Бес в серебряной ловушке - Страница 126

Нет, никто не стал бы скрывать, если бы знал что-то важное. Но ни один не мог припомнить, чтобы слышал о врагах Марцино или иных его неурядицах, кроме вечного безденежья. И объяснение тому было самое простое – никто, в сущности, никогда не интересовался сварливым и завистливым однополчанином, его жизнью и заботами. Еще вчера это было правильно и естественно. Но сегодня отдавало едким привкусом вины.

Годелот остался во дворе один. Край неба уже начинал выцветать, зябкий ветер зашевелил волосы, а шотландец все стоял, не двигаясь с места и хрипло дыша. Он точно знал, что сейчас должен просто вернуться в свою каморку. Через несколько часов произошедшее уже утрясется в сознании, и тогда он сможет трезво все обдумать. А перед глазами стояло смуглое лицо Марцино. Лицемерная рожа. Кривая ухмылка, колючий взгляд. А потом всплывали те же черты, перекошенные от ярости. «Пусть в особняке мы по-всякому ладим, но против чужих все один за другого стеной стоим».

Годелот еще раз вздохнул, глубоко, до рези в легких. А потом стиснул зубы и зашагал к двери караулки. Несколько минут спустя он постучал в кабинет полковника.

– Прошу, – раздался невозмутимый голос, в котором сквозила еле заметная тень усталости. Шотландец толкнул дверь, поклонился, вытянулся в струну.

– Мой полковник, я пришел с докладом. – Несколько секунд поколебавшись, он твердо отчеканил: – Я знаю убийцу Марцино.

Произнеся это, Годелот вдруг запоздало ощутил, что его порыв готов остыть. Но полковник лишь потер висок и поднял глаза на подчиненного:

– Смелое заявление, Мак-Рорк. Особенно если учесть, что вы даже не были этой ночью в карауле.

Годелот перевел дыхание. Усталое равнодушие в тоне Орсо задело его, и пошатнувшееся самообладание тут же вернулось:

– Я не рисуюсь, мой полковник. У меня есть основания для этого заявления.

Кондотьер вздохнул, кисть руки на столе дрогнула, будто снова стремясь к виску, – видимо, Орсо мучила головная боль. Но вслух он коротко отрезал:

– Вольно! Я вас слушаю.

Отступать было поздно, и Годелот почувствовал, что нисколько не волнуется. Он шагнул ближе к столу и начал, тщательно подбирая слова:

– Ваше превосходительство, вы спрашивали, запомнил ли я нападавшего на меня уличного грабителя. Я был уверен, что нет. Но в среду я посетил богадельню в Каннареджо. Отходя от госпиталя, я столкнулся с монахом доминиканского ордена и узнал его. Это был брат Ачиль, подручный инквизитора, допрашивавшего меня в тот день… – Шотландец машинально потер правое запястье и продолжил: – И он же был тем самым забулдыгой, хотя перед нападением обзавелся лохмотьями и бородой. Тогда, у богадельни, я затеял с ним ссору, узнав его. Он был вооружен, и бог весть, чем кончилось бы дело. Но Марцино по странному стечению обстоятельств оказался поблизости. Он вмешался и спугнул моего противника, успев, однако, его разглядеть и, вероятно, услышать мои обвинения. Я полагаю, что Марцино был убит этим самым монахом как случайный, но опасный свидетель.

Закончив эту тираду, Годелот умолк, выжидательно глядя на кондотьера и готовый к любой реакции. Орсо же оперся локтями о стол и хмуро посмотрел подростку в глаза.

– Мак-Рорк, – негромко и раздельно произнес он, – я знаю, что вы большой любитель книг. Но не кажется ли вам, что путать рыцарские романы с реальностью – это удел локонов и оборок, а не дублета и стали?

Кровь бросилась шотландцу в лицо, затопляя его жарким унизительным румянцем. А полковник продолжал:

– У клириков, рядовой, есть куда более действенные способы избавляться от ненужных людей, нежели ножи и бутылки. И кому, как не вам, об этом знать. Ваша готовность помочь в расследовании гибели Марцино похвальна, в особенности памятуя, что вы с ним не ладили. И ваши подозрения понятны, поскольку вы недавно сами были ранены. Но не вздумайте повторять всю эту околесицу вне моего кабинета, мальчишка. Вы рискуете навлечь на себя большие невзгоды. Церковь не любит клеветы, Мак-Рорк. Вы свободны.

