Бераника. Медвежье счастье (СИ) - Страница 16

Как ни странно, детей этот робинзонский быт не отпугивал, а забавлял. Да и попробуй покапризничай, когда мачеха — злодейка, а аппетит на свежем воздухе такой, что как бы кашу вместе с миской не слопали.

— Итак, кто из вас сейчас правильно определит, какие травки я положила в кашу, какие в похлебку, а какие в чай, получит приз! — главное, не давать детям скучать. Ну и научить попутно нужным вещам.

Кристис торопливо выхлебала суп из своей миски, на секунду зависла, а потом радостно захлопала в ладоши:

— А я знаю, а я знаю, что здесь! Остренько, как с перцем! Это почки от васильков, чабер и розмарин! Ты утром говорила, что в со-че-тании… они заменяют острую приправу!

— Умница. Теперь кашу ешь, — похвалила я. — Вечером, после того как сделаем массаж рук, сошью тебе куклу.

— Ой! Настоящую?! Вот только… Массаж… — скривилась Крис, а Эми повторила ее гримаску. — Это больно… и скучно.

— Если ты хочешь остаться настоящей леди, то за руками надо ухаживать каждый день.

— А зачем ты жестким полотенцем ногти трешь? Как будто от этого они чище!

— Не чище, а лучше. Если отодвигать кожицу с ногтей каждый день, то, когда вырастете, они будут красивой овальной формы.

— Правда? — удивилась Эми и посмотрела на свои ноготки, из-под которых я каждый вечер заставляла аккуратно вычищать грязь.

— Правда. Доедайте, нам еще сегодня бортики для картошки перестраивать.

Ответом был уже привычный дружный стон.

А что делать? Одна я не справлюсь. И так каждый день… то тюлень позвонит, то олень. В смысле, забот столько — не знаешь, за что первое хвататься.

Кстати, стихи Чуковского на ура пошли, и теперь дети распевали тюленя и оленя на самодельный развеселый мотив, помогая мне наплетать новый уровень бортиков к контейнерам с картошкой.

Один куст у меня на семена пойдет, а остальные семнадцать… Был такой журнал «Наука и жизнь», мы с дедом там вычитали, как вырастить из одного картофельного глазка мешок картошки. Попробовали — получилось. Красота — не два гектара кустов окучивать, а два десятка всего, засыпая их постепенно так, чтобы только верхушка из земли торчала. Потом опалубку вокруг куста разбираешь, а там мешок клубней.

Уф-ф-ф… А еще в последнее время мне постоянно кажется, что со стороны леса за мной кто-то наблюдает. И это не солдаты, которые навещают нас регулярно, раз в день. И не какой-то тайный злыдень из деревни.

Внимание оттуда ощущается такое… относительно доброжелательное. И нечеловеческое.

Вот как это объяснить нормальными словами? Не знаю. Кто из лесных зверюшек съел тот пирожок, что я в самую чащу ельника отнесла, и кто выпил купленное в селе молоко из глиняной мисочки под кустом? Да бог его знает, любой ежик мог. Хотя бы из тех, об которых девчонки крапиву чешут — я поймала парочку и устроила им временный загончик. Подкармливала лягушками. И ежи сыты, и очески готовы.

Короче, в мистику мне не очень верится. Но я не могу не замечать, как в последнее время мир вокруг словно… оживает?

Например, караульщиков наших, что из села по тропе идут, я слышу задолго до того, как они вынырнут из-за пригорка. Первые несколько раз не слышала, а теперь даже если в подполе вожусь — как локтем в бок кто толкает: идут!

Вот и сегодня, я выпрямилась, вытерла локтем мокрый лоб и уже хотела пойти к дождевой бочке помыть руки, когда это странное чувство снова меня настигло. Я резко повернулась в ту сторону, откуда обычно приходили гости.

Это не караульные… это кто-то другой. И один. И очень быстро двигается.

— Дети, в дом! — скомандовала я, быстро отбирая у Эми плетенку, с помощью которой она таскала мне свеженакопанную землю, и подхватывая на руки Шона. — Лисандр! На чердак их и сидите тихо, как мыши! Помнишь наш разговор? Ты слово дал.

Пасынок хмуро кивнул и потащил сестер к лестнице, которую мы только вчера связали с ним из двух длинных жердин. Влезут на чердак позади дома, втянут ее наверх, и какое-то время никто не догадается, куда дети делись.

