Берег Утопии - Страница 51
Июнь 1862 г
Одновременно разговоры и общее движение. Вокруг стола тесно. Бакунин в центре всей этой деятельности.
Из мемуаров Герцена: «Груды табаку лежали на столе вроде приготовленного фуража, зола сигар под бумагами и недопитыми стаканами чая… С утра дым столбом ходил по комнатеот целого хора курильщиков, куривших точно взапуски, торопясь, задыхаясь, затягиваясь, словом, так, как курят одни русские и славяне. Много раз наслаждался я удивлением, сопровождавшимся некоторым ужасом и замешательством, хозяйской горничной Гресс, когда она глубокой ночью приносила пятую сахарницу сахару и горячую воду в эту готовальню славянского освобождения… Он спорил, проповедовал, распоряжался, кричал, решал, направлял, организовывал и ободрял целый день, целую ночь… В короткие минуты, остававшиеся у него свободными, он бросался за свой письменный стол, расчищал небольшое место от золы и принимался писать пять, десять, пятнадцать писем в Белград и Константинополь, в Бессарабию, Молдавию и Белокриницу. Середь письма он бросал перо и приводил в порядок какого-нибудь отсталого далмата… и, не кончивши своей речи, схватывал перо и продолжал писать в постоянном поту».
В нашем варианте жестикулирующие курильщики, похожие на тени, собрались в кругу бакунинского света. В звуковом ряду отдельные слова и звуки почти неразличимы. Слова Бакунина выделены курсивом.
Голоса (накладываются друг на друга)… Вы сможете отвезти это в Буду, это практически по пути. Когда приедете в Загреб, Ромик будет жить в гостинице под именем Желлинек… У нас десять тысяч патриотов, которые ждут лишь сигнала. – Я был знаком с ним в Париже. Ему нельзя доверять. – Им необходимо пятьдесят фунтов немедленно. Полгарнизона с нами. Нет, комитет не должен разглашать имена своих членов, пока не придет время. – Благодарю вас, вы просто ангел, и еще одну сахарницу! – А потом что? Нет, вы не правы. В Молдавии тихо, если не считать одного человека, которому я доверяю. А вот это на Кавказ. Создайте там сеть и сообщайте мне тем шифром, о котором мы условились; – подождите, я хочу кое-что добавить. – Ему можно доверять? – Доверьтесь мне. Я не веду себя как диктатор. Кому еще мы можем доверять? Да, я доверяю вам, но и вы должны мне доверять. – Вопрос о границах может быть решен позднее. Национальный вопрос подождет, социальный вопрос есть основа грядущей революции. Да, я тоже терпеть не могу венгров, но Австрия – наш общий враг. Чехи с нами согласны. – Моя статья – вы ее читали? Пять тысяч экземпляров распространены подпольно. – Чепуха! Сначала революция, а уж потом федерация. Тише – тише – что это за звук?
По мере того как шум затихает, становится слышен плач ребенка.
Бакунин. А, это ничего. Просто близнецы плачут. Который час? Тшш!
Сцена, возобновляясь, превращается в сбор, где славянские конспираторы продолжают в том же духе, что и прежде. Герцен сидит за столом, дописывая несколько строк в письме, в то время как один из гостей, Ветошников, ждет рядом, чтобы забрать письмо. Внимание Бакунина теперь занято русским офицером, Корфом, которого Бакунин подводит к Герцену. Корф молод, застенчив, безмолвен и одет в штатское. Натали приносит склянку с мутным лекарством Тургеневу. Тот занят разговором с молодым человеком, Семловым. Тата дергает Натали, чтобы привлечь ее внимание.
В то же самое время Огарев, который заново накрывает знаменем диван, замечает, что за ним наблюдает один из гостей, Пероткин, у которого в руках бокал вина и сигара.
Пероткин. Что это? Знамя?
Огарев. Да.
Пероткин. Что на нем написано?
Огарев. «Свобода». Моя жена вышивала.
Пероткин. Звучит довольно отчаянно. (Смеясь, представляется.) Пероткин.
Огарев кивает Пероткину, но извиняется и находит себе место, где можно писать. Продолжает писать в блокноте. Сначала он пишет несколько страниц, которые затем окажутся в конверте в кармане Ветошникова, – после того как Герцен добавит свой постскриптум. Затем он пишет то, что позже прочтет вслух всем собравшимся.
