Белый Шанхай. Роман о русских эмигрантах в Китае - Страница 10
Чтобы разобраться, кто из нас белый, а кто красный, нужны силы и время, и гораздо проще выставить подозрительного оборванца вон – на всякий случай.
Русские, включая меня самого, с затаенным бессилием ненавидят шанхайцев. Все-таки в глубине души каждый из нас верил, что в Китае мы будем иметь какой-то статус – хотя бы в память о том, что некогда Россия принадлежала к числу Великих Держав. Но на самом деле в общественной иерархии мы стоим ниже всех.
Нам кажется, что нас обманули и мы попали в ненастоящий, мифический Китай. Шанхайское общество похоже на обитателей волшебной горы Куньлунь из даосских легенд: на ее вершине восседают верховные божества – граждане Великобритании, Франции, США и Италии; чуть пониже располагаются бессмертные – белые люди из других приличных стран. Тут же летает Повелитель дождя и ветра с мешком, в котором спрятаны ураганы, – непостижимая Япония. Все они гуляют по райским садам, пьют эликсиры бессмертия и лишь изредка поглядывают вниз, на своих китайских подданных. Русские же, как и полагается низвергнутым богам, обитают под землей – без права на помилование.
Мне все-таки повезло с работой, и я несколько дней пилил тиковые бревна для мебельной мастерской. Два человека должны были от рассвета до заката орудовать громадной восьмифутовой пилой – пока не начинало сводить мышцы. Когда пилильщик выбывал из строя, хозяин тут же выгонял его и приводил свежую “раб”-силу. Лесопилки тут не в чести: какой смысл на них тратиться, если ручной труд дешевле грязи?
Временами я страшно завидую китайским детям, которые залезают по пояс в мутную ледяную реку и с помощью особых корзинок умудряются ловить рыбу. Они дрожат от холода, верещат и смеются и, судя по всему, неплохо проводят время. Такие ребята нигде не пропадут.
Впрочем, я тоже потихоньку учусь выживать в Шанхае. В особо удачные дни, когда мне перепадает серебряная монета, я не трачу ее сразу, а размениваю на медную мелочь. Потом ищу, в какой лавке получше курс и, оббегав полгорода, вновь меняю медяки на серебро, но уж с доплатой центов в десять. Для меня это означает ужин – именно столько стоит порция лапши или орехов в сахаре. Но смотреть надо в оба: торговцы продают еду на вес и частенько добавляют в нее песок для тяжести.
Если день совсем неудачный, то я обхожусь парой соленых огурцов за семь копперов или иду к французским монашкам-благотворительницам: они дают суп тем, кто посещает мессу.
Точно так же живет весь безработный Шанхай, а если кто добывает больше доллара в день, так преступлением: кто квартиры грабит, кто гоняет мелких торговцев: “Платите, а то худо будет!”
В прокуренной гримерке такси-гёрл переодевались и красили губы и брови. Посторонний ничего бы не понял из их разговоров, но Ада уже начала разбираться в местном жаргоне.
Самых лучших клиентов – молодых, веселых и богатых – девушки называли “ящерами”, некрасивых богачей – “золотыми жилами”, а себя – “старательницами”. Скучный мужчина, не умеющий танцевать, – это “огурец”; мужчина без средств – “ложная тревога”. “Слесарь” – это тот, кто подкладывает в карман железки, чтобы они звенели и все думали, будто у него много серебра.
– Слыхали, Марта приказала гардеробщику убирать под замок мое пальто, чтобы я не убегала раньше времени с “золотыми жилами”! – возмущалась черноглазая Бэтти, красивая и буйная королева “Гаваны”.
Ада украдкой любовалась ею: алые губы, красное платье с разрезом чуть ли не до середины бедра – ни стыда ни совести. Сама Бэтти не обращала на Аду внимания. Лишь однажды она вырвала у нее папиросу: “Брось каку! Мала еще!” А сама говорила, что курение – лучшее средство от ангины.
В гримерку сунулся управляющий, и девушки завизжали, прикрываясь.
– Эй ты, русская, тебя хозяйка зовет! – бросил он равнодушно.
Марта сидела наверху в маленьком кабинете, украшенном расписными тарелками с видами Парижа, Вены и Флоренции, – она их собирала.
