Белый крест - Страница 38

– Бог в помощь, отче, – поздоровался брат Савва.

Монах распрямился, утер рукавом лоб.

– Спаси Бог на добром слове, – ответил. – Слыхал я, новый послушник у нас объявился. Ты, что ли?

– Я. Велено мне, отче, с вами работать.

– А ты, сынок, лопатуто умеешь в руках держать?

– Научусь, дедушка.

– Поучись, поучись, сынок. – Монах передал ему лопату. – А я передохну маленечко.

Он присел на кучу картофельной ботвы и стал наблюдать за послушником. Следующие два часа брат Савва, орудуя лопатой, вытащил из земли немало изрезанных клубней и выслушал множество советов старого монаха. В конце концов авва осерчал на него за то, что портит добро, которым братия кормится всю долгую зиму, и отобрал лопату. Велел собирать высохшую картошку.

Ползая с мешком по рядкам, брат Савва спросил старца:

– Что же тебе, отче, в твоито годы такое тяжкое послушание дали? Провинился чем?

– Провинился, сынок, – смиренно ответил отец Галактион. – Беспокойства во мне много. Вот и изгоняю лишки по настоянию братии.

– Какого такого беспокойства? – удивился брат Савва.

Отец Галактион промолчал, глядя кудато мимо него. Не дождавшись ответа, брат Савва перестал допытываться. Вспомнил, что любопытство есть праздность и суесловие.

Несколько минут спустя он внезапно почувствовал прикосновение к ноге. Оглянулся и замер. Возле ноги дергалась какаято нелепая металлическая зверушка, похожая на цаплю. Брат Савва стоял у нее на пути, и она пыталась развернуться, при этом забавно пыхтела, как маленький паровоз.

– Что это? – воскликнул он, отпрыгнув в сторону.

– Оно, – лаконично изрек отец Галактион.

– Что – оно?

– Беспокойство мое.

Зверушка удовлетворенно хрюкнула, когда дорога освободилась, и пошагала дальше, переступая длинными негнущимися ногами. При каждом шаге она чуть наклонялась вперед, как будто хотела склевать червячка с земли.

– Вечный двигатель, – объяснил монах, провожая зверюшку взглядом. – Вот так и ходит вокруг – уже больше двух лет.

– Вечный двигатель? – Лицо у послушника вытянулось. – А тебе, известно, дедушка, что идею перпетуум мобиле отвергли как несостоятельную еще в восемнадцатом веке?

– Окончательно – в конце девятнадцатого. Известно, сынок. Так я ж и не говорю, что мой двигатель опроверг второй закон термодинамики. Я, видишь, и сам не понимаю, как он работает. Теоретически – на воздухе. Сжимает внутри, потом выбрасывает. Воздух его и толкает. Да только по всему не должен был он работать. Ан вот уж третий год ходит кругами.

– Почему кругами? – Брат Савва с подозрением смотрел на монаха, думая, что над ним смеются.

– Колокольный звон его держит, как на веревочке. Ато забредет в реку, утонет, жалко. Тоже ведь Божья тварь.

– Ну, это ты, отче, приврал. Какая Божья тварь – из железяк?

– А тем она, сынок, Божья, что без Бога бы не работала и не ходила.

Брат Савва забросил картошку и повалился в утомлении на ботву.

– Братия меня Баламутником прозвала, – продолжал отец Галактион. – Вечный двигатель мой как увидели шастающим по обители, подумали – бес к нам в гости пожаловал. И ну его святой водой кропить. Потом уж меня сыскали и допросили. Поначалу сломать хотели перпетуум. А я его потихоньку вынес за стены и выпустил в лесу. Думал – все равно не доживет до зимы, так хоть погуляет немножко.

Брат Савва смотрел на монаха недоверчиво, как на полоумного, – говорит о железяке будто о живом существе. И глаза – точно дитя ласкает взором.

– А он, видишь, и зиму пережил, да не одну. Ну и оставили его совсем.

– А тебя, дедушка, за это – на огород?

– Братия о пользе моей печется. Просил я благословения у отца Варсонофия, чтоб поставить вечный двигатель тесто замешивать в хлебопекарне.

– А он что? – Брат Савва вспомнил про свой урок, преподанный настоятелем.

– Не благословил. Молвил: труд человечий угоден Богу, а не железячий. Трудом в поте лица спасение добывается. Трудом и молитвой.

