Берег любви - Страница 54
- Выдал характеристику, похвалил называется...
Сенкью тебе,- с напускной обидой сказал Ягнич, хотя видно было, что этот медовый поток с Карпатских гор был вроде бальзама на его душу.
Улучив момент, подключились и курсанты: до сих пор, говорят, скучает по Ягничу-мастеру их учебное судно.
До смешного доходит, глядя на Инну, начал рас сказывать Заболотный. Малейший промах на "Орионе"
кое-кто из экипажа склонен объяснять как раз отсутствием ветерана. При Ягниче, мол, такого бы не случилось. Если в мертвый штиль попадем, обязательно кто-нибудь съяз вит: завязал-де в узел Ягнич все паши ветры и с собой в Кураевку забрал... То парусина окажется некачествен ной, то още что-нибудь... Был дух, и нет духа - чуть ли не до мистики некоторые доходят... Давайте без мистики хлопцы, вразумляет их помполит, конкретных причин нужно доискиваться... В самом деле, может, просто глаза его не хватает над всеми, взыскательности Ягнича? Иной раз хочется, чтобы он хоть прикрикнул на нас, чтобы, когда ночью заревет штормяга, чувствовал ты рядом с собой этот ходячий живой талисман... Думаю, вы, Гурьевич, не обиде тесь за такое слово.
- Называй хоть питекантропом!
Для Ягнича слышать такие речи, да еще от курсантов - награда из наград. А ведь готов был считать себя челове ком-утилем, волей судьбы выброшенным за борт, на пожи ву акулам старости и одиночества. Считал, что вытряхнули даже из памяти, а оно вон как обернулось! Оказывается, не забыл, помнит о тебе "Орион". Хотел бы весь до конца перейти, перелиться в них, в молодых, всю душу, какая там уж есть, под парусами "Ориона" оставить, чтобы только скорлупа, как от ореха, в могилу ушла!..
- Где же, хлопцы, ваши жареные бычки? - весело напоминает Ягнич "пиратам".- Ваше коронное блюдо где?
Появились и бычки. Поставлены были перед Ягпичем прежде всего, но он передвинул их к другу меха пику.
Плиз, старый бычколов... Видишь, какой орел тебя угощает? А подавал на стол тот самый Кандыбенко которого Ягнич с треском выгонял с судна за мусор и объедки.- Тоже мой кадр. Обрати внимание разбойничья серьга в ухе!..
Все веселее и веселое становилось на судне. Появился пограничник с аккордеоном, очень кстати был он сейчас тут со своей музыкой вместо яростных джазовиков с их шумом, громом да звоном (на счастье Ягнича, сегодня они были выходными).
- Сыграй, сыграй что-нибудь про морскую даль! - просит орионец гармониста с погранзаставы.
Разрумянившаяся, щедрая на улыбки Нелька, си девшая среди шахтеров, вскочила с места, протягивая через головы аккордеонисту пенистый бокал шампан ского:
- Угощайся, Джафар, да поддай огня.. Танцевать хочется! Может, хоть пляскою удастся какого-нибудь шах"- терчика в примаки заманить!
И как только музыка началась, Нелька подхватилась, вихрем закружила вокруг себя директора здравницы, со лидного, в очках, а когда он чуточку опомнился, Нелька начала что-то весело щебетать ему: может, про сына, какой он удалец у нее вырос, как лихо в мореходку поступил, как сперва звездный глобус, а теперь вот и атлас поверхности Луны где-то раздобыл...
Недавно показывал Нелькин отпрыск этот атлас Ягничу, орионец удивился:
- Зачем тебе, хлопче, эта пустыня, эти воронки безжизненные?
- А для контраста... Чтобы больше нашу планету любить!
Так все тут сегодня удачно получается, такая тут царит радость общения, ни перебранок, ни драки,- сами собой создаются пары, новые и новые выходят, выплывают к танцу. Ликует Ягничева душа, любуется людьми, ведь это же просто счастье смотреть старику, как вот Олег Заболотный приглашает Инну, как вежливо ведет ее, высокий и строй ный, под волны старинного вальса. Идут в паре, будто созданные друг для друга, ясно и чисто смотрят друг другу в глаза, не говорят ничего, да и нужны ли тут слова, когда за них говорит сама молодость.
Стоило, стоило отдать столько труда этому судну, где сегодня главный пассажир веселье! Степная ночь колы шет его на синих своих волнах, жизнь кипит вокруг ори онца, хлопцы-пираты ловко лавируют с подносами между столиков, с улыбками на лицах, и причудливые рыбы Оксе на, что плавно плывут по панели, словно бы тоже улыба ются Ягничу.
