Беседы палача и сильги - Страница 15
– Деревья были посажены? – ее голос едва заметно дрогнул.
– Еще есть время передумать, – спокойно произнес я, проигнорировав ее вопрос. – Так мы избежим несущего болезнь тумана и вони разложения.
– Почему я вдруг должна передумать?
На этот раз ей удалось сохранить голос ровным, но я не обманулся.
– Это место мало кому придется по душе, – ответил я, милосердно отворачиваясь и опуская взгляд на выпирающие из земли толстые змеящиеся корни. – Здесь скользко, мрачно и туманно…
– Туман пугает меня, – призналась Анутта и, испустив долгий выдох, уже куда спокойней спросила: – А чего боишься ты, палач Рург? Ты ведь тоже не хочешь спускаться туда… в туман.
– Уж точно не тумана, – улыбнулся я. – И я не боюсь. Просто… не хочу встречаться с Нимродом Вороном. Совсем не хочу.
– Почему?
– У него большая обида на меня. Справедливая обида, – вздохнул я и, по лицу сильги поняв, что она все равно не отступит от своего решения, принялся затягивать потуже горловую пряжку плаща. – Я пытался искупить свою вину, но у меня не получилось. Последний раз я был здесь три года назад и ушел ни с чем, стряхивая с одежды куски брошенных в меня чьих-то гнилых кишок. Год назад я намеревался попробовать еще раз. Но… проехал мимо, так и не решившись последовать этой тропой. И, честно говоря, узнав, что ты хочешь спуститься сюда, в Скотные Ямы Нимрода, понял, что от судьбы не убежать…
– Ты веришь в судьбу?
– Иногда, – усмехнулся я. – Выбирай же, сильга Анутта. Мы спускаемся к Ямам? Или же возвращаемся к тракту?
– Выбирать? Порой ты слушаешь невнимательно, палач Рург. Ведь я уже говорила – сильги лишены такой роскоши, как право выбора. Если есть даже зыбкое подозрение, что тот торговец-убийца был одержим кхтуном… то мой путь лежит в Скотные Ямы.
– Но подозрений пока нет, – возразил я, втягивая носом воздух и убеждаясь, что даже спустя годы здешние ароматы остались прежними. Влажный воздух напитан запахом прелых трав, мокрой коры и едва заметной вонью гниющей плоти. – Ты знаешь эти историю с моих слов.
– Не думаю, что ты солгал хотя бы в слове.
– Я не лгал. Но, в свою очередь, я услышал эту историю от других. А те от третьих… Истина искажена. И поверь, я как палач могу тебя уверить – мне часто приходится обрывать жизни обычных мирных людей, что выпили лишнего и сотворили страшное… кто знает – быть может, торговца обуяла похоть, а может он решил, что его обокрали… Знаю я и того, кто убил товарища, решив, что тот специально привязал его лошадь под яблоней.
– Ох… она объелась паданцами?
– Подмела все подчистую вместе с гнилью, – кивнул я. – И умерла в мучениях. А владелец взялся за нож…
– Понимаю твои доводы, палач Рург. Но тебе не удалось скрыть свое любопытство. Признайся – ведь тебе интересно?
Помедлив, я кивнул и широко улыбнулся:
– Кхтуны? Одержимость? Я был бы лжецом, сказав, что меня не гложет любопытство. Мне любопытно настолько, что я готов выдержать еще одну встречу с Нимродом. Но…
– Еще одно «но», палач Рург?
– Нимрод ненавидит меня, – вздохнул я. – И ему действительно есть в чем меня обвинить. Если ты явишься одна и попросишь – он не откажет в помощи. Но если ты придешь в компании со мной, его обидчиком…
– Обидчиком?
– Давняя история, что случилась чуть больше трех лет назад. Боюсь, что Нимрод Стальной Клюв не станет помогать той, кто путешествует с палачом.
– Так он не любит тебя или всех палачей?
– Кто любит палачей?
– Это не ответ.
– Нимрод Клюв не любит всех палачей. А меня он ненавидит.
– Сколько прозвищ – и ни одно не могу назвать лестным. За что его так?
– Внешность, – коротко ответил я и с очередным вздохом добавил: – У него много обидных прозвищ. Люди любят клеймить даже невиновных ни в чем кроме своей горестной участи.
– Какие глубокие слова для убийцы… хм…
Чуть подумав, сильга решительно кивнула, убрала волосы под капюшон и ткнула лошадь пятками:
– Я все же рискну.
