Белый крест - Страница 60

Итак, остается Урантия. Все скользкие пути в мире ведут к Урантии. Урантия – политический конвейер деструкции и дестабилизации. Урантия бессильно скрежещет зубами в адрес Империи, разевает пасть на Королевства УльУ, мечтая отхватить от них кусок полакомее, запрягает в свои сани независимых самураев с их вездесущим посредничеством, не всегда чистоплотным. Наконец, в самой Урантии сейчас очень даже скользкий момент. Две политические группировки борются за власть, не гнушаясь ничем. На первый взгляд провокация в Тихом океане не играет на руку никому из них. Но может статься, эхо этого выстрела еще прозвучит. И больно ударит когонибудь по голове. Хотя логика секретной операции все равно не прослеживается.

А вот если в Штатах зародилась некая третья группировка – это могло бы все объяснить. Правда, в таком случае смущают ее аппетиты. Слишком на многое замахнулись. На обладание контрольным пакетом акций всей мировой геополитики – не иначе. Активное участие и произвольное вмешательство, на меньшее не согласны.

Мурманцев почувствовал, что голова вотвот начнет пухнуть, плотнее завернулся в одеяло, закрыл глаза и позволил себе заснуть до конца полета.

Пекинское время – два часа ночи следующих суток.

На Тайвань с пересадкой в Шанхае он прибыл утренним рейсом. Тайбэй, столица острова, утопал в сырости после ночного ливня. По улицам плескали потоки воды, разгоняемые огромной армией жизнерадостных велосипедистов, босоногими уличными торговцами и редкими автомобилями местной аристократии. Солнце слизывало с города туман, воздух пропах морской солью и приправами. Уличные повара готовили еду под открытым небом, раскладывали по бумажным коробочкам и тут же сбывали проезжающим велосипедистам, кидая монеты в карман передника. Женщины с младенцами на спинах, старики, усердно крутящие педали, мальчишки, гоняющие мяч по воде прямо на дороге, незнакомый мяукающий язык, яркие краски, крыши с молитвенно воздетыми к небу углами. Город сперва ошеломлял, затем вбирал приезжего в себя и уже ничем не удивлял, растворял в своих скученных тропических запахах, густых оттенках, изогнутых очертаниях.

Взмыленный велорикша остановил коляску под пальмовыми ветвями. Чугунная решетка чужеродным элементом втиснулась в открытый нараспашку город, улицу с редко стоящими домами.

– Сюйнаньбо, господин, – выдохнул рикша, немного говоривший порусски. На улице с этим названием находилось местное белогвардейское представительство.

Мурманцев насыпал в потную ладонь рикши мелочь и спрыгнул на землю. Коляска укатила. Малолюдная, обильно зеленеющая улица заявляла о своем аристократизме отсутствием велосипедистов, припаркованными тут и там дорогими машинами, китаянками, гуляющими под солнечными зонтиками, тихими, благочинными, хорошо одетыми детьми и спутниковыми антеннами на загнутых кверху крышах.

Скучающий караульный у ворот открыл калитку и вызвал из здания дежурного офицера. Тот глянул на гвардейское удостоверение Мурманцева, вытянулся, отдал честь.

Через десять минут Мурманцев сидел в кабинете полковника Хонина, пробовал местное освежающее и просил содействия, не вдаваясь в подробности. Хонин снабдил его нужными адресами, выделил машину с шоферомкитайцем и предложил придать в помощь младшего офицера. Мурманцев от сопровождения отказался. Дел на острове было немного – побеседовать с рыбакомсвидетелем, просмотреть отчеты тех, кто проводил дознание, встретиться с представителями армейского разведуправления.

На этом они распрощались. Мурманцев отправился в гараж.

