Берег и море (СИ) - Страница 30

Я киваю. Реджина перекладывает помаду в другую руку и хватает меня за запястье. Тянет к зеркалу. Останавливаемся, и она отдаёт мне помаду, а сама берёт расчёску и принимается гладить деревянными зубчиками мои спутанные волосы.

На каблуках она чуть выше меня ростом.

Я снимаю колпачок с помады. Она цвета спелой клубники. Раньше я ограничивалась лишь бальзамом, но и чёрных блузок и прямых юбок тоже не носила — просто сегодня такой день.

Предельно аккуратно обвожу губы, оставляя на них следы, уже напоминающие кровь, а не клубнику.

Реджина заканчивает с волосами и теперь смотрит на меня через отражение в зеркале. Уверена, это будет худший день в моей жизни, но почему-то рядом с матерью чувствую себя… легче. Словно до этого таскала на плечах огромные мешки с зерном.

А ведь было дело, таскала. Там, в Придейне. А здесь, в Сторибруке, я крашу губы яркой помадой и ем блинчики со взбитыми сливками и яблочным джемом вместо вчерашнего хлеба.

Зато там Таран был жив.

— Я обещала больше не врать тебе, и потому скажу честно: легче не станет. Никогда, — произносит Реджина.

Я поворачиваюсь к ней лицом. Она смотрит на меня так, как может смотреть только человек, когда-то переживший собственную трагедию.

Ответ приходит сам собой: отец. Точнее, Дэниел.

— Что с ним произошло? — спрашиваю я.

— С кем? — Реджина недоумевающе хмурит брови.

— С отцом.

На секунду женщина меняется в лице. От моего взгляда не ускользает, что она чуть сильнее сжимает расчёску в руках.

— Ты правда хочешь знать? — уточняет она предостерегающим тоном.

Словно новость может сделать мне ещё больнее, чем есть сейчас.

— Хочу.

— Дэниел умер, когда я только забеременела. К счастью, он знал, что у него будет ребёнок, — Реджина борется с чувствами. Уголки губ дёргаются на вымученной улыбке, а подбородок предательски дрожит. — Он был так счастлив!

От того, чтобы поджать губы, меня отделяет аккуратно выведенная на них помада.

— Как именно он умер? — не унимаюсь я.

Не знаю, почему, но мне нужно знать.

— Лу … — начинает Реджина, но я обрываю её:

— Ты обещала, — напоминаю твёрдым голосом. — Никаких секретов.

Я забираю из её рук расчёску, кидаю её на кровать вместе с помадой и беру обе ладони Реджины в свои, слегка сжимая. Это должно помочь.

— Ты права, — взгляд Реджины скользит к нашим сцепленным рукам. — Ты имеешь полное право знать, особенно после того, что случилось с, — она делает паузу, — Тараном. — И снова замолкает, словно проверяя, в порядке ли я. Едва заметно киваю, и тогда она продолжает, снова поднимая взгляд на меня: — Его убила Кора.

Тело совершенно на её слова не реагирует. Не дёргается ни одна, даже самая крохотная, мышца.

Зато внутри всё взрывается, несмотря на то, что я, в какой-то степени, догадывалась. Отец был конюхом — Кора рассказывала. Да и мать в итоге-то вышла замуж за короля. Не нужно быть гением, чтобы догадаться — Реджина не бросила бы Дэниела просто так. Лишь смерть стала единственным достойным поводом.

— Лу? — зовёт Реджина и слегка трясёт наши руки.

Оказывается, я какое-то время смотрела мимо неё, в окно. Перевожу взгляд обратно и останавливаю его на карих глазах матери, которые оттенком темнее моих.

— Да, — бросаю я, качая головой. — Спасибо, что рассказала.

Реджина слабо улыбается уголками вниз и прижимает к себе, обнимая.

Да, спасибо, что рассказала, ведь это совершенно ничего не меняет, и лишь наоборот придаёт уверенности в правильности того, что я собираюсь сделать.

Кора умрёт. Сегодня. Любой ценой.

***

Похороны как в тумане. Кто-то что-то говорит, но я не вслушиваюсь, не спуская взгляда с деревянного ящика. Мне предлагают сказать пару слов об усопшем, но я демонстрирую отказ еле заметным качанием головы и выставленной ладонью.

Больше меня никто не трогает.

Коры нет, что не удивительно. Киллиана тоже.

Да и вообще, народу среди пустынного похоронного поля на фоне лесного массива совсем немного: семейство Прекрасных, Генри, Реджина, Руби, да Белль.

