Бешеный "тигр" - Страница 3

Пока они пробирались через осоку и камыши, по дороге прошли две машины; на большой скорости промчались три мотоциклиста.

— Зашевелились, — сказал Иванов. — Блокировали дороги. Сейчас все гарнизоны поднялись на ноги. Слышишь, в лесу стрельба?

— Прочесывают лес.

— Хорошо, что не начали с нашего болота.

— Видимо, болото не внушает им особых подозрений.

— Не поэтому. Кирилл их надоумил пройтись по лесу. Крапива ведь со стороны леса.

Они подошли к дамбе. Здесь густо поднялись молодые осины и березняк; эта поросль тянулась почти до самой кузницы. Никем не замеченные, они прошли по ней и остановились, чтобы собраться с силами для последнего броска. Из низинки, где они стояли за кустом бузины, виднелась только крыша избы, башня танка и на самом бугре — кузница с настежь распахнутыми дверями. Пылал огонь в горне — Ксюша раздувала мехи. Кузнец выхватил из горна белый, сыпавший искры кусок железа, опустил на наковальню. Послышались удары молота о мягкий металл. В дверях остановились два солдата с автоматами. Они стояли и смотрели на работу кузнеца. Удары молота стали звонче: железо остыло. Кузнец сунул его в огонь. Солдаты поплелись в другой конец деревни.

Разведчики не промолвили ни слова, зорко осматриваясь по сторонам. Они должны были пройти эти двести метров усталым; неторопливым шагом, как и полагалось идти пленному и конвоиру. Самым трудным было выйти на открытое место и сделать первый десяток шагов. Ноги словно налились свинцом, хотелось повернуться и скрыться, бежать под сень деревьев. Только сейчас, казалось им, они поняли всю непродуманность своего замысла. Ведь ими не учтены самые простые, такие очевидные случайности.

В ближних домах могли расположиться пехотинцы, да они там и стоят, и первый выстрел поднимет их на ноги.

В саду кузнеца может оказаться походная кухня.

Может внезапно появиться ватага солдат-мародеров. Совсем недавно они ловили у кузницы кур.

Эти «может, может» заполняли голову. Будто откуда-то появившийся доброжелатель спешил предупредить, помочь перед последним, решающим шагом.

«Я взялся управлять танком, — думал Иванов, — а смогу ли завести мотор?»

Ложкина мучила мысль, что он втянул в это безнадежное дело друга и ведет его на верную гибель.

Тренированная воля поборола эти трусливые сомнения. Шаг стал легче, уверенней. На каждые «может» и «если» теперь находилось решение. Страх исчез, дерзкая уверенность в успехе пронизала каждую клеточку, каждый нерв. Все, что им надо было сделать, казалось таким пустяком по сравнению с пережитыми опасностями, и они, забыв об осторожности, пошли быстрее, почти побежали к кузнице.

Первой их увидела Ксюша. Она выпустила из рук веревку от кузнечных мехов и слабо вскрикнула. Дедушка, в раздумье разгребавший угли в горне, повернулся и тоже увидал русского, торопливо взбиравшегося по склону, а за ним немца с автоматом. Он вышел из кузницы, осмотрелся. Пыля по единственной улице, к лесу уходило отделение пехотинцев; за дорогой дымила походная кухня, там у плетня стояли патрульные и разговаривали с поваром. Из дома доносились музыка и хохот. Часовой стоял, заглядывая в окно.

— Ксюша, беги к тетке и жди там меня, живо!

Не глядя на внучку, кузнец взял железный брусок. Ксюша забилась в угол за мехи.

Иванов вбежал в кузницу.

— Стой, дед, — сказал он, задыхаясь, — Это Николай! Киря где? Живой?

Вошел Ложкин.

— Не узнал, дедушка?

Брусок выпал у кузнеца из рук.

— Да как же вы это? Там он, с ними. Жив еще, кажется. Не узнал я тебя, Николай, чуть было грех не вышел. Куда мне девать-то вас теперя… Хоть ночью бы…

— Не до разговоров, — оборвал Ложкин и, кивнув Иванову, стал наблюдать за домом через щель в стене кузницы.

Иванов зашептал:

— Мы уедем на танке. Кирю спасем. А ты беги. Сейчас уходи. Сколько их там? Хотя это уже все равно!

— Четверо осталось да часовой. Как же вы это? Вот беда-то! Куда я вас теперь дену?

— Не причитай, дед. Где Кирин автомат? Мы пришли не прятаться.