– Садись, – велела она, показав Аде на обитое парчой кресло. – Из муниципалитета опять прислали бумагу: хотят, чтобы я представила списки работающих в заведении. Как пишется твое полное имя?
Ада продиктовала.
– Национальность?
– Я американка.
Ада уже три раза ходила в консульство США, надеясь выправить себе бумаги, но злой морской пехотинец не пускал ее внутрь:
– Паспорт есть? Нет? Ну и проваливай!
– Но у меня папа из Техаса! – настаивала Ада. – И тетя Клэр!
– Проваливай!
В графе “национальность” Марта написала “русская“.
– Замужем? Скажем, что да.
– Мы с Климом просто снимаем комнату на двоих!
– Не имеет значения. Иди работай.
Ада медленно побрела вниз по лестнице.
В целом свете у нее не было никого, кроме Клима, и ей хотелось, чтобы их отношения были понятны и ей самой, и окружающим. Но на деле выходило черт-те что: она жила в одной комнате с мужчиной, который был старше ее на восемнадцать лет и не являлся ни ее супругом, ни родственником.
Клим провожал и встречал Аду, заботился о ней, смешил и учил жонглировать – и это умение помогло ей заработать немало чаевых. Но при этом он держался так, будто они были всего лишь добрыми приятелями.
Один раз Клим предложил Аде перебраться в детский дом, где жили русские девочки:
– Там тебя хоть вышивать научат. А в “Гаване” ты каждый день пьешь и табачищем дышишь…
– Сами меня туда привели! – огрызнулась Ада. Ее оскорбляла мысль о том, что Клим хочет от нее отделаться.
В “Гаване” ее приучили ценить в себе женщину, и она переняла у такси-гёрл их манеру соблазнять каждого встречного-поперечного. Но, несмотря на все усилия, Клим Аде не поддавался.
Иногда она специально начинала переодеваться при нем и ждала, что он скажет. Клим вздыхал и молча выходил в коридор. Ада злилась: чего он строит из себя? Он считает, что она его недостойна?
Уже из принципа Ада решила, что добьется своего. Однажды, когда он спал, она легла рядом с ним и, немея от собственной дерзости и распутства, положила руку ему на бедро.
Клим мгновенно проснулся и спихнул Аду на пол.
– Вы что, сдурели?! – завопила она, потирая ушибленный локоть.
Сев на постели, он скрестил руки на груди.
– Ада, прекрати! Ты же возненавидишь меня…
– Я и так вас ненавижу! – перебила Ада и заплакала. – Вы меня не любите!
– Дурочка, тебе еще замуж выходить!
Самое обидное, в “Гаване” все считали Клима ее любовником, и такси-гёрл то и дело поддразнивали Аду из-за этого. Как-то раз они заперли гримерку на ключ и прямо при ней начали обсуждать, кто как предохраняется от беременности – специально, чтобы научить ее уму-разуму.
– Ни один мужчина презервативов не любит, потому что резинки грубые и все время рвутся, – говорила белокурая Аннетта. – Твой Клим сто причин придумает, лишь бы ничего не использовать.
Другие такси-гёрл согласно кивали:
– Женщина всецело зависит от своего любовника. Ему-то что? Отряхнулся и побежал, а тебе аборт делать. Лучший способ – это сразу после этого дела подмываться уксусной водой.
– Нет, девочки, лучше американской кока-колой. Только надо потрясти бутылку, чтобы было побольше пены…
Ада закрыла уши ладонями, но ирландка Розалин силой заставила ее опустить руки.
– Я тебе про самое верное средство расскажу, – шепнула она Аде. – Берешь квадрат из тонкого полотна два на два дюйма, натираешь его свиным салом и закрываешь шейку матки.
Если бы Ада знала, где эта шейка находится! Дома она попыталась ее обнаружить и даже разглядывала себя в осколок зеркала, но так ничего и не нашла.
Утром после работы Ада забиралась на верхние нары и перед тем, как уснуть, долго лежала в обнимку с подушкой и наблюдала за Климом.
Он раздевался до пояса, и она с жгучим любопытством смотрела, как он отжимается от пола или подтягивается на деревянной палке, вставленной между косяками. На его широкоплечей спине перекатывались тугие мышцы; подтяжки были спущены и край штанов сдвигался так низко, что Ада замирала от сладкого ужаса: вдруг ей откроется что-то совсем непотребное?