Бесконечные соблазны Энигмы - Страница 8

Лия заглянула внутрь отверстия и осторожно опустила туда свои приборы.

– Спасибо, что проводил, — сказала она. — Можешь меня не ждать. Со мной ничего не случится.

Она взялась руками за края, оттолкнулась и спрыгнула.

Меня раздирали противоречивые чувства. Спрыгнуть за ней или разобраться, что там поблескивает в отдалении? Узнать, какие непрошеные визитеры наблюдают за нами? Ведь Лия определенно не желает, чтобы я ее сопровождал.

Я поспешил туда, где заметил странный блеск. Добраться оказалось труднее, чем я предполагал: ведь здесь невозможно судить о расстоянии и перспективе. Однако я нашел то, что искал, — кусок многослойной изоляции, пластмассовую фольгу с золотым покрытием толщиной в несколько микрон. Когда-то такой материал использовали в качестве изоляции для резервуаров водородных ракет. Правда, было это несколько десятилетий назад.

Если бы подобная находка ждала меня на поверхности, я принял бы ее за межпланетный мусор и прошел мимо. Такая изоляция служила на сотнях, а то и тысячах ракет. Но как она оказалась здесь, внизу?

Ждать Лию было бессмысленно, поэтому я вернулся к нашему жилому пузырю, думая по пути о куске фольги. Около пузыря я обнаружил еще один сюрприз: у Моряка появилась компания. Наш попугай верещал, посвистывал и скакал, как безумный, вверх-вниз, топорща перья, выпячивая грудку и снова принимаясь оголтело прихорашиваться. Причина его поведения порхала с внешней стороны пузыря: еще один австралийский попугай, светло-зеленая птица с ярко-синим хохолком.

– Эй, подр-руга! — голосил Моряк, сопровождая свои крики свистом. — Эй, кр-расотка! Развлеки-ка морячка!

Птица засвистела в ответ. Я разобрал гимн южан. Потом попугаиха произнесла низким, страстным голосом:

– Пр-ривет, браток! Знаешь что-нибудь, кроме «Дикси»?

Я осторожно подошел к птице и подставил ей палец. Та без малейших колебаний прыгнула мне на палец, потом на плечо. Птица была Дружелюбная, совсем ручная. С ума сойти! Откуда она тут взялась? Спаслась после чьей-то аварии?

Чтобы определить пол попугая, нужен специалист или еще один попугай. Но по безумному виду нашего Моряка я догадался, что это самочка.

– Назовем-ка тебя Оливией, птаха, — обратился я к ней. — А теперь отвечай, откуда ты такая появилась?

– Космос, граница мир-ров, — серьезно ответила птаха и засвистела «Дикси».

Авария! Иного разумного объяснения быть не могло. Трудно бы себе представить, почему наши компьютеры ничего не сообщают этой аварии, почему не знают об исчезновении корабля, улетевшего этом направлении, и о результатах его поисков; однако иные объяснения уносили в область чистейшего помешательства. Видимо, не так давно здесь потерпел катастрофу космический корабль.

Кусок фольги, птица… Раз здесь сумели опуститься мы, почему то же самое не могли сделать другие? Видимо, птица выжила после катастрофы.

А если выжила не она одна?

Дождавшись возвращения Лии, я показал ей новую птицу и познакомил со своими соображениями насчет катастрофы.

– Глупости, Тинкерман, — отмахнулась она. — Поверхность планеты — более ста миллионов квадратных километров. А сколько уровней? Ты представь! Предположим, здесь бывали и до нас, хотя мы об этом не слыхали. Велики ли шансы, что мы опустились поблизости от места их посадки?

– А птица?

– Информация, Тинкерман. Птица — тоже информация, только в другом виде, подобно тебе, мне, всему остальному. Все на свете — информация. В конце концов, почему птица заслуживает больше внимания, чем кристалл? Ничего подобного! Информация другого вида, только и всего.

Я не находил в ее речах смысла. Острый случай «эйфории исследователя»! Все мы заразились этой болезнью, поэтому пришло время возвратиться на «Орфей». Давно пора! Оставалось только дождаться, когда вернется Толли.