Я смотрю на крышку гроба, представляя безмятежное лицо Тарана под ней, без улыбки, с закрытыми глазами и расслабленными мышцами на лице.

Он прекрасен. Я говорила ему об этом ещё в Придейне, на что он назвал меня чудачкой, а я сказала, что сам дурак.

Генри, стоящий рядом, берёт меня за руку, и я крепко сжимаю её как спасательный трос, соединяющий меня с долгожданной сушей.

— Я с тобой, — шёпотом произносит он.

Как так вышло, что двенадцатилетний мальчик понимает больше, чем двадцати трёхлетняя девушка?

Я киваю, не отрывая взгляда от опускающегося в земельную яму гроба. Внутри словно всё сворачивается в огромный ком, кубарем катится вниз и исчезает в земле вместе с другом.

Наступает момент, когда каждый должен бросить немного земли на крышку гроба. По очереди подходят Руби, Прекрасные, Реджина, Белль, даже Генри. Потом повисает тишина — такая, что можно подумать, будто всё вокруг умерло.

Но нет, просто все ждут моего хода.

Я не двигаюсь с места — ни на сантиметр — лишь приподнимаю правую руку и выворачиваю кисть, словно кручу невидимую дверную ручку. Клочок земли тут же приподнимается в воздух. Затем резко опускаю кисть, и он падает в яму, ударяясь о крышку гроба.

Все молчат. Я тоже. Генри всё ещё сжимает мою левую руку, и я в какой-то мере благодарна ему за это.

— Ты точно ничего не хочешь сказать? — спрашивает Реджина.

— Нет, — однозначно отвечаю я.

На большее не хватает сил.

Закрываю глаза. А когда открываю, то уже оказываюсь одна напротив свежей могилы Тарана. Сколько я так простояла? Пять минут? Десять? Больше? Когда упустила момент, что все, попрощавшись с Тараном и со мной, разошлись по домам?

— Всегда думала, что умру первой, — рассуждаю вслух, подходя ближе к свежей могиле. — Случайно прострелю себе жизненно важный орган стрелой, или что-то вроде того … Кто же знал, что ты пойдёшь за мной, когда я уйду.

Где-то чуть дальше в лесу птицы заводят свою песню. Я вдыхаю воздух на весь объём лёгких и делаю ещё один шаг.

— Я любила тебя. Всё то время, пока ты смотрел на Айлонви, как на произведение искусства, я мечтала, чтобы ты хотя бы раз посмотрел на меня точно так же.

Замолкаю. Провожу пальцами по надгробной плите, а затем падаю на колени.

— Но знаешь, теперь … Мне больше ничего не надо. Просто вернись. Просто будь рядом. Или даже в другом мире. Главное, чтобы живой.

Но в ответ лишь тишина.

Я прислоняюсь лбом к холодному мрамору с именем Тарана и закрываю глаза. Давление и кровь пульсируют в висках, а сердце готово выпрыгнуть из груди.

Вдох.

— Я обязательно за тебя отомщу, мой друг. Слышишь?

Выдох.

Я упираю ладони в землю. Незнание того, насколько может быть мощной моя магия, открывает мне безграничные перспективы. Земля под ногами ходит ходуном, но в этот раз я всё держу под контролем. Где-то рядом трещат надгробные плиты, левая рука тонет в грунте от того, что под ней проваливается почва. Паутины глубоких трещин покрывают километры вокруг, и я — их эпицентр.

Когда чувствую, что силы начинают меня покидать, вскидываю руки, словно земля вдруг накалилась до предела. Встаю с колен, отряхиваю впечатавшиеся в кожу мелкие камешки и прилипшие ветки, расправляю юбку и иду в сторону города, пошатываясь из-за вязнущих в почве каблуков. Иду точно вдоль самой крупной трещины, потому что она должна привести меня к Коре.

Только нужно сделать ещё одну остановку — захватить свой лук.

Дверь лофта открываю одним взмахом руки. Я не знаю, как это работает, и почему так легко и обыденно получается, как запустить пальцы в волосы или почесать локоть.

Эмма тут же вскакивает с табуретки, как только видит меня. Дэвид замирает с двумя чашками чего-то дымящегося, так и не донеся их до стола.

— Лу? Всё в порядке? — спрашивает Эмма.

Я прохожу внутрь и молча иду за луком. Вместе с ним забираю и колчан Мэри Маргарет.