Белый квадрат (сборник) - Страница 2

– Дуроплясиус!

– Говномесиус!

Доски загрохотали.

Юра поравнялся с решетчатым щитом со словом “БОР”:

– Бородан!!

– Боронос!!

– Бороул!!! Ну ког! да! же?!

– Через восемь минут, – послышался голос.

Юра обернулся. На скамейке, мимо которой он только что пропрыгал, сидел человек. Это было так неожиданно, что Юра замер как вкопанный. Толстый, одутловатый мужчина в светлой летней одежде сидел и смотрел на Юру.

– Что… – пробормотал Юра, не веря своим глазам.

– Через восемь минут будет поезд, – произнес мужчина.

Его большое, мучнисто-белое, грушеобразной формы лицо ничего не выражало. Ничего. Просто совсем ничего. Впервые в своей жизни Юра увидел такое лицо.

– Поезд? – переспросил он, не в силах оторваться от этого лица.

– Электричка.

Маленькие, выражающие ничего глазки смотрели на Юру. Ему показалось, что лицо заморожено. А сам человек… из морга. Мертвец. Труп. Юре вдруг стало плохо, как от солнечного удара, который случился с ним в Баку прошлым летом. Ноги его задрожали.

– Присаживайтесь, – произнесли замороженные губы. – Вы, очевидно, перегрелись. Жарковато для начала июня.

Юра плюхнулся на скамейку. Вдохнул, приходя в себя, провел рукой по вспотевшему лбу.

– В жару лучше не прыгать тройным, – произнес мужчина.

Юра посмотрел на толстяка. Он сидел все так же, замороженно глядя перед собой. На нем была старомодная летняя одежда: белая панама, бежевый летний костюм, под ним белая косоворотка с расшитым воротом. Из-под широких бежевых брюк виднелись белые коленкоровые полуботинки. Такие летом носил один забавный друг покойного дедушки, нумизмат, балагур и пьяница. Тоже уже покойный. Эти смешные полуботинки привели Юру в чувство. Он выдохнул. Вдохнул. И снова выдохнул. Уже спокойно. Морок вдруг прошел. И Юре стало легко и весело.

“Откуда он свалился? – подумал он. – Ком с горы… Почему я его не заметил? Вправду, что ли, перегрелся?”

Толстяк спокойно-равнодушно смотрел перед собой, не меняя позы.

– Восемь минут. Вы знаете расписание? – спросил Юра.

– И не только.

Юра глянул на свои часы:

– Через восемь?

– Через семь.

– У вас что, в голове часы?

– И не только.

Юре стало еще легче и веселей. Он облегченно рассмеялся, почесал затылок.

– То есть вы все на свете знаете?

– Почти.

– Хорошо. Что такое миттельшпиль?

– Середина шахматной партии.

– Так. А… Бетельгейзе?

– Звезда в созвездии Ориона. Красный сверхгигант размером с орбиту Юпитера.

– Отлично! Ну а кто такой Дэйв Брубек?

Замороженные губы сузились и довольно точно насвистели Take Five.

– Атас… – потрясенно выдохнул Юра, хлопнул себя по коленкам и рассмеялся. – Вы музыкант! Точно, да? А музыканты еще и в шахматы хорошо играют, правда? Вы джазмен?

– Нет, – спокойно ответил толстяк.

– Ну, правда ведь, а? На чем играете? На саксе? На трубе?

Толстяк молчал.

– Хорошо. Игра в секреты… Тогда скажите мне вот что… где находится… м-мм… Гнилое Бучило?

– Тверская область, Селижаровский район.

Юра опешил. Это место знали только в небольшой деревеньке, куда они с отцом и дедушкой ездили на охоту. Селижаровский район, деревня Хутор. Гнилое Бучило было окруженным лесом болотом. Там любили гнездиться водоплавающие птицы.

“Откуда он это знает?”

Толстяк сидел, не меняя позы.

“Телепат? Гипнотизер? Гипнотизер, точно! Развелось их с Вольфом Мессингом… Так. Надо его как-то в лужу посадить…”

Юра пошарил взглядом по округе. И вдруг увидел невдалеке, возле одноэтажного здания из белого силикатного кирпича, полинявший плакат на щите: НАША ЦЕЛЬ – КОММУНИЗМ!

Под надписью виднелся профиль Ленина.

– Скажите, пожалуйста, а кто такой Владимир Ильич Ленин? – громко спросил Юра, победоносно скрещивая руки на груди.

