Бераника. Медвежье счастье (СИ) - Страница 35

— Это говорящий мишка?! — вдруг спросил с крыльца звонкий детский голос, и я подпрыгнула, резко оборачиваясь. Но дверь уже захлопнулась, и возмущенные вопли младшего сына из-за нее доносились приглушенно.

Шон, слава тебе господи, совершенно оправился после вчерашнего и явно был готов к новым подвигам. Правда, его возмущение быстро прервал звук подзатыльника — старший братик вчера тоже страху натерпелся и теперь дисциплину наводил драконовскими методами. Я уже слышала обрывок разговора про то, что он «не мама Бера» и если что — хворостину в лесу живо выломает для излишне вредных или инициативных. И если еще раз кто-то посмеет отойти от дома дальше, чем на два шага… или не слушаться с первого раза… или обижать сестер… короче, Лис устроил младшему пропесочку по высшему разряду. Сделал мою работу.

Не стала в тот раз вмешиваться. Лис на самом деле очень терпеливый и к вспышкам пустого гнева не склонен. Довести его до хворостины — это надо постараться. И если кто сумел… ну, каждый должен знать, чем чреваты попытки прыгнуть под грузовик.

Вот и сейчас в доме почти моментально все стихло. Но медведь уже услышал все что надо, потому что перестал кататься по двору и стоял, с интересом вытянув нос в сторону крыльца.

Я нахмурилась.

— Иди давай отсюда. У нас и так еды мало, тебя я точно не прокормлю. И вообще, ты дикий зверь, причем вон жирный какой! Иди ищи себе берлогу, выкопай в крайнем случае и спи до весны!

Это я прокомментировала явный интерес косолапого к запаху овсяной каши с сушеной малиной, который вырвался из двери вместе с Шоном. Не знаю, как шумный ребенок, а запах топтыгину явно понравился.

Правда, после моей отповеди он недовольно заворчал, отвернулся и побрел со двора. Словно и впрямь понял мои слова. Мне даже на мгновение стало очень стыдно за свою жадность и неблагодарность. Но я твердо знала одно: прикармливать дикого зверя поблизости от жилья нельзя ни в коем случае. Особенно медведя. Особенно зимой.

Косолапый ушел, я выдохнула с облегчением и вернулась в дом. А там повседневные заботы накатили колесом, и отвлекаться на мысли о его странностях лишней секунды не было. При том, что я даже подумать боялась, как теперь выбираться в село и что обо всем случившемся скажут люди и власти.

Понятно, вменить мне в вину разодранных медведем душегубов нельзя. С точки зрения логики нельзя. Но там, где из-под темной лавки выползает душным облаком страх, логике нет места.

Как бы теперь даже мои друзья среди сельчан не стали меня бояться и проклинать, называя ведьмой. Это было бы не просто плохо — это была бы полная катастрофа. Даже если накопленных уже запасов хватит на зиму, дальше-то что? Как жить?

И учитель же для Лиса и девочек! Молоденький студент, вляпавшийся в еще одно «тайное общество борцов за справедливость» и угодивший в глушь на поселение на три года… Я же с ним почти договорилась. Он должен был начать приходить к нам трижды в седьмицу, когда работы на известковом карьере станут до весны — то есть когда упадет по-настоящему глубокий снег. В оплату я обещала подкормить тощего до прозрачности очкарика, обшить полностью, от исподнего до стеганого на шерсти пальто, на манер не к добру помянутых ватников, и даже соорудить ему зимнюю обувь из плотной парусины. Мальчишка был рад невероятно и боялся, как бы я не передумала. А теперь запросто сам откажется.

Да, теперь он вряд ли явится… вот беда.

За тяжкими думами день промелькнул незаметно, мягкие сумерки упали на очищенный с помощью самодельных лопат двор, и вместе с ними вернулся медведь.

Он решительно, как к себе домой, прокосолапил во двор и положил перед крыльцом полтуши здоровенного лося. Другую половину копытного потапыч явно потребил сам, судя по разводам на морде и жирной лоснящейся шерсти. А это подношение принес и теперь стоял над ним гордо, как мужик-добытчик, притащивший в родную пещеру мамонта.

