Бесовские времена (СИ) - Страница 55

Грандони слушал в удивлённом молчании. Нет, девица дурочкой не была. Сказанное было неожиданно глубоко и верно. Если бы синьора Верджилези хоть на волос интересовала Песте, он и сам бы это заметил.

— Ваш брат предположил, что отравление собаки — не попытка отравить дона Франческо Марию, но проверка на борзой яда, который потом использовали уже по назначению. Тогда получается, что в этом убийстве никакой случайности нет. Оно продумано и преднамеренно. Но если она такова, как вы говорите, кому могла понадобиться её смерть?

Камилла по-прежнему смотрела в ночь.

— Аурелиано говорит, что причина любого убийства — властолюбие, алчность, злоба, зависть или мстительность.

— Да, это я от Лелио неоднократно слышал. Но из ваших слов я понял, что убитая была слабой и никчемной, она не могла стоять ни у кого на пути, пробудить алчность или зависть, разозлить или спровоцировать желание отомстить ей…

Синьорина бросила на собеседника быстрый взгляд.

— Вы ошибаетесь, мессир Грандони. Она была знатна и совсем не бедна, а так как была очень слабой… Слабость силы не идет ни в какое сравнение с силой слабости, которая не умеет владеть собой. Она могла сделать любую глупость, не любила признавать глупости, была упряма, и могла спровоцировать кого угодно на что угодно… — Камилла вздохнула, — простите, мессир Грандони, мне нужно идти, уже поздно.

Грациано ди Грандони встал, неожиданно для самого себя отвесил девице низкий вежливый поклон и пожелал спокойной ночи.

Но сам спал этой ночью не очень спокойно. После молитв сначала удивлённо размышлял об услышанном от девицы, потом — о самой девице. Как ни странно, Камилла не показалась ему сегодня глупой, была спокойна, как Дианора ди Бертацци, и суждения её несли печать здравомыслия. Он вспомнил изгиб её шеи, когда она изредка поворачивалась к нему, сияние ярких глаз. Пожалуй, толпа была права, называя девицу красивой. Да, ничего. По его телу прошла странная судорога, словно он замерз, но в комнате было тепло. Грациано с отвращением подумал, что снова начинается приступ.

Бениамино так и не смог разобраться в его болезни, хоть после убийства и поднявшейся суматохи несколько раз заходил к нему, снова осматривал, пытал и поил какой-то дрянью. И ничего. Истома, проступившая минуту назад, расползлась по телу. «Господи, что со мной?» Грациано странно ослабел, трясся в ознобе, тяготило напряжение плоти. Он с трудом поднялся, вынул взятое у Росси Писание. Господи, наставь меня, вразуми, помоги мне понять пути мои…

Грациано раскрыл Вульгату, опустил палец на начало открывшегося абзаца. Глаза его расширились. «Quam pulchrae sunt mammae tuae, soror mea sponsa! Pulchriora sunt ubera tua vino, et odorunguentorum tuorum super omnia aromata. Favus distillans labia tua, sponsa; Mel et lac sub lingua tua: Et odor vestimentorum tuorum sicut odor thurisi…» «О, как любезны ласки твои, родная моя невеста! о, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов! Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию ливанскому…» «Господи…Ты ли искушаешь меня? Или сам я искушаюсь нечистотой своей?»

Песте откинулся на подушку и веки его смежились. В полусне ему привиделись какие-то неприятнейшие лица придворной челяди, потом над ним зависла ущербная луна, а напоследок проступил тонкий абрис личика Камиллы Монтеорфано.

Сама Камилла вернулась к себе, но попасть в комнату не смогла. В коридоре её ждал мессир Фаттинанти. Уже три недели он не давал ей проходу. Нет, он не позволял себе никаких недостойных выходок, был неизменно галантен и вежлив, но его ухаживания тяготили синьорину.