– Отец Варсонофий мудрый человек, – сказал брат Савва, с тоской оглядев три огородных гектара, а за ними, через полосу берез – еще два гектара сенокосного поля. В монастыре держали коров.

– А то ж! – Помолчав, монах продолжил: – Тыто у нас без году неделя, а поживешь – сбежишь небось.

– Это почему еще?

– Голодно у нас. Хлеба мало. Молока вот хватает теперь.

– Что, раньше без коров жили?

– С коровами. Надоумил меня Господь нынешней Пасхой похристосоваться с буренками. Так они молока вдвое против прежнего давать начали. Отец Варсонофий противиться не стал – братию совсем в черном теле держать негоже. Благословил меня. Теперь каждое воскресенье христосуюсь с животиной. Кроме постов, конечно.

Брат Савва весело рассмеялся.

– Да ты, дедушка, чудотворец. Помрешь – канонизируют.

– Эххе, – вздохнул отец Галактион. – Как бы из обители не погнали, думаю. Ну а ты чего расселся? Давайка за лопату, сынок. Учить тебя буду. Мозолито натер?…

Не зря думал старый монах об изгнании. Через несколько дней, после того как собрали всю картошку, соделал он в обители новое беспокойство. Первым его очередное изобретение увидел отец Фотий. А как увидел – так бросился бежать, завопив со страху. Примчался в трапезную и рухнул плашмя – задохнулся от скорого бега. Только рукой махал, повторяя:

– Там… там…

Братия заволновалась, повскакала с мест. Некоторые пошли проверить, что «там». И тут же вернулись, пятясь задом.

В трапезную вплыл, сидя на коврике, отец Галактион. Коврик неспешно летел в метре от пола, ни на что не опираясь. Потом остановился, отец Галактион слез с него. Повернулся к братии и низко, в пояс поклонился.

– Простите меня, отцы мои. И в мыслях не держал пугать вас.

Вперед выступил отец Варсонофий, едва оправившийся от потрясения.

– Что это такое, брат Галактион? – строго вопросил он, указывая перстом на летающий коврик.

– Это, отче, антиграв, – смиренно объяснил отец Галактион, склонив голову. – Отцы Николай и Амвросий на ноги ослабели, так это для них, чтоб могли в церкви молиться со всеми.

Братия зашумела. К коврику никто не подходил, держась подальше. Отец Фотий пришел в себя и кричал громче всех:

– Это бесовский соблазн и дьявольское наущение! Даже если у меня отнимутся ноги, я не притронусь к этой штуке. Мне моя душа дороже ног.

Отец Варсонофий поднял руку, успокаивая монахов.

– Забота о ближнем похвальна, брат Галактион. Но не всяким средством ее осуществлять должно. Долг христианина не вводить других в искушение и соблазн. Особо людей простых умом и верою. Видишь ты, какое смятение произвел?

– Вижу, отче, – скорбно ответил отец Галактион.

– А раз видишь, так возвращайся в свою келию. Налагаю на тебя епитимью месячного заточения на хлебе и воде. Ступай.

Отец Галактион послушно свернул коврикантиграв и снова поклонился братии.

– Простите меня, отцы мои, согрешил я перед вами.

И отправился в келию под замок.

Некоторое время братия отдыхала от беспокойного отца Галактиона. Правда, у коров надои стали меньше – ни с кем другим буренки не хотели христосоваться в воскресные дни, кроме беспокойного монаха. Но на это почти не обратили внимания – запасов сыра с Пасхи было сделано на несколько месяцев вперед, до самого Рождественского поста хватит.

Однако спустя три недели отец Галактион снова всех побеспокоил. Стал являться к монахам в келии – выходил прямо из стены, отрывал от вечернего правила и опять просил прощения. Братия, конечно же, ввелась в соблазн – каждый думал: помер авва, проститься пришел. Заявился он и к брату Савве. Послушник вытаращился, как на привидение, осенил себя крестом.

– Не пугайся, сынок, – сказал отец Галактион. – Я это, не призрак.

Брат Савва потрогал его и успокоился – действительно не призрак.

– Телепортацию вот освоил с Божьей помощью, – объяснил монах.

– А зачем она тебе, дедушка? – спросил брат Савва.

– Зачем? – Отец Галактион в задумчивости присел на постель послушника. – А и правда, зачем?