Все тут в движении: одни встают, удаляются без лишних церемонии, другие, даже малознакомые, подходят с поздравлениями, чуточку захмелевший Оксен порывается петь, заводит любимые свои коломыики, немного фриволь ные, зато очень смешные; к сожалению, присутствующие не очень умеют им подпевать, даже "Червону руту", кроме Таси-штукатурщицы, никто из гостей толком не знает
Людно и шумно вокруг, от танцев палуба аж гудит а снизу уже слышен и зычный голос Чередниченко: предсе датель опоздал, задержавшись на одном из бесчисленных совещаний, но все же заехал, уверяя, будто он лишь силой интуиции почуял, здесь происходит что-то такое, чего нельзя пропустить. Поднимаясь по трапу, Чередниченко уже перебрасывается словом с официантами и стряпухами, в шутку допытывается, где здесь пирует тот знаменитый морской волк, которого подарила миру Кураевка.
- Уясните и запомните вы себе, ниткоплуты: Ягнич это наша легенда! доказывает он кому-то. Умрет больше такого не будет!
Появившись на палубе, Чередниченко с ходу заключает в свои могучие объятия именинника:
- Ну так как же, брат, кура или не кура?
Бокал с "пиратской кровью" отстраняет, потому что не ведомо ему, из чего этот анафемский напиток изготовляется, какова его формула, к тому ж и "мотор" дает о себе знать (на грудь показывает), не то что в молодости: выйдешь, бывало, в Севастополе на Графскую, стакан осушишь, рукавом бушлата "закусишь" и пошел шпацнровать...
Вскоре Чередниченко уже за столом, слово его обращено к механику с Арктической, толкуют они о климате который, по их мнению заметно меняется на планете (один утверждает, что становится жарче, другой - что холод нее), затем речь заходит о равновесии в природе, и Черед ничонко рассказывает удивительный случай, как однажды тьма-тьмущая мышей развелась в одном из лучших его пшеничных полей.
" - Пшеница - ну, как камыш, а мыши идут тучей, сначала подгрызают стебли, валят и тогда, уже на земле, вытачивают молодое зерно... Как бороться? Кто подскажет?
Вот тут и появились орлы! Сто лет их перед этим никто не видел, думалось, уже совсем перевелись в степях, а тут вдруг целые эскадрильи сотни, а то и тысячи! - поплы ли над хлебами и уже пикируют, бьют да бьют на этом "куликовом" поле мышиную орду! Дочиста истребили, сделали свое дело и исчезли в небе, улетели куда-то - ни одна пара не осталась, не загнездилась в лесополосе... Не загадка ли это? Не мудрость ли это природы?
- Мудро, мудро в природе все,- соглашается механик,- меньше бы только нам глупостей делать по отношению к ней...
- Мышей много, требуются орлы,- шутит кто-то из шахтеров.
Вольно тут дышится после дневного зноя, легкий бриз дует с моря, охлаждает разгоряченные лица, теплая ночь окутывает судно, где так хорошо чувствует себя каждый, где Ягнич в безграничной щедрости покрикивает официантам:
- А ну-ка, сыночки, еще сюда, плиз, чего-нибудь!
Пускай люди повеселятся...
Будет тут сегодня песен, смеха и шуток, допоздна будет веселый гомон стоять, до того зенита южной ночи, когда весь небосвод величаво нависнет над морем и степью от края до края засверкает гигантский звездный атлас курсантского неба - только всматривайся в него да чinаи.
...Двое идут вдоль берега, а куда - какое это сейчас имеет значение? Безлюдно и звездно, и тает степь в объятиях моря, и Чумацкий шлях распростерся над ним, возгорелся в ночном небе и словно бы только для них двоих; им одним принадлежит сейчас все вокруг, вся бесконечность и загадочность мироздания...
Когда идешь ночью через океан, то проникаешься таким ощущением, будто идешь сквозь вселенную, сквозь просторы вечной материи, вечного бытия. И нигде, как в рейсе, средь непроглядной тьмы, средь безбрежности вод,нигде не почувствуешь так сильно свою причастность ко всему сущему и бесконечному!.. И даже если ты всего лишь курсант мореходки, начиненный знаниями лоций, созвездий, течений, тебе больше думается не о них, а о том, кто ты есть, для чего появился и каким должен пройти заветный для тебя рейс - единственный рейс собственной твоей жизни.