– Что ж, – усмехнулся я. – Я предупреждал…
Осторожно продвигаясь, мы углубились в мрачное редколесье и начали спускаться по узкой каменистой тропе, что то и дело сворачивала, обегая вздымающиеся из земли поросшие травой валуны, от которых вверх тянулись почти заросшие уже глубокие борозды. Видя, что сильга то и дело вздрагивает, когда к ее ногам словно живые тянутся плети тумана, я медленно и спокойно заговорил так, как палаческая жизнь научила меня разговаривать с теми из приговоренных, кто хотел достойно встретить свою участь и взойти на эшафот своими ногами и лично положить голову на плаху. Разум хочет… а перепуганное тело подчиняться не желает. Ноги подгибаются, с губ срывается позорный визг, пальцы сами собой цепляются за решетку или ноги пришедшего за твоей жизнью палача…
С такими, видя их старания, я не спешу. Бывает, усаживаюсь, без нужды неспешно осматриваю или точу топор, давая жертве привыкнуть к виду инструмента, что отсечет остаток отпущенных ему дней. Но главное – я разговариваю. Мерно роняю слова, спрашиваю о рецептах его родины, как скоро там приходит осень и охотно ли отступает зима. Хотя чаще всего я просто рассказываю какую-нибудь историю или вспоминаю о прошлом того или иного городка. Сейчас вот для сильгиного успокоения я вспоминал все мне известное о Скотных Ямах Буллерейла.
Сам же я узнал о Ямах несколько лет назад – после своего последнего неудачного визита. Более чем впечатленный увиденным, я вернулся в город и, пока работница постоялого двора Медный Шиповник за немалые деньги отстирывала от моего плаща воняющие пятна, за кружкой пива успел выслушать немало о Ямах. Вот ведь удивительно – люди обычно боятся разговаривать с палачом и держатся подальше от грешников, что осквернили себя грехом смертоубийства. Но стоило мне спросить о Ямах, как я оказался в тесном кольце подвыпивших местных, что нарассказывали такого…
Еще триста лет назад здесь был здоровый прекрасный лес, что был частью обширных владений тнектора Тарадия Фонр, что первым из своего рода стал губернатором Буллерейла. Лес был полон живности, тщательно оберегался егерями, что никогда не лютовали над простым людом, позволяя грамотно прореживать деревья, забирать хворост, корчевать пни и собирать грибы, ягоды и травы. Охотиться – уже нет. Только для дворян. Всегда успешные охоты проводились здесь регулярно, имелись и охотничьи домики, где по слухам представители рода Фонр предавались похоти с молоденькими селянками. В общем – все как всегда и есть чему позавидовать. Но это лишь прелюдия. И единственное, что я узнал из нее важного – в ту пору лес находился пусть на небольшой, но все же возвышенности.
И что с того?
А ничего. Вот только потом лес вдруг оказался долинным, а еще через столетие все уже говорили о лесе низинном и куда более влажном и… не слишком уж и здоровом. Тут появилась гниль. Многие травы исчезли, зато поперли грибы. Люди приспособились, охот стало меньше – крупная живность предпочла уйти в более сухие места. Лес же продолжал… опускаться. И наконец еще через век он окончательно захирел, большая часть деревьев погибла и была вырублена, а на их место род Фонр принялся высаживать тополя и вязы в надежде, что они осушат почву. Тогда же начали было копать сеть отводных канав, но вскоре забросили это дело – вода вверх по склону не потечет. Высаженные деревья не принялись, местность давно уже никто не называл лесом, охоты исчезли вмести с егерями, а редкие грибники порой возвращались перепуганными. Все дело в том, что земля начала обрушиваться целыми длинными пластами, вместе с деревьями и вылезающими из толщи валунами медленно сдвигаясь вниз. И куда все девалось? Там давно должна была образоваться гора, но до самой середки вся сползшая почва так и не дошла, исчезнув где-то на полпути. Зато туда доходила пока еще целая каменистая тропа – видать, потому и уцелела, что камней здесь больше чем земли – и упиралась в то, что назвали Скотными Ямами. Ими они и являлись – несколько наполовину заполненных жидкой грязью провалов в земле. Туда и скидывали павший скот, сливали помои. Неподалеку был участок посуше, и его использовали под чудное место – кладбище для домашних любимцев, но никто не знает, почему появилась у окрестного люда вдруг такая причуда. Сами они сюда обычно не тащились, передавая сверток с помершим любимцем золотарям, и те добросовестно выполняли поручение.