Белый крест - Страница 57

Старец улыбнулся, усталые, запавшие глаза смотрели солнечно.

– Все верно, Савушка. Голову я оставил в своих лабораториях. Почему ушел из мира? Понял, что ничего не знаю о жизни. Со всеми моими учеными званиями и целым научным институтом.

– А сейчас знаете, отче?

– Даже не приблизился к тому. Что могут знать о жизни мертвецы, которыми мы рождаемся в этом мире? С Креста нас окропили живой водицей. Мы задышали, услышали глас Божий, но не отверзли глаз.

– Глас Божий, – повторил Мурманцев. – Голос Бога. Вы держали его в руках, отче.

Старец помолчал, прежде чем ответить. Улыбка приугасла.

– Вот ты о чем, Савушка. Не ошибиться бы тебе. – Он склонил голову долу, медленно перебирая четки. – Не то, это совсем не то. Не вороши былое, прошу тебя, ты не найдешь того, что ищешь.

– Я не знаю, что ищу, – сознался Мурманцев. – Я только ухватился за кончик нити, она привела меня сюда. Мне нужна помощь, отче.

Старец посмотрел на него долгим спокойным взглядом.

– Расскажи, Савушка.

Мурманцев рассказал. Начиная со своего беспомощного барахтанья в могиле на языческом кладбище и до разбитого окна в госпитале. О снах, о ребенке, о том, как ходил к капитанкомандору Алябьеву выведывать про «сердце ангела». Заняло это больше часа. Все это время отец Галактион сидел неподвижно, с устало опущенной головой, только пальцы отсчитывали зерна на четках. Когда Мурманцев окончил свою повесть, истощив силы, старец ничего не ответил и предложил вместе встать на молитву.

…Поднимите, врата, верхи ваши, и поднимитесь, двери вечные, и войдет Царь Славы!..

…Не убоюсь зла, потому что Ты со мной; жезл Твой и палица Твоя – они утешение мое…

– Ну вот, Савушка, – старец поднялся с колен и сел на скудную монашескую постель, – теперь займемся твоим делом.

Мурманцев кивнул молча.

– Рассказывать тебе буду не так долго, как ты. Покороче выйдет. – Отец Галактион будто извинялся. Помолчав, начал: – Ты ведь заметил, много их здесь бывает, часто. Шаровых. А?

– Заметил, – подтвердил Мурманцев.

– Жмутся к людям. Поближе хотят. Младенцы сущи.

– Кто? – оторопел Мурманцев.

– Они, Савушка. Клубки вот эти плазменные, которых боятся все. Я давно заметил, потом доказать пробовал – ведут себя как живые, душою наделенные. Теперь и ты увидел.

– Разве так может быть?!

– Значит, может. Твой мальчонка – плоть бездушная. А душа она вот, по болотам скитается, лесам, глухим местам. Про болотные огни знаешь? Те же младенцы некрещеные, из плоти своей выброшенные. Плоть же по земле ходить продолжает, держит их, потому и не могут они из этого мира уйти.

Мурманцев запустил пятерню в волосы, помотал головой.

– А при чем тут шаровые, отче?

– Так надо же им, чтобы люди видели их. Вот и берут себе тело. Единственное, какое могут. Виртуальное, понынешнему говоря. То есть оно, а то нет, огнем рассыпалось по земле.

– Отче, тот камень, который вы… – Мурманцев сам испугался догадки.

– Верно, Савушка. Не камень это был. Я после тех опытов уничтожил все свои записи. Как делал и что – никто не знает. И тебе не скажу, как молнию поймал и в холодный камень превратил. Сам иногда думаю – было, не было?

– Было, отче.

– Ну, значит, было, – вздохнул старец. – Оболочку я поймал, а душа в ней не удержалась, улетела. Камень и рассыпался. Ну а я, грешный, копию с него сделал. Игрушку сотворил на потребу людскую.

– Этой игрушке еще предстоит сыграть роль, немалую, думаю… Отче, почему мне снятся эти сны?

– Мне, Савушка, тоже снились. Долго. Лет десять, наверно, как прекратились. Ты ведь близко ее видел, чуть не касался? Она запомнила тебя, а теперь разговаривает с тобой. Истории всякие показывает. Одиноко им, страшно среди духов злобы поднебесных. Сюда, ко мне, приходят, как птицы слетаются. Хлебом я их накормить не могу, уповаю, что дарует им Милосердный утешение.

– Я понял, – сказал вдруг Мурманцев. – Она пережгла веревку, чтобы освободиться.

