении. Соперники сражались, проигравшие выбывали, звенели мечи, мессир Альмереджи проиграл своему дружку-недругу Пьетро Альбани, отчасти из-за тяжелого похмелья — отчасти из расчетливости и домовитости: он прекрасно понимал, что если в финале выйдет против чёртового Чумы, — проиграет. Зачем же силы расходовать? Выигравший у него Альбани был разбит Адриано Леричи. Мессир Ладзаро, проходя мимо трибуны, отдал меч своему пажу, и тут встретился взглядом с Гаэтаной ди Фаттинанти, сидевшей неподвижно и свысока озиравшей его. В её глазах было что-то странное, тяжёлое и нечитаемое, отчего Ладзаро почему-то снова захотелось выпить.

Он направился в свой шатёр, откуда улизнул в близлежащий кабак.

Камилла Монтеорфано сидела в трёх шагах от подруги. Не было мужчины, который повторял бы в битве имя Гаэтаны. Та никому не подарила ни платка, ни рукава. Это казалось Камилле лишним доказательством дурных нравов двора. Никто не ценил здесь подлинной красоты и ума, порядочности и чести. Успехом пользовались только потаскушки. Но почему она всегда холодна и сурова? Гаэтана была избрана одной из хозяек турнира, признанная красавица… Именно среди таких размышлений Камилла подняла глаза и вдруг…

Понимание молнией ударило ей в глаза, и глаза её померкли.

Тем временем на ристалище наконец были объявлены два победителя, коим теперь предстояло скрестить мечи друг с другом. Бенедетта Лукка бросила осторожный взгляд на Камиллу Монтеорфано. Мессиру Грациано ди Грандони предстояло сразиться мессиром Адриано Леричи, что, впрочем, многими предвиделось загодя. На шлеме последнего был завязан шарф цвета белой чайной розы.

Песте знал, что Леричи влюблен в Бенедетту, считал, правда, втайне, что у него дурной вкус, но самого Адриано уважал. Но уступить? Песте поймал и насмешливый взгляд Портофино, руками показавшего, что надевает на голову капюшон, намекая на монашеский клобук. На ристалище вышел почетный судья — им был избран Тристано д'Альвелла — бывший посредником между дамами и рыцарями. Если во время боя кто-либо ослабевал, дамы поручали почетному судье опустить на такого рыцаря чепец, называемый дамской милостью, и никто уже не мог тронуть огражденного этим знаком.

Чума покачал головой и поправил на голове шлем, этим говоря Портофино, что не согласен ни на клобук, ни на чепец. Схватка с Адриано Леричи должна была быть подлинно ожесточенной, но если главный сокольничий дошёл до финала порядком вымотанный предшествующими поединками, то Песте противники не утомили. Его соперники были настолько напуганы славой этого воина, что признавали себя побежденными, почти не сопротивляясь. Тут Чума заметил взгляд Бенедетты на Леричи, не ускользнуло от него и то, что Камилла опустила глаза и вообще не смотрит на него. Он поморщился и бросил еще один взгляд на девиц, но тут перед ним в прорези забрала появился Адриано.

Грациано напрягся, и странная волна дрожи прошла по его телу. Рука заиндевела на рукояти меча. Он хотел победить. Хотел, сам не понимая, почему. Доказать, что он сильнейший, первый? Но кому, этой девчонке, что и смотреть-то на него не хочет? Нет. На это ему было наплевать. Но вторым он не будет. Грациано вновь вспомнил ненавистных Панчиатики, с коими так и не довелось скрестить мечей, ярость взметнулась в нём, кровь дерзких катилинариев загорелась в жилах. Мечи зазвенели. Грациано не видел, как в ужасе поднялся герцог, не слышал, как закричала что-то д'Альвелле синьорина Лукка, не заметил, как расширившимися от страха глазами смотрит на него Камилла Монтеорфано. Он не видел ничего. Чума был готов убивать и не оставил сопернику ни единого шанса. Перед его глазами был лишь клинок врага и глаза Адриано…