Я вышла на требовательный рык гостя и едва не села на ступеньки от неожиданности. Медведь топтался возле туши и подпихивал ее ко мне носом, настырно ворча. А потом вовсе неуловимо-быстрым и неожиданным для такого громоздкого существа движением прянул ко мне, ухватил зубищами за рукав и очень осторожно потянул, словно звал спуститься с крыльца.

Его морда впервые оказалась так близко от моего лица, и я взглянула ему в глаза. Мир покачнулся.

— Веж?! — хриплый шепот скатился по густой бурой шкуре ледяными слезинками. — Не может быть…

С медвежьей морды на меня смотрели по-человечески умные и очень грустные глаза. Серые, с золотыми лучистыми солнышками вокруг зрачка. Глаза князя Агренева.

— Как же так, Веж, как же так… — словно во сне повторяла я, прижимая к себе огромную лобастую голову зверя. Медведь замер, только иногда тихо-тихо поскуливал, как щенок, и громко вздыхал.

Я сидела на мерзлой земле между крыльцом и лосиной тушей и не могла понять, на каком свете вообще все это происходит.

Веж… как?! Почему?!

И что мне теперь делать?

— Ты пришел, мой хороший. Главное, ты пришел, — какое-то время спустя я смогла собрать разбегающиеся мысли и понять главное. — Живой… Остальное не важно.

Мысли закрутились в голове водоворотом. Я не могу ошибаться, это его глаза, а еще — никакой самый умный лесной зверь не станет со мной обниматься, не станет приносить еду и тем более вполне осознанно кивать в ответ на мой вопрос. Что же произошло?

Как-то сама собой сложилась картинка, я вспомнила слова, сказанные Шиловым, и встрепенулась:

— Тебя действительно ранили в спину, смертельно?

Медведь кивнул тяжелой башкой и едва слышно зло рыкнул.

— А потом? — тут я ступила на зыбкую дорожку догадок и интуиции. — Потом ты превратился в зверя и задрал нападавшего? Одного из нападавших? Это его… останки нашли потом солдаты Шилова?

Медведь опять кивнул и заурчал так тоскливо, что я поняла его без слов:

— И ты не смог превратиться обратно… ушел в лес как был, медведем. А потом… забыл, что когда-то был человеком?

И снова тяжелый кивок. И виноватый взгляд.

— Поэтому ты так долго не приходил… Зверь вообще наверняка залег уже в спячку, да? А потом что-то тебя разбудило.

Веж зарычал злобно и ткнул носом в сторону села. Снова зарычал, искусно интонируя звук, я буквально до оттенка поняла, что он хотел сказать.

— Почувствовал опасность… услышал меня… давно? Несколько дней назад? Понятно, это когда меня в первый раз загоняли. Ну! Тихо-тихо! Не вскакивай, не догнали же. И вообще ты всех виновных уже съел.

Медведь фыркнул, сделал вид, что отплевывается, потер лапой морду в жесте невыразимого отвращения, а потом непримиримо оскалился на дорожку, уходящую от нашего убежища в большой мир.

— Понятно, не всех. Ну… Веж, а обратно точно никак?

Косолапый лег у моих ног и спрятал морду между лапами. И опять тихонько заскулил.

— Да не съел он маму… — вдруг раздался громкий шепот прямо у меня над головой. — Подумаешь, медведь! Мама его стукнула, и вон он лежит… дохлый.

Мы с Вежем одновременно подняли взгляд, потом посмотрели друг на друга. На крыльце за дверью в дом явно что-то происходило — там слышался писк, треск, сопение и топот. Потом раздались звуки трех подзатыльников, и все стихло. Понятно, у Лиса все же лопнуло терпение, и он утихомирил разбушевавшуюся малышню непедагогично, но действенно.

— Ты теперь останешься с нами, правда? — я с надеждой прижалась лицом к густой медвежьей шерсти. Внешний вид оказался обманчив, шерсть была мягкая и шелковистая на ощупь, теплая и почему-то пахла хвоей и свежестью, а вовсе не тяжелым звериным духом или, не дай бог, застарелой кровью.

Веж подтверждающе прикрыл глаза, ласково ухватил меня зубами за предплечье, нежно порыкивая и покусывая, стал ластиться, совершенно по-кошачьи бодаясь. Правда, размер его совсем не соответствовал кошачьему, а потому после особенно мощного «поглаживания» я едва не опрокинулась на спину.