Берлинские похороны - Страница 17

— Да ну?

— Разумеется, — сказал Осси, — чтобы иметь хорошую защиту, надо, конечно, платить, но меня убивает людской идиотизм. После — только тогда они обзаводятся надежной защитой — только после того, как их ограбили.

— Верно, — сказал я.

— Я там все вверх дном перевернул, — сказал Осей.

— Я заметил.

— Modus operandi[19], — изрек загадочно Осей. — Иногда я работаю аккуратно, а иногда неряшливо. Пусть в Скотланд-Ярде поломают голову.

— Пусть, — согласился я.

— Да, — вспомнил Осей, — спасибо за условный звонок в дверь, когда вы пришли, а то я совсем забыл о времени. Услышав звонок, я тут же смылся. — Он дернул себя за нос и улыбнулся.

— И что ты там вынюхал?

— Так, значит, — начал Осей осторожно. — Незамужняя женщина, живет одна. Много друзей — мужчин. Еженедельно получает триста долларов из Чейз-Манхэттен-банка, Нью-Йорк.

Я кивнул.

— Отделение находится на площади Юнайтиднейшн, — добавил Осей. Он гордился своей тщательностью. — У нее есть американский паспорт на имя Саманты Стил. Есть и израильский паспорт на имя Ханны Шталь, но на фотографии в этом паспорте она блондинка. Достаточно много драгоценностей — вещи стоящие и дорогие, а не какая-нибудь ерунда. Настоящая норковая шуба. Настоящая. Я бы мог толкнуть ее за тысячу фунтов. Значит, ее официальная цена что-то вроде трех-четырех тысяч.

— Вот как? — вставил я. Я налил ему еще виски. Он снял ботинки и красные носки, носки он повесил сушиться на каминную решетку.

— Я не утверждаю, что она шлюха, — сказал Осей, — но живет она шикарно. — От носков его шел пар. — Образованная, — сказал Осей.

— Да?

— Книг полно — психология, поэзия и много чего еще.

Я пошел приготовить кофе, оставив Осей греть ноги и сушить носки. Снаружи бушевала непогода; капли дождя безостановочно били по стеклу, потоки воды с шумом неслись по водосточным желобам и низвергались на забетонированную землю. Возвратившись с кофе, я застал Осей за распаковыванием саквояжа. Внутри оказались пара миниатюрных отмычек, разводной гаечный ключ и несколько самодельных устройств для открытия замков. Осей извлек из саквояжа также пару желтых тряпок, шлепанцы и фотокамеру «Поляроид».

— Вот они, — сказал Осей. Он протянул мне пачку моментальных снимков. Интересным оказался только один: вид темной комнаты с мощным лабораторным микроскопом и простыми химическими приборами — предметными стеклами и пробирками. Меня особенно интересовали названия книг, которые лежали на столе рядом с микроскопом.

— Качество неважное, — сказал я. — Не могу прочитать названия даже с лупой. Ты хоть одно из них запомнил?

— Говорю тебе, — начал Осей, — я собирался записать несколько названий, когда раздались твои звонки. Я могу еще раз забраться туда — ничего сложного.

— Нет, не надо. Постарайся вспомнить хотя бы одно название.

Я смотрел на смешное широкое немолодое лицо Осей и его ясные глаза, устремленные в огонь, — он пытался вспомнить, что было написано на книгах.

— Например, — подсказал я, — встречалось ли хотя бы в одном из названий слово «фермент»?

— Черт возьми, — сказал Осей, лицо которого расплылось в улыбке. — Вот именно, «ферменты», они почти все были о ферментах.

Он не помнил точных названий, но я знал, что он не врет. Он был одним из лучших наших взломщиков и одним из самых надежных внештатных работников.

— А как ты догадался? — спросил Осей.

— Догадался, и все, — ответил я. — Просто она выглядит как девушка, которая не может не интересоваться ферментами.

Уайтхолл, суббота, 12 октября

— Превосходное зрелище при коронациях.

— Еще бы, — сказал я.

— Процессия видна, на многие мили. Я смотрел отсюда и праздник победы. Очень красиво.

— Может, мы все-таки начнем...

— А не хотите прийти сюда в День перемирия?[20] — спросил Хэллам. — Очень впечатляющее зрелище.