Гибель сестры заставила Камиллу Монтеорфано возненавидеть мужчин. Ей было всего двенадцать, когда Изабелла стала женой Эдмондо ди Гварчелли, и сама она полюбила его, красивого и обаятельного, как брата, была счастлива счастьем сестры. Предательство, измены, жульничество Эдмондо. когда все открылось, убили в ней что-то сокровенное, и Камилла сама не могла понять, скорбела ли её душа больше от утраты любимой Изабеллы или от предательства Эдмондо. Она доверяла ему, поверяла помыслы и чувства, как родному человеку, как своему, а он… он улыбался и лгал… лгал поминутно. Он убил, довел до гибели сестру, он убил и её, Камиллу. Самоубийство Изабеллы, предсмертная записка сестры, понимание, что душа несчастной погибла в вечности, горе дяди, который, Камилла понимала это, нарушил долг священнослужителя, неиссякаемая скорбь матери, ярость Аурелиано, — всё это отложилось в ней жестким пониманием, что верить в этом мире нельзя никому. Все улыбки были лживы, все уверения — ложны, все обещания — призрачны.

После смерти сестры Эдмондо исчез, Камилла полагала, что он бежал в Рим, прихватив драгоценности и деньги Изабеллы, которые пропали из дома. Она не жалела о них и минуты, ибо они лишь усугубляли ее боль памятью о сестре и предательстве Эдмондо. Но вскоре Портофино принёс шкатулки с украшениями и флорины обратно. Лицо Аурелиано было тогда страшным в ледяном бесстрастии, оно испугало Камиллу. Она только и смогла спросить, откуда они? Брат безмятежно ответил, что их родственник при побеге не успел захватить вещи. Камилла ни минуты не поверила в это, но побоялась переспрашивать, ибо в безмятежности брата ей померещилось что-то жуткое.

Однако теперь она оказалась одной из самых богатых девиц в Урбино. Мать настаивала, чтобы Камилла появилась при дворе и согласилась выйти замуж, благо, её красота и богатство привлекали лучших женихов. Настойчивые же просьбы Камиллы отпустить её в монастырь вызывали слезы донны Донаты. Она потеряла одну дочь, и мысль о том, что ей никогда не доведётся нянчить внуков — убивала её. Под давлением матери, уговорами дяди и троюродного брата Камилла нехотя согласилась.

Но, увы. Пережитый в отрочестве ужас наделил Камиллу необъяснимым пониманием людей: за галантными словами она безошибочно вычленяла мысли, омерзительные, расчетливые, похотливые. Маттео ди Монтальдо оглядывал её, как голодный пёс — мясо, отец Джулио Валерани, она знала это, интересовался у нотариуса их семьи Леандро Чези её приданым, после чего его сын удвоил усилия ей понравиться, Алессандро ди Сантуччи, сын референдария, ухаживал настойчиво и упорно, но она прекрасно знала, что таковы указания отца, сам юноша втайне предпочитал удовольствия низменные и забавы попроще. Главный ловчий Пьетро Альбани, главный лесничий Ладзаро Альмереджи и главный дворецкий Густаво Бальди были ей отвратительны. Она знала, что все они — любовники многих фрейлин и статс-дам, и их слова о любви смешили и злили её. Сенешаль Антонио Фаттинанти был, как ей казалось, человеком порядочным, не путался с девицами, не творил подлостей, но, Боже мой, сколь расчетлив и приземлён был этот человек, не умеющий думать ни о чём, кроме личной выгоды! Даже во время ухаживаний он говорил только о предполагаемой покупке замка возле Пьяндимелето, описывая его достоинства и прекрасное местоположение. У него не было души. Ни у кого в замке не было души. Здесь сновали жуткие призраки и оборотни — и прикидывались людьми.

Сейчас Камилла пожаловалась на головную боль — ей не хотелось ни видеть Фаттинанти, ни говорить с ним. Оставшись одна, задумалась. Этой ночью её поразил мессир Грациано ди Грандони. Его голос не мог лгать. Там были мука и боль. Он умеет чувствовать? Он, хладнокровный, безжалостный, злой и язвительный, чьих колкостей так боялись придворные и от насмешек которого у многих наворачивались слезы на глаза?

Правда, её он никогда не задевал. И дважды спас в трудную минуту. Но даже смерть, прошедшая совсем рядом, не смягчила его жестокость. Камилла опустилась на кровать и вздохнула. Странно, однако, что брат отзывался о мессире Грандони с неизменным уважением. Впрочем, Аурелиано тоже временами пугал её.

Странно все.

…Спустя неделю после убийства несчастной статс-дамы мессир Грациано ди Грандони по обыкновению, заведенному по постным дням, принимал у себя дружка Аурелиано Портофино. Он любил эти вечера с Лелио, любил, как любит человек, привыкший довольствоваться ничем, минуты чистой, ничем не омраченной радости.