А я пока встречу тебя, гость нежданный, кто бы ты ни был.

Вежеслав Агренев:

— Так что же заставило вас, боевого офицера, перед которым открывались блестящие перспективы, разом перечеркнуть все и попросить перевода к нам? — начальник гарнизона внимательно всмотрелся в меня из-под седых нависающих бровей.

— У меня были личные причины, господин полковник, — этот разговор у нас уже не раз повторялся, и я уже привычно старался отвечать коротко и безэмоционально.

— То есть, князь, вы даже не скрываете, что не оставили дурную мысль расследовать гибель брата, не удовлетворившись официальной версией? — полковник тяжело вздохнул и положил на стол какое-то письмо.

— Ваш батюшка, князь, весьма… обеспокоен вашим упрямством. Да и мне оно не по нраву. В любом случае граф Аддерли покончил с собой и ничего не сможет никому рассказать. Если вы сию минуту напишете рапорт о переводе, я незамедлительно наложу на него положительную резолюцию и дам делу срочный ход.

— Благодарю, господин полковник, но я предпочел бы дослужить положенный год в гарнизоне, — побольше спокойной уверенности в голос, особенно из-за того, что в душе я ее не чувствую.

— Вот упрямец! — начальник гарнизона резко ударил ладонью по столешнице и откинулся на спинку кресла, недовольно топорща густые моржовые усы. И сразу стал похож на привычного старого дедовского друга, а не на сурового начальника. — Да что тебе здесь — медом намазано, Веж?! Все, нету больше Аддерли. Успокойся, езжай домой, навести отца, женись уже, наконец! Ты один наследник у Агреневых остался, сколько лет уже прошло, оставь ты эти мысли! Тех каторжников, что Варислава убили, повесили давно! Все! Закрыто дело. Даже родители твои смирились, а ты все память им баламутишь, все ищешь чего-то.

— И тем не менее, Архип Коратьевич, — я упрямо склонил голову. — Я дослужу год. А дальше видно будет.

— Уж не вдова ли Аддерли тебе покоя нынче не дает, друг любезный? — прищурился полковник. — Это ты брось… Хотя, конечно, женщина она видная и с характером. И происхождения доброго. Но батюшка твой, как и матушка, благословения своего никогда не дадут, не обессудь. Вдова бунтовщика, да еще какого — того самого Аддерли. А если… — тут он повысил голос, упреждая мое гневное желание возразить, — а если ты позабавиться хочешь, да и только, тем более оставь! Не дело это, и князю, офицеру, невместно!

Я уже набрал в грудь воздуха, чтобы возмутиться, но Архип Коратьевич повелительным жестом прервал мое намерение:

— И не возражай! А ты подумай! Поручительства он раздает, понимаешь… А ну как чего выйдет? И караульных каждый день гонять — тоже, знаешь… Ну ладно, ладно! Не отменяю я твоего приказа! Сам понимаю, что женщина там с детьми одна. Да только проку с того, что там раз в день солдаты мелькнут, не много. Ладно… дело молодое. Только разговоры уже пошли, Веж, не о себе, так о репутации вдовы подумай.

— Надеюсь, вы понимаете, насколько безосновательны и нелепы эти предположения? — сквозь зубы процедил я, резко встал со стула для посетителей и четко, сухо поклонился, чуть коснувшись подбородком груди. — Не смею более отнимать у вас время, господин полковник. Разрешите идти?

— Да иди уже… Как был в детстве медведенок упертый, так и остался, — вздохнул начальник гарнизона. — Скажи там адъютанту, пускай прикажут аракской малую стопку занести, с закуской, и коня седлают. Утомил ты меня, домой поеду.

Я вышел на крыльцо комендатуры и вдохнул вкусный послеполуденный воздух. Близость леса наполняла все вокруг свежим запахом хвои, поспевающей земляники и медвянки. Даже сельский дух перебивало.

Настроение, вопреки всему, было не такое уж пасмурное. Но тут я вспомнил Беран Аддерли, и она снова, помимо моей воли, захватила все мысли.

Признаться, после того как я проводил женщину до ее дома, а также по собственной инициативе предложил навещать ее и передавать через караульных просьбы или письма, я первые дни ждал, что просьбы эти посыплются градом.