Бераника. Медвежье счастье (СИ) - Страница 37

В какой-то момент р-р-раз — и все. Логика отключилась, баран включился. Разумные доводы пролетают мимо ушей со свистом.

Я когда первый раз столкнулась — ошалела. Потом вспомнила мужа… и уперла руки в боки. По молодости была такая же привычка у моего старика. Пока ухватом по хребту не перетянешь — будет стоять как столб!

Была, правда, и другая сторона у этой упертости, светлая. Что покойный муж, что Вежеслав всегда доводили начатое до конца, никогда не сдавались и готовы были перевернуть землю, если понадобится, ради достижения цели.

А в семейной жизни и смех и грех. И ухват.

— Ты что, сдаваться вздумал, морда твоя бесстыжая, медвежья?! — вовремя я этот нюанс вспомнила, вон как мохнатую личность шерстистую перекосило. — Бежать? Позволишь этим сволочам верх взять?

— Ар-р-р-р-р-р-р! — сердито рявкнул Вежеслав, развернулся ко мне толстым мохнатым задом и, как дворовый пес, взрыл задними лапами снег, забрасывая меня им. А лапы там — что твои лопаты!

— Тьфу, зараза! — я едва успела закрыться рукавом. — Веж… не бросай меня… пожалуйста.

И применила запрещенный прием. Заплакала.

Не люблю я это мокрое дело. Но с мужиками иногда никак по-иному. Вот и тут подействовало, заскулил, подошел, обнял. Лапами. Башку свою медвежью к самому лицу и слезы вылизывает. И урчит чего-то, объясняет.

Я прислушалась.

— Ну и дурак! Никакой другой мужчина мне не нужен. Ну и не превратишься даже! Да наплевать мне, ясно?! В конце концов, дети у нас уже есть. А все остальное — глупости и дело десятое. Придумал тоже… захочу замуж. Бегу и падаю!

Я поймала медвежью харю за мощные брыли, притянула к себе, поцеловала в мокрый нос (чихнул, сволочь, и облизнулся), посмотрела прямо в глаза и сказала четко, с расстановкой, проникновенно. Как гвозди в его дубовую голову забила:

— Мне. Никто. Кроме тебя. Не нужен. Разговор окончен. Не отпущу!

Ну и все… дальше стали жить. Понятно, льдинка под сердцем нет-нет да звенела: а вдруг… вдруг не вернется с очередной охоты? Вдруг кровь и сознание зверя возьмут верх и он просто забудет, куда должен возвращаться?

Но день уходил за днем, зима накатывала на заимку метелями и такими морозами, от которых в лесу трещали и расходились беззащитными ранами стволы деревьев.

А мы… жили. Первая же пурга окончательно замела все пути-дорожки в село, и мы остались словно на необитаемом острове. Благодаря летней страде, а также старанию Вежеслава, мы не просто не голодали, но даже могли себя побаловать, например, пельменями с олениной. И шубу волчью я себе со временем справлю — Веж задрал нескольких серых охотников, неосмотрительно зашедших на его территорию.

Их шкуры надо было еще обработать, но спешить нужды не было. За несколько месяцев замачивания с золой поспела «лесная шерсть» из сосновой хвои. Мы с детьми ее промывали, теребили и чесали при свете скипидарно-спиртовой лампы. А потом валяли на сосновой чурке — не валенки, конечно, но боты «прощай, молодость» вполне получалось сшить.

Веж давно спал в доме, у печи, и в такие долгие вечерние посиделки довольно щурился на нас с теплых досок пола, развалившись чуть ли не на полкомнаты.

Время словно остановилось… и меня все чаще посещало странное желание — пусть бы так было всегда.

Самое печальное — насчет Вежа я даже не могла спросить ту неведомую силу, что меня защищала. На зиму лес словно впал в спячку и не откликался. Хотя почему словно? Действительно ведь уснул… Пришлось ждать весны и надеяться. И не терять это время зря.

Единственное, о чем я жалела, — это об отсутствии учителя для детей. Когда зима сковала окрестности морозами так, что нос не высунешь — тут же превратится в ледышку и отвалится, я, наконец, признала свое поражение.

И стала учить сама, всему, что знаю и помню.

Посидела несколько вечеров и составила вполне приемлемый поурочный план до самого лета. Для девчонок отдельный, для Лиса отдельный, и для Шона — свой, рассчитанный на младший школьный возраст.