Деревушка на берегу в полусотне километров от Тайбэя. Несколько десятков бамбуковых хижин, растянутые для просушки сети, пара одномачтовых лодок на причале, осевшая на мели тупоносая джонка. Машина въехала в деревню, таща за собой шлейф собак и бегущих вприпрыжку китайчат, оставивших все дела ради редкостного зрелища. Желтосерый «Ягуар» с опущенным верхом остановился посреди пыльной улицы и был мгновенно окружен кольцом любопытствующих. Старики в широких соломенных шляпах, дети с вытаращенными глазами, грязные и почемуто тоже узкоглазые псы, вывалившие языки. Все, даже собаки, переговаривались, кивали и тыкали в машину. Водитель – его звали Донг Ю – стал сердито отгонять соплеменников. Те, отойдя на шаг, все равно стояли стеной. Донг начал о чемто спрашивать – все с той же темпераментной сердитостью. Мурманцев с усмешкой наблюдал за сценой. Из толпы вышел старик с узкой белой бородой до пояса, поклонился и чтото сказал, потом махнул рукой себе за спину. Кольцо зрителей стало редеть. Расходились по одному, по двое, с поскучневшими лицами, разочарованные. Только маленькие китайчата продолжали таращиться.

Шофер поговорил со стариком. Тот показывал рукой, объяснял, куда надо идти. Затем Донг гудком распугал мелюзгу и тронул машину с места.

– Этот рыбак живет в самом конце, – объяснил он пассажиру. – Он дома, не выходит много дней – как привезли из города. Теперь от него нету толка, обуза для семьи. В море не хочет идти. Никуда не хочет. – Донг постучал себя по голове. – Вот здесь стало плохо.

Как и при первой остановке, возле хижины старикарыбака машину окружила ребятня. Чтобы защитить автомобиль от посягновения, Донг поднял верх, чем вызвал радостное восхищение китайчат. Возле дома сидела на плетеном стульчике женщина и кормила грудью младенца. На гостей она посмотрела неодобрительно и колюче. Донг перекинулся с ней парой слов. Женщина отвечала резко, хриплым голосом. Младенец поперхнулся и закашлялся, разбрызгивая молоко.

– Это дочь старика. Говорит, он уже рассказал все. Спрашивает, что нам еще надо от него. Ее муж тоже был там. Теперь один старик остался. И четверо детей.

Внутри хижина была разгорожена надвое плетеной стенкой. Старик сидел на циновке во второй комнате, чтото хлебал из чашки. Борода доставала до пола. Гостей он как будто не заметил, смотрел в угол и шевелил губами. Донг заговорил с ним и получил в ответ молчание. Переводчик потряс старика за плечо и проорал чтото на ухо, показывая рукой на Мурманцева. Рыбак поставил плошку на пол, скрипучим голосом издал несколько звуков и снова замер. Донг повернулся к Мурманцеву.

– Он сказал: спрашивайте.

Мурманцев огляделся, взял у стены чистую циновку, бросил на пол и потурецки уселся перед стариком.

– Переведи ему: мне нужны только детали. То, что он уже рассказал другим, мне известно. Может быть, он вспомнил за это время чтонибудь новое.

Ответ старика был коротким.

– Он сказал: всех убили. А его оставили.

– Оставили? Так и сказал – «оставили»?

На этот раз тирада старика звучала продолжительно.

– Говорит, он подумал, им нужны были молодые мужчины, а старик не нужен. Поэтому его оставили, так он думал. А потом узнал, что всех убили. Он говорит, это очень странно.

Мурманцев почувствовал раздражение. Невероятно. В зафиксированных показаниях китайца ничего этого не было. Непрофессионализм тех, кто допрашивал старика до него, слишком бросался в глаза. Никто не удосужился поинтересоваться, что сам свидетель думает об этом похищении.

– Спроси, – сказал он, – те, кто напал на них, – они его видели?

Старик говорил минуты три, при этом энергично кивал, глядя на Мурманцева, будто хотел убедить его в чемто.

– Он сказал: они пришли и начали угрожать оружием. Он сумел спрятаться в трюме. Завалил себя рыбой, только оставил дырку смотреть. Только не заметил, что борода торчала. Потом увидел, как туда спустился один из тех, в черных халатах, с оружием. Он осмотрел трюм и рыбу, долго смотрел. Потом старик увидел его глаза. Тот человек смотрел прямо на него, в дырку. Потом его позвали сверху, он крикнул в ответ и ушел. Старик подумал, что этот человек его всетаки не заметил. Когда они улетели, он долго ждал. Потом стал вылезать и увидел, что борода торчала между рыбой. Тогда он и подумал, что им нужны были молодые мужчины, а не старики с седыми бородами. Все остальные рыбаки были молодые, сильные.

– Разве он не знает, для чего ульуйцы похищают людей? Им все равно, молодой или дряхлый.