– Энтропия — это информация, — говорила Лия. — Простая синусоида не несет ни информации, ни энтропии. Так же и совершенный кристалл. Если в кристалле накапливается информация, энтропия растет. Когда достигается информационный максимум, кристалл становится неотличим от произвольной пространственной решетки.

Взгляд Лии был отрешенным.

– Птица, Тинкерман? Птица, говоришь? Разве это странно? Здесь есть вещи гораздо интереснее какой-то птицы.

Надо было срочно возвращаться. С помощью Лии или самостоятельно, но я был обязан отыскать уцелевших.

Если после катастрофы кто-то выжил, уцелевшие могли прослушивать радиодиапазон в ожидании какого-либо сигнала. Но они вряд ли знают о нашем появлении. Странное радиоэхо означало, что на «Орфее» невозможно принять их сигналы. А здесь? При всем своеобразии здешнего распространения волн потерпевшие должны были первым делом использовать этот шанс. Я прошелся по всем возможным частотам, но не услышал ничего, даже помех. Она… то есть они, скорее всего, не ведут трансляции. Она… то есть они, вероятно, просто ждут сигнала…

Я загрузил в память передатчика свое послание: «Привет! Вы тут? Просьба ответить. Привет! Есть кто-нибудь?» Текст пошел на всех частотах, используемых для призыва о помощи. Когда она, то есть они ответят — вернее, ЕСЛИ ответ прозвучит, — датчик частоты зафиксирует сигнал и оповестит меня.

Трудно было рассуждать здраво: свет, лившийся неизвестно откуда, и странные пейзажи сводили с ума. Стоило мне закрыть глаза, как небывалые картины заполоняли меня, всасывали в себя. Я чувствовал, что превосхожу размерами целые планеты; а в следующее мгновение превращался в карлика меньше булавочной головки. На периферии моего зрения что-то раздражающе помигивало.

Переутомление, вот и все. Это просто усталость. Я заполз в пузырь, улегся и мгновенно отключился.

Когда я проснулся — сколько же времени прошло? — На передатчике помаргивал индикатор записи сообщения. Видимо, оно пришло накануне «вечером»… На мое послание ответили!

Ответ состоял всего из трех слов, сказанных женским голосом: «Я здесь. Жду».

Лия опять ушла. Может, она вообще не спала? Я снова включил приемник. Пусто. Впрочем, не совсем: я засек несущую волну. Сообщений на ней уже не было, но сама волна оставалась, словно кто-то, уходя, оставил включенным передатчик. Этого хватало для пеленга. Я зафиксировал его, стер буфер и включил сканер на запись новых радиограмм. Потом схватил омнибластер и портативный приемник и побежал спасать оставшихся в живых.

Судя по направлению, мне надо было спуститься на уровень-другой. Было огромной удачей, что расположение лагеря выживших обеспечило прямое прохождение радиоволн. В обеих точках своего спуска я оставил по маяку — необходимая предосторожность. Хотя заблудиться я не мог: пейзаж был незабываемым, он буквально светился в моем воображении.

Еще один спуск.

Я увидел примерно то, что и ожидал, — цилиндр из сияющей многослойной фольги, превращенный с помощью титановых распорок в подобие палатки, с параболической антенной, направленной в ту сторону, откуда я появился. По счастью, антенна уцелела в катастрофе. Фольга отражала пейзаж, поэтому сама палатка не казалась чужеродным объектом, а была просто еще одной причудливой структурой среди многих. Я крикнул, надеясь услышать ответ. Мне показалось, что кто-то слабо отозвался.

Палатка походила на саму планету: я преодолевал один за другим слои сморщенной фольги, тонкие, как паутина. Внутри меня ждал все тот же свет, не имеющий источника.

Ее голос был одновременно знакомым и чужим; я знал его всю жизнь — и никогда в жизни не слышал. Прозвучали почти те же слова, которые я слышал по радио:

– Я жду тебя.

Слова застряли у меня в горле. На глаза навернулись слезы. Я не мог говорить. Она ждала, спокойно глядя на меня; ее непоколебимое спокойствие только усиливало мое смущение. Я вдруг понял, что неподобающим образом возбужден, и отвел глаза. Только этого не хватало! Вдруг она заметила? Что она подумает? Давно ли она здесь?

– Я… — Заминка. — Здравст… Привет! Меня зовут Дэвид Тинкерман.