Годелот молча поклонился, развернулся на каблуках и вышел за дверь, подавляя неистовое желание садануть ею об косяк. Нет, он вовсе не ждал, что Орсо тут же рванет в Патриархию с требованием об аресте омерзительного тощего аспида. Быть может, не поверит, потребует доказательств и обоснований. Но это спокойное пренебрежение, словно он ребенок, жалующийся на вой ветра в трубе…

«Путать романы с реальностью»… Да будьте вы прокляты, полковник! Сейчас шотландец сам казался себе идиотом из-за собственного наивного убеждения, что Орсо действительно готов искать убийцу и мстить за погибшего Марцино. Командир есть командир, и солдаты для него – просто деревянные фигурки.

Раздраженно одернув дублет, Годелот двинулся назад к своей каморке.

Выпроводив настырного подчиненного, Орсо подошел к окну и глубоко задумался. В сизых лучах рассвета его лицо казалось утомленным, а глаза заметно ввалились. Быстрая и бесполезная гибель Марцино произвела на него куда более тягостное впечатление, нежели он готов был это показать.

Несмотря на щедрость, с какой полковник назначал экзекуции, он дорожил своими людьми и их доверием. Кроме того, Орсо задевала та дерзость, с какой ночной невидимка совершил свое злодеяние. Убийство солдата из его личного отряда прямо у порога особняка – прямой вызов полковнику, а подобных выходок кондотьер спускать был не намерен.

Орсо всегда быстро принимал решения. С четверть часа постояв в оцепенении, он встряхнул головой и сел за стол, придвигая к себе чернильницу…

На утреннем построении капитан Ромоло огласил распоряжения командира. С городских квартир будут отозваны в особняк еще трое солдат, количество часовых будет увеличено, любые же отлучки из особняка без личного разрешения самого Орсо на ближайшие сутки запрещаются. Ослушание карается плетьми.

Отряд расходился хмуро. Принятые меры доказывали, что происшествие куда серьезнее, нежели обычное нападение ночного душегуба, однако никаких подробностей капитан не сообщил, поэтому сегодня особняк обещал превратиться в подобие улья, гудящего домыслами.

Только одного из солдат сплетни не интересовали, зато новые правила приводили в неистовство. Годелот был взбешен. Он снова оказался под арестом в этом чертовом дворце именно сегодня, когда так нужно передать Пеппо последние новости. Орсо же развел мышиную суету и собирается набить особняк солдатней, но при этом даже не удосужился вникнуть в слова шотландца.

А ведь страшный монах не шутит… «Гамальяно не жить. Он загнан в угол и окружен предателями». Еще вчера все эти слова можно было принять за пустые угрозы, но не сегодня, когда труп Марцино остывал в часовне. Сегодня у Годелота нет времени ждать. Он должен предупредить Пеппо.

Утренняя смена всегда была у шотландца любимым временем караула. Город все еще хранил остатки ночной прохлады, палящее солнце спотыкалось о тени домов, не проникая в переулки, а с каналов поднималась тинистая свежесть, отчего-то казавшаяся Годелоту зеленоватой, будто могла иметь цвет.

Но сегодня часовому было не до утренних красот Венеции. Он отсчитывал удары колоколов, ожидая полудня. В полдень состоится общее построение, где нужно показаться полковнику на глаза. А затем у него будет целых десять часов времени – следующий его пост только в полночь. За это время необходимо написать Пеппо новое письмо и на два часа ускользнуть из особняка…

С трудом дождавшись смены с караула, Годелот явился на построение, сохраняя то же сумрачно-суровое выражение лица, что и другие, и стараясь не выказать волнения. Обозрел едва знакомые лица однополчан, квартировавших в городе, – он нечасто видел их и ничего подозрительного ни в одном не приметил. Снова выслушав правила, он двинулся вслед за остальными прочь из двора, но вдруг поймал прямой и пристальный взгляд полковника. Вспыхнув, Годелот отвел глаза, но уже на пороге все еще чувствовал, словно Орсо задумчиво смотрит ему в спину.