Белый Крым. Мемуары Правителя и Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России - Страница 4

Впрочем, автор полагался не только на память, в его распоряжении был архив Русской армии. Архив, возможно, был своевременно перевезен с яхты «Лукулл» на берег до затопления корабля[4].

Обилие приведенных в мемуарах документов позволяет относиться к «Запискам» как к солидному и заслуживающему доверия историческому источнику. Тем более, что к чести автора, он приводит в своих воспоминаниях и довольно обширные цитаты из своих оппонентов.

Само собой, читатель и исследователь должен понимать, что Врангель строит рассказ таким образом, чтобы подчеркнуть свою проницательность и правоту в разных обстоятельствах. Мемуары могут дать представление и о не лучших чертах характера и поступках генерала: зашкаливающее честолюбие, фрондерство и интриганство, высокомерие.

Однако чтобы портрет Петра Врангеля вышел более объективным, нужно, конечно, привлечь и другие источники – например, воспоминания современников. Историки отмечают, что реальная борьба Петра Николаевича против Деникина в январе – феврале 1920 года, его конфликт со Слащевым в Крыму выглядят далеко не так выгодно для Врангеля, как они поданы в его «Записках».

То же касается мотивов командующего при организации судебной расправы над командирами казачьих частей. Из «Записок» выходит, что это было необходимо для удаления провокаторов. Но у исследователей Белого движения есть и другая версия: Врангелем двигала давняя подозрительность и пренебрежение по отношению к казакам.

Просматривается желание автора приукрасить действительность – уж очень патетически описывает он радость простого народа, встречающего белых и лично их командующего, благожелательность крестьян. Гражданскую войну выигрывает та сила, которая сумела перетянуть на свою сторону население.

Петр Николаевич утверждает, что большевики работали в этом направлении с помощью пропаганды и ЧК. Это правда. Как и то, что белые зачастую действовали точно так же. Впрочем, по мнению автора воспоминаний, ответственность за это лежит на его предшественниках.

Особое внимание при подготовке «Записок» к публикации автор уделял тому, чтобы они не выглядели оправданием перед Деникиным. Именно после выхода в свет пятого тома деникинских «Очерков русской смуты» Петр Николаевич начал лихорадочную работу по подготовке собственной книги.

Поэтому Врангель тщательно датировал каждую главу (подчеркивая таким образом – мемуары написаны раньше, чем изданы воспоминания Деникина). Он внес множество правок, вычеркнув ряд резких высказываний о бывшем начальнике.

Публикацию взял на себя бывший белый офицер Алексей фон Лампе. Издать мемуары оказалось делом непростым. Категорически не хватало средств. В своих дневниках фон Лампе негодует по поводу состоятельной части русской эмиграции, которая на словах горячо приветствовала издание «Записок», а на деле не дала ни копейки.

Однако для фон Лампе завершить начатое было делом чести, своеобразным заветом Врангеля, который вносил последние правки, находясь уже в шаге от смерти. В конце концов лично издатель не заработал ничего – все деньги ушли на типографские нужды.

«Записки» Врангеля были изданы в июле – сентябре 1928 года в пятой и шестой книгах серии «Белое дело» в Берлине. После издания мемуаров два оригинальных машинописных текста, согласно завещанию Врангеля, были сожжены. Он очень не хотел, чтобы кто-нибудь смог впоследствии расшифровать зачеркнутый текст, – а выкинуто из оригинала им самим было около одной восьмой от всего объема.

Несмотря на все старания Петра Николаевича, общественность все равно восприняла его «Записки» именно как полемику с Деникиным. Сам Антон Иванович тут же опубликовал пространную статью «Мой ответ», в которой дискутировал с уже почившим соперником. Заочный спор лидеров Белого движения продолжается до сих пор.

Петр Николаевич Врангель писал: «История когда-нибудь оценит самоотречение и труды горсти русских людей в Крыму, которые в полном одиночестве на последнем клочке Русской земли боролись за устои счастья человеческого, за отдаленные очаги европейской культуры».

Прошло чуть меньше века, но окончательной оценки этой борьбы нет, да и быть не может, когда речь идет о гражданской войне. В ней у каждого своя правда.

Правда Врангеля перед вами.

Утром 22 марта[5] «Emperor of India» бросил якорь на Севастопольском рейде. Стоял чудный весенний день. В неподвижном море отражалось голубое небо, и, залитый лучами солнца, белел и сверкал, раскинувшийся по высоким берегам бухты, Севастополь. На набережных виднелись снующие по всем направлениям люди, бухту бороздили многочисленные ялики и челны…

Жизнь, казалось, шла своей обычной чередой, и дикой представлялась мысль, что этот прекрасный город переживает последние дни, что, может быть, через несколько дней его зальет кровавая волна и здесь будет справляться красная тризна.

К нам подошел катер под Андреевским флагом, и по трапу на палубу поднялся морской офицер. Он доложил, что прислан ко мне командующим флотом и что для меня отведено помещение на крейсере «Генерал Корнилов». Я приказал перевезти вещи на крейсер, а сам решил съехать на берег и прежде всего повидать председателя Военного совета генерала Абрама Михайловича Драгомирова.

По словам встретившего меня офицера, заседание Совета должно было состояться в 12 часов дня в Большом дворце, занятом командующим флотом, где и находился генерал Драгомиров.

Первое знакомое лицо, встреченное мною при сходе на берег, был генерал Улагай. Я не видел его с декабря прошлого года, в то время он лежал в Екатеринодаре, тяжело больной тифом. После своего выздоровления он в последние дни борьбы на Кубани командовал Кавказской армией, сменив генерала Шкуро, удаления которого потребовала от генерала Деникина Кубанская рада.

Расчет Ставки, усиленно выдвигавшей генерала Шкуро в надежде использовать его популярность среди казаков, оказался ошибочным. Кавказская армия – кубанцы, терцы и часть донцов, – не успев погрузиться, отходила вдоль Черноморского побережья по дороге на Сочи и Туапсе.

За ними тянулось огромное число беженцев. По словам генерала Улагая, общее число кубанцев, в том числе и беженцев, доходило до сорока тысяч, донцов – до двадцати. Части были совершенно деморализованы, и о серьезном сопротивлении думать не приходилось.

Отношение к добровольцам среди не только казаков, но и офицеров было резко враждебно: генерала Деникина и добровольческие полки упрекали в том, что, «захватив корабли, они бежали в Крым, бросив на произвол судьбы казаков». Казаки отходили по гористой, бедной местными средствами территории; их преследовали слабые части конницы «товарища» Буденного, во много раз малочисленнее наших частей, но окрыленные победой.

Большинство кубанских и донских обозов были брошены, запасов продовольствия на местах не было, и люди, и лошади голодали. Ввиду ранней весны подножный корм отсутствовал, лошади ели прошлогодние листья и глодали древесную кору. Казаки отбирали последнее у населения, питались прошлогодней кукурузой и кониной.

Генерал Улагай оставил свою армию в районе Сочи. Заместителем своим он назначил генерала Шкуро, во главе донских частей оставался генерал Стариков. Последние дни в Сочи среди членов Кубанской рады разногласия особенно усилились.