Тургенев (Семлову). Это довольно просто. Я назвал его Базаровым, потому что звали его Базаров.
Натали (подходя). А, вот вы где… (Дает Тургеневу лекарство.)
Тата (обращаясь к Натали). Ты спросила папу?
Бакунин (Герцену). Лейтенант Корф должен отправиться в Валахию, это очень срочно.
Герцен пишет постскриптум к письмам, которые ему дал Огарев.
Герцен (пишет). Одну минуту.
Тургенев (глотая лекарство). Уф… благодарю вас.
Тата (обращаясь к Натали). Если он не позволит, я покончу с собой.
Сeмлов (рассматривая коробочку из-под лекарства). Постойте, это же свечи…
Натали (Тате). Я не могу его спросить прямо сейчас. Иди наверх. Я приду к тебе, и тогда поговорим.
Тата уходит.
Герцен (Бакунину). Двадцать фунтов лейтенанту?
Бакунин. Для дела. Он славный малый. Грех был бы упустить такой шанс.
Пероткин присоединяется к Тургеневу, в то время как Семлов отходит, смеясь.
Семлов (другому гостю). Вы слышали? Тургенев только что проглотил…
Герцен (Бакунину). Нет, оставь его в покое.
Тургенев. Кто был этот дурак?
Пероткин. Друг Бакунина. Я ему полностью доверяю… Пероткин, я друг Бакунина. Я читал вашу книгу. Хотел бы я сказать…
Тургенев. Не стоит.
Герцен (Корфу, пожимая руки). Приходите в воскресенье на обед. Сходите на Всемирную выставку – получите удовольствие.
Герцен запечатывает письмо и отдает его Ветошникову. Бакунин уводит Корфа, подбадривая его.
Бакунин. Положитесь на меня.
Тургенев (Пероткину). Некоторым она понравилась… Но в целом меня называют предателем и слева и справа. С одной стороны, за мое злобное издевательство над радикальной молодежью, а с другой – за то, что я к ней подмазываюсь.
Пероткин. А каково ваше отношение на самом деле?
Тургенев. Мое отношение?
Пероткин. Да, ваша цель.
Тургенев. Моя цель? Моей целью было написать роман.
Пероткин. Так вы ни за отцов, ни за детей?
Тургенев. Напротив, я и за тех и за других.
Бакунин тянет Тургенева в сторону.
Что это за дурак?
Бакунин. Знать его не знаю.
Тургенев. Но ты его привел, он же твой Друг.
Бакунин. Ах да. Он один из наших. Послушай, я тебя больше никогда ни о чем не попрошу…
Тургенев. Не продолжай. Я уже дал тебе тысячу пятьсот франков. «Ле Монд» заплатила бы двадцать или тридцать тысяч франков за историю твоего побега.
Бакунин. Я не опущусь до того, чтобы писать за деньги.
Пероткин присоединяется к группе людей, которые уже несколько раз перебивали Герцена, чтобы пожать ему руку. Среди них Слепцов, молодой человек.
Герцен. Слепцов.
Слепцов (Герцену). Мне не верится, что я говорю с вами. «Колокол» пробудил нас к жизни – нас тысячи!.. Он дал нашему движению имя. «Две вещи надобны человеку – земля и воля» – это вы написали.
Герцен (пожимая руки). Это Огарев написал… Благодарю вас…
Слепцов. Дайте знать всему миру, что «Колокол» с нами!
Слепцов уходит. Ветошников собирается уходить одним из последних. Герцен пожимает ему руку.
Герцен. Благодарю вас, Ветошников. Вы все надежно спрятали?
Ветошников. Да. (Замечает, что Пероткин вертится рядом.)
Пероткин (Ветошникову). Ветошников, пойдемте искать экипаж?
Ветошников. Нет, я хочу пройтись.
Пероткин. Разумеется. Спокойной ночи. (Герцену.) Еще раз спасибо. Что бы мы делали без вашего гостеприимства?
Герцен. Приходите обедать в воскресенье.
Пероткин. Приду. (Уходит с последними подвыпившими гостями.)
Ветошников (о Пероткине). Это кто?
Герцен. Не знаю. Бакунин его пригласил.
Ветошников. Он следил…