– Человек, запустивший пирамиду красного рева, – спокойно ответил толстяк.

Юра открыл рот.

– Что? Пирамиду? Красного… чего?

– Красного рева.

– И что это за пирамида?

– Источник непрерывного красного рева.

– И где она?

– В центре столицы.

– Где именно?

– Там, где центр.

– В Кремле?

– Нет. На Красной площади.

– На самой площади? Пирамида?

– Да.

– И где она там? Конкретно?

– Ее подножие занимает всю площадь.

– Всю?

Юра рассмеялся. Толстяк все так же невозмутимо спокойно сидел.

– Знаете, – заговорил Юра. – Я живу неподалеку от Красной площади, на Пятницкой. Но никакой красной пирамиды на ней никогда не видел.

– Вы не можете ее видеть.

– А вы можете?

– Да.

“Ясно. У него галлюцинации…”

– И что делает эта пирамида?

– Испускает красный рев.

– Как… громкоговоритель?

– Приблизительно так. Только это совсем другие волны. И совсем другие колебания.

– И зачем она… испускает?

– Чтобы заразить людей красным ревом.

– Для чего?

– Чтобы нарушить внутренний строй человека.

– Нарушить? Зачем?

– Чтобы человек перестал быть человеком.

“Антисоветчина…” – подумал Юра и оглянулся по сторонам.

Но на перроне по-прежнему никого не было.

– Значит, Ленин построил эту пирамиду?

– Нет. Он только ее запустил.

– Повернул, что ли, рубильник?

– Вроде того.

– А кто ее построил?

– Вы их не знаете.

– Немцы, что ли? Карл Маркс? Энгельс? – усмехнулся Юра.

– Нет, не немцы.

– Янки?

– Нет.

– Ну… кто они? Откуда?

– Оттуда, – ответил толстяк и добавил: – Ваш поезд идет.

Юра глянул на рельсы, сужающиеся слева в нагретом воздухе, ничего не увидел, но все же встал, поправил на плече ремень от сумки. Посмотрел на тот самый плакат с Лениным.

– А… коммунизм?

– Что коммунизм? – Толстяк поднял на него замороженные глаза.

– Ну… это же… светлое будущее?

– Это не светлое будущее, а красный рев сегодняшнего дня.

В этот момент вдали раздался гудок. И Юра увидел электричку. Она была далеко, двигалась пока бесшумно. Юра что-то хотел сказать толстяку на прощание, что-то смешное и обидное, но неожиданно передумал. Он стоял, покачиваясь на месте, как любил делать, и смотрел на странного человека. А человек сидел и глядел перед собой. Послышался звук электрички. Она подползала к перрону. Вдруг Юра остро почувствовал, что никогда в жизни больше не увидит этого необычного человека. Он был абсолютно уверен, что тот так и останется сидеть на этом пыльном, пустом перроне. Не поедет в Москву. Может, вообще никуда не поедет. Непонятно, куда этот человек мог бы поехать. Он словно сросся с лавкой. Юре вдруг стало жутко тоскливо. Так, что слезы навернулись на глаза.

Электричка подползла со знакомым скрежетом.

Юра автоматически шагнул внутрь. Вошел в вагон и сел. Вытер глаза рукой, глянул в окно на перрон. Толстяк все так же сидел на лавке. И смотрел перед собой. В толстяке было что-то мучительно родное.

Электричка отправилась.

Юра сидел на своем месте в оцепенении. Ему было тоскливо. Но спокойно. И никуда не хотелось спешить. И мыслей совсем не было. Вместо мыслей в голове застряла последняя фраза толстяка:

“Красный рев сегодняшнего дня”.

Юра оцепенело смотрел в окно на зелень, столбы, домики, машины, помойки, пакгаузы, подъемные краны, угольные кучи, котельные, людей, птиц, коз, собак.

Но совершенно забыл про день рождения Наташи.

И проехал Мытищи.

Очнулся, только когда поезд подползал к Ярославскому вокзалу. Едва вагон остановился, как оцепенение прошло. Юра встал. Вместе с пассажирами вышел из вагона на платформу, отделился от толпы. Остановился, доставая сигареты.

“А день рождения? Загорянка? Наташа? – вспомнил он. – Кретинизм…”

Он двинулся вдоль платформы.

– Идиот! – произнес он и в сердцах сплюнул.

Закурил. Побрел по вечерней Москве. Пересек Садовое, двинулся к себе на Пятницкую.

Сигарета вернула к реальности.