– Или духа прогнать хотела. Пойдем, Савушка. Поможем ей, – смиренно произнес старец, подымаясь.

Было далеко заполночь. На полу в коридоре тут и там светились полоски под дверьми – братия отвоевывала мир у духов злобы, свершая ночное моление. Мурманцев и отец Галактион тихо шагали к гостевым комнатам, где целый день пролежал на своей каталке мальчикдихотомик. Разделенный надвое.

Старец подошел к нему, посмотрел в лицо, коснулся ладонью чистого детского лба. И не говоря ни слова, повернулся к иконам. Пал на колени, забыв обо всем на свете, кроме одногоединственного. Мурманцев, утомленный долгим, бесконечным днем, дивился на старца, его крепость и силу. Сам, опустившись на кровать, понял, что сейчас заснет. Чтобы не соблазняться подушкой, отвернулся от нее, прикорнул к стене в самой неудобной позе. И мгновенно погрузился в безмятежный, сладкий сон.

Проснулся внезапно, будто кто за плечо тронул. Сел, проморгался, посмотрел на будильник – проспал почти полтора часа. В комнате ничего не изменилось. Старец стоял на коленях, точно изваяние, – ни движения, ни дыхания, ни звука.

И вдруг начал двоиться.

Мурманцев снова принялся моргать, потряс головой, потер глаза. Нет, двоится. Сильнее, чем прежде.

Затем вовсе неожиданное произошло. Один старец остался на коленях, второй встал, постоял немного, подошел к ребенку. Мурманцев таращился, оцепенев, забыв, кто он и где он. А старецвторой вдруг шагнул к двери и прошел сквозь нее.

Мурманцев, обмякнув на кровати, решил, что все еще спит. Глухая, почти ватная, осязаемая тишина как будто подтверждала это. Вот только будильник на столе… Мурманцев протянул руку, схватил часы и поднес к уху. Тикают. А во сне будильники не тикают. Нет, точно не тикают.

Оглянувшись, он увидел, что старецпервый стоит рядом с кроватью, похожий на призрака. Вздрогнул и едва не выронил часы.

– Отче, – прошептал, тараща глаза.

Старец медленно кивнул и устало опустился рядом.

– Что это было, отче? – продолжал шептать Мурманцев.

Монах неожиданно усмехнулся, будто задумал сыграть шутку.

– В физике сказали бы «квантовый двойник».

Мурманцев растерянно моргнул.

– Только прошу тебя, не сказывай братии. Не то снова осерчают. Обещался я не вводить их более в соблазн.

Мурманцев продолжал молчать, лицом выдавая совершенное недоумение.

– Он приведет ее, – вдруг сказал старец.

– Кого? – Мурманцев вздрогнул, приходя в себя.

Монах будто не слышал вопроса.

– Она ж дите, страшно ей снова влезать в толстую, мертвую шкуру. – Тут старец посмотрел в лицо Мурманцеву и точно смутился, умолк, достал четки, перебирать стал длинными высохшими, чуть трясущимися пальцами. Наконец снова заговорил: – Нет, Савушка. Никакой это не квантовый двойник. Тут ты прав. В первый раз это. Поверишь ли, не знаю, что и как вышло. Сам трепещу. Чудо нам с тобой явлено. Вот так. – Помолчав, добавил: – А братии все ж не сказывай.

От такого объяснения Мурманцеву как будто даже полегчало. «Квантовый двойник» был выше его сил и разумения.

– Хорошо, – сказал он. – Не буду.

Стена напротив разверзлась, пропустив светящуюся фигуру старца. Повторное явление ее было ничуть не менее шокирующим, чем первое. Даже более. Сияющий старец вел за руку маленького мальчика. Ребенок казался спокойным, умиротворенным, вышагивал с тихой торжественностью. Но все же нетнет да мелькала на лице испуганная тень, и замедлялся шаг.

Старец, не обращая внимания на двоих, сидящих на кровати в углу, подвел ребенка к каталке, где лежало неподвижное тельце. Поднял и усадил его рядом.

Тогда двое стали одним. Мурманцев, как ни старался не пропустить ничего из разыгрывавшейся перед ним драматической сцены, всетаки моргнул – и как будто проспал. Ни сияющего старца, ни приведенного им мальчика. Тихо, мирно горит ночник. За окном волком подвывает ветер. Зимняя сказка подходит к концу.

Монах встает и идет к ребенку. Склоняется над ним, смотрит в лицо, слушает. Мурманцев скован страшным напряжением, мышцы одеревенели, язык превратился в сухую безвольную тряпочку – ни с места не сдвинуться, ни слова сказать.