— Хочу, — сказал я. — А насчет...

— Минуточку, — сказал Хэллам. Он подошел к своему столу и заговорил в светло-зеленый телефон: — Мы бы хотели выпить по чашечке крепкого кофе, Филлис. Вас не затруднит передать это миссис Мейнард? И, пожалуйста, пусть принесут фарфоровую посуду, Филлис, у меня гость.

Кабинет Хэллама находился на верхнем этаже здания. Из него открывался прекрасный вид на Уайтхолл[21], внизу был виден Кенотаф[22] с черными точками скворцов. По меркам Уайтхолла, кабинет был хорошо обставлен; линолеум министерства общественных работ покрывала тростниковая циновка, на окнах висели голубые занавеси, интерьер дополняли две репродукции Сезанна и пришедшее в полную негодность плетеное кресло. Хэллам, покопавшись на своих полках, извлек две папки и брошюру. Брошюра оказалась «Химикатами для садовода» издания министерства сельского хозяйства. Хэллам открыл одну из папок. На ней прямым шрифтом было написано «Специальные лицензии на импорт», а ниже — аккуратно шариковой ручкой: «мистер Семица».

— Все официальные запросы фальшивых документов мы называем «лицензиями на импорт», — объяснил Хэллам. Он постучал острым костлявым пальцем по второй папке. — А это отчет, — он прочитал, — Консультативного совета по ядовитым веществам.

— Более ядовитого человека, чем вы, я не знаю, — весело вставил я.

— Вы опять грубите, — сказал Хэллам, — а я думал, что мы уже договорились нормально работать. В конечном итоге от этого выиграем мы оба. — Он улыбнулся, как ему казалось, победительной улыбкой. Сегодня он был одет в униформу министерства внутренних дел — черный пиджак, полосатые брюки, стоячий белый воротник и специальной формы галстук.

— Люди Гелена сказали мне, что Семица должен приехать в Берлин ровно через две недели, — сказал я.

— А мы знаем об этом, — весело откликнулся Хэллам.

— Откуда? — спросил я.

— Эх вы, спецы с Шарлотт-стрит. Сплошная секретность и дурные манеры. И Бабуся Доулиш хуже всех.

Я кивнул.

— Мы называем его здесь Бабуся Доулиш, — продолжил Хэллам.

— Вы только что так его и назвали, — сказал я.

— Семица ведь не тайный агент. Он в университете Гумбольдта будет читать лекцию на тему «Синтетические инсектициды — развитие сопротивляемости вредителей к ДДТ». Он читает свою лекцию во вторник 29 октября, так что приедет он незадолго перед этим. Я прочитал это в сообщении телеграфного агентства АДН. Тайны тут нет. Более того, рискну предположить, что он остановится в отеле «Адлон».

— Это гадание на кофейной гуще, — сказал я.

— Совсем нет, — сказал Хэллам. — Именно в этом отеле университет Гумбольдта размещает своих самых почетных гостей. — Он вынул мундштук. — У вас не найдется сигареты? — спросил он. Я вытащил из кармана пачку «Галуаз», оторвал угол и протянул ему.

— Французские? — спросил Хэллам. — Они ведь очень крепче? — Когда он прикуривал, раздался стук в дверь. По ковру проковыляла старая сморщенная матрона в пестром переднике.

— Поставьте там, миссис Мейнард, очень мило с вашей стороны, и шоколадное печенье тоже. Бог мой, вы балуете нас. — Хэллам отодвинул вазу с цветами, освобождая место для подноса с кофе.

Престарелая матрона широко улыбнулась и в смущении убрала со лба непослушный завиток.

— Как ваша спина сегодня, миссис Мейнард? — спросил Хэллам.

— Думаю, что сегодня будет дождь, — сказала она.

— Наша миссис Мейнард никогда не ошибается, — сказал мне Хэллам с гордостью.

— Вот как? — сказал я. — Тогда ее место — на крыше министерства военно-воздушных сил.

Миссис Мейнард ухмыльнулась, взяла с подоконника три пустых чашки и блюдца и сказала Хэлламу:

— Вы мне должны двухнедельную плату за кофе, мистер Хэллам.