— В саду закопал.

— Зря. Но ничего, этого добра будет… — Ложкин кивнул.

— Не торопись, — строго сказал кузнец. — Ксюша убежала? — Он повел глазами по углам своей кузницы. — Нету ее? Это хорошо. — Он нагнулся, поднял брусок и сказал Ложкину: — Давеча я тебя за ихнего принял. Понимаешь, чем дело пахло?

— Да, да! Но нам нельзя терять ни секунды.

— Знаю. Сам ходил в разведчиках. — Кузнец сжал брусок. — Пойдемте! Кирилл — мой гость, и раз так получилось, то я в ответе и за него и за все. Без меня у вас ничего не выйдет. Четверо их в хате, да автоматчик в сенях. Ночью все равно бы избу запалил! Постойте. — Он вышел, посмотрел по сторонам. Вернувшись, сказал: — Поблизости никого. Я пойду первый, с часовым справлюсь. Как выйду на крыльцо, тогда вы подходите.

— Нет, — сказал Ложкин. — Идемте все вместе. Быстрее! Вы, отец, вперед, да это спрячьте в карман! Иван, руки за спину!

Кирилл Свойский сидел на стуле и думал о словах Ксюши.

«Что пришло в голову ребятам? Где они? Наверное, где-то поблизости, раз девочка виделась с ними. Они хотят отбить меня у конвоя. Ясно!»

В голове его складывался дерзкий план нападения на машину, в которой его везут. Все получалось не так уж сложно, во всяком случае, не сложнее, чем переход через вражескую оборону. «Бывают дела и посложнее. А со мной будто все в порядке: нога почти не болит. Рука — тоже терпеть можно. На правой пальцы шевелятся. — Он сжал руку и невольно поморщился от боли. — Надо надеяться только на левую. Ничего, обузой не буду. Подамся в лес, к партизанам. Должны же быть где-то здесь партизаны!»

Напротив за столом ревел проигрыватель; танкисты и майор подпевали, стуча кружками. Солнце светило в открытые окна, празднично искрилось стекло на столе. Влетел шмель и, чего-то испугавшись, опрометью бросился назад, в сад, к цветам и солнцу.

Из-под иголки проигрывателя полилась нежная, щемящая сердце мелодия. За столом притихли. Майор уставился на пленного. Кирилл увидел его глаза, маленькие, белесые, как у слепого, и понял, что майор хочет убить его. Убить сейчас, здесь. Майор вытащил из кобуры «вальтер» и, не спуская глаз со своей жертвы, стал медленно поднимать пистолет.

Кирилл Свойский сказал сдавленным голосом:

— Мерзавец! Стреляй! — Он резко вскочил. Стал на здоровую ногу, опираясь рукой о спинку стула. — Ну что же ты не стреляешь?

Майор засмеялся дребезжащим смешком и повернулся к танкистам:

— Что я вам говорил? Такого врага убивать — наслаждение. Я попаду ему в переносицу. Кто хочет пари?

— Принимаю пари, — отозвался розовощекий танкист.

— На тысячу марок!

— Идет!

В это время заскрипело крыльцо под чьими-то тяжелыми шагами и со двора раздался пронзительный крик.

Свойский узнал голос Ксюши:

— Дедушка, вернись. Не надо, дедушка!

Майор, невольно морщась, опустил пистолет:

— В такой обстановке я действительно могу лишиться тысячи марок.

За дверью раздались шаги, голоса, упало что-то тяжелое.

— Шульц, что там у тебя, скотина?.. — закричал майор, вскакивая.

Дверь распахнулась — в комнату шагнул Ложкин, повел стволом автомата.

— Руки вверх! Ни одного движения.

Вилли и танкист с маленькой головкой медленно подняли руки; розоволицый выхватил пистолет. Ложкин выстрелил в него, а на долю секунды позже из сеней щелкнул второй выстрел, и майор, вскинувший «вальтер», рухнул к ногам Свойского. В окне показался кузнец и осторожно закрыл его.

Свойский нагнулся, поднял пистолет убитого майора и сказал:

— А я вас так ждал, ребята! Ух, и надоела мне вся эта компания!

Он сел на стул, чтобы не упасть от охватившей его вдруг слабости. Все свои силы, волю он собрал, сжал в комок, чтобы достойно встретить смерть, и сейчас наступила реакция. Он смотрел, будто сквозь туман, как его товарищи обыскивали пленных, перебрасывались короткими фразами. На кровати захрипел и затих бульдог.