И взялась за дело всерьез. Пискнуть никто не успел.

А что там в мире уже открыли из физики, химии и естествознания — это мы потом разберемся, когда наш обитаемый остров снова прибьет к берегу цивилизации.

Да и кроме этих предметов нам было чем заняться. Языки, грамота, чистописание, риторика, даже рисование и музыка. Даже история! Тут я напрягла Лиса писать в особую тетрадку все, что он помнит из своего гимназического курса, потом сверяться с учебниками и пересказывать младшим. Заодно и сам повторит.

Это фантастическое везение и огромное счастье, что Вежеслав у нас такой умный. Когда он заказывал учебники для Лисандра, не пожадничал — взял книги за все классы сразу, а к ним — несколько увесистых стопок тетрадей, перьевые ручки, чернила.

Похоже, тот, кому Веж поручил закупиться, просто взял все оптом в каком-то писчебумажном магазине. Или даже в книжной лавке, где брал подержанные учебники, — я еще помнила своей детской дореволюционной памятью, что такие вещи вполне продавались в одном месте, особенно если городок маленький и лавка в нем единственная.

Даже две грифельные доски к нам приехали, с палочками для письма, в той же коробке, что еще летом привез нам поручик Шилов. Вот это настоящее богатство — моя хозяйственная натура прямо на дыбы вставала при мысли, сколько мы тетрадок переведем, просто чтобы научить Шона грамоте. А черновики арифметических задач? А деление и умножение в столбик упражнять? Когда новые тетради раздобудем — большой вопрос, так что придется быть экономными.

Летом мы затащили короб на чердак, не до учебы было. А теперь спустили и посвятили время до завтрака разбору. Ну и повеселились заодно.

— Ой, фу! — с непередаваемо кислой моськой сказала Кристис, вытаскивая обе грифельные доски из упаковки. — Мам… зачем ты эту гадкую скучищу заказала?

Судя по тому, как на означенные предметы косились Лисандр и Эми, я сделала вывод, что все трое успели заполучить отвращение к учебе уже на начальной стадии.

Шон, глядя на старших, тоже скривился. Даже Веж, первым сунувший свой черный кожаный нос в коробку, фыркнул и отвернулся.

— Да что бы вы понимали! — возмутилась я. — Вы, скучные, не умеющие фантазировать и веселиться люди! Да это же самый здоровский и интересный предмет из всех школьных принадлежностей!

— Чего?! — обалдел Лисандр и подозрительно прищурился на черную сланцевую пластину у меня в руках. Та была аккуратно разлинована в клеточку, что, кстати, говорило о ее продвинутости и дороговизне. — Эта пакость?!

— Ха! — я победно потрясла доской. — На что спорим, через час вы будете воевать друг с другом за право первым ею воспользоваться?

— Да ну… — не очень уверенно произнесла Эми. У нее уже был опыт споров со мной, и она справедливо подозревала подвох.

— Трусишки! — я откровенно разводила мелких на слабо, понявший это Веж прикрыл морду лапой и что-то там тихо перхал, словно сдерживал смех. — Испугались?

— Ничего мы не испугались, — Шон расправил плечи и выпятил худенькую грудь. — Спорим!

Остальные трое пока думали. Но Шон не дал им долго размышлять и ничтоже сумняшеся поспорил за четверых:

— На тот горшок с медом!

— Это который на зимний солнцеворот отложен? — хитро прищурилась я. — Ну-у-у-у… а вы что поставите?

— А мы… а мы… — Крис тоже захватил азарт, она оглянулась на сестру и вдруг придумала: — А мы на слова! По-галльски!

— Пятьдесят слов в седьмицу с каждого — и по рукам! — быстро сориентировалась я и, пока дети не опомнились, поймала Кристис за руку и обернулась к князю: — Веж, разбей!

— Эй! А… — Лисандр сообразил, в чем подвох, но было поздно. Медвежья морда уже разбила наши соединенные ладони. — Так не честно… Я не спорил, не считается!

— Ничего не знаю, надо было вовремя выдвигать свои условия, — ехидно ухмыльнулась я. — Или теперь струсишь отвечать?

Лис недовольно засопел. Эми и Крис переглянулись облегченно — им было проще всего, потому что гувернантка дома в основном и занималась с ними галльским языком. А вот Шон и Лис попали. Но на самом деле девчонки рано радовались, я им новые слова дам, которых они еще не знают.