Белый крест - Страница 10

У коттеджа Мурманцевых нагнал мальчишкарассыльный. Вручил письмо и ускакал.

– Из Академии, – волнуясь, сообщил Мурманцев жене и вскрыл конверт. Быстро пробежал глазами. – Меня отзывают из отпуска. Странно. Извещение не официальное. Лично от директора.

– Ничего странного, – возразила Стаси. – Ты всетаки его зять.

– Но тебя вызывают тоже. Почему? Ты ведь еще не получила распределения. И отсрочка твоя не закончилась.

– Ах, какие мы недогадливые, – поддразнила Стаси. – Ты обет давал? Муж и жена плоть едина. Потому и вызывают. Чтобы у меня не было соблазна остаться в этой благословенной глухомани еще на пару неделек. – Она упала на подушки дивана и блаженно закрыла глаза. – Странно другое.

– Что?

– То, что твой «брачный заговор» против меня увенчался успехом. Ты ведь не довел его до конца. И до сих пор не рассказал мне, как собирался в итоге достичь цели.

– Ну, это просто.

– Неужели?

– Да. Я бы предложил тебе помощь в расследовании. Ты бы, конечно, стала отрицать, что имеет место именно заговор, а не что иное…

– Ох, знаю, знаю. Магия отвергнутого слова и все такое…

– Вот именно. И вдобавок девичья гордость. Но я был бы настойчив. В конце концов ты бы согласилась. А дальше уже дело техники, не составляющее труда для аса конспирологии, каковым я, несомненно, являюсь…

– Хвастунишка.

– Постепенно я бы внушил тебе мысль подозревать меня – так, будто ты сама до этого додумалась.

– И, потвоему, я в итоге должна была влюбиться в тебя – в изощренного заговорщика, плетущего сети против невинных девиц, погрязшего в безответной любви?

– Конечно!

– Если хочешь знать – я влюблялась много раз и во многих. Но никогда – таким кривым путем.

– Кривым? Хочешь сказать, что не любишь меня? – Мурманцев изобразил лицом разочарованное изумление.

– Я немножко спрямила твою математическую траекторию, – улыбнулась она. – А всетаки, зачем тебе понадобилось умножать два на два логарифмическим способом?

Мурманцев грохнулся на колени и прижал руки к груди.

– От избытка чувств! – И добавил, ухмыляясь: – А кроме того, мне посоветовал это твой отец.

– Ах да!

– Дада. К несчастью, я не знал, что ты подслушивала.

– Фи. Не подслушивала, а случайно услышала. К счастью.

Будущую свою жену Мурманцев увидел впервые пять лет назад. Он окончил курс, она только поступала в Академию – семнадцатилетнее создание в строгой юбочке ниже колен, с косой и взглядом котенка. Как громом сраженный, двадцатидвухлетний Мурманцев стоял в коридоре, долго глядя вслед мелькнувшему видению. Придя же в себя, ощутил испуг. «Так не бывает», – сказал он себе. И, бросив все, сбежал в монастырь. Глухую, северную, бедную и голодную пустынь. Прожил там год, укрепился в духе и понял, что так бывает.До краев и без остатка. И что монаха из него не получится. Поэтому вернулся и попросился в ординатуру. Через два года стал преподавать. Курсы криптоистории, конспирологии и новейшей политической истории. Думал отказаться от ведения предметов в женской группе, но мотивировать было нечем

Анастасия Григорьевна Мирская, дочь директора, генералмайора Григория Ильича Мирского, не обращала на ординарного преподавателя, дворянина и смоленского помещика Мурманцева никакого внимания. Даже на экзаменах не пыталась отвлечь его томным взглядом от учебного предмета. Мурманцев однажды в шутку сказал ей, чтобы не строила ему глазки. Анастасия Григорьевна искренне и очень серьезно изумилась:

– Кто строит глазки? Я?

Барышни, на задних рядах готовившиеся отвечать по билетам, зажали ладошками рты. Мурманцев стушевался.

– А вы считаете, мне нельзя строить глазки? Отчего же, интересно знать?

Мадемуазель Мирская наклонила голову и невозмутимо молвила:

– Оттого, что не надо так нелепо шутить, мсье Мурманцев.

После этого Мурманцев терпел еще несколько месяцев, а затем пошел сдаваться директору. Прибыл к нему домой и выложил все, начиная с того самого коридора, где грянул гром. Попросил совета и участия. Генералмайор Мирский обдумал его взволнованную речь, проникся страданием молодого Мурманцева, потеребил себя за усы и спросил:

– Вы ведь преподаете курсантам конспирологию? Теория заговора и все прочее?

– Так точно, ваше превосходительство.

– Ну, вот и составьте ваш собственный… гм, заговор. Стасенька у меня девочка впечатлительная. Поразите ее воображение чемнибудь эдаким. Ручаюсь, она не останется равнодушной. Если, конечно, вам хватит благоразумия и изобретательности.

И Мурманцев придумал «эдакое».

С наступлением следующего учебного года женский пятый курс Академии был заинтригован странными посланиями. Таинственный некто начал с того, что каждой барышне этого курса прислал букет хризантем. По букету в день – их приносили рассыльные из цветочной лавки в один и тот же час, в перерыве между занятиями. Двадцать один букет. Но почемуто загадочный незнакомец забыл о Стаси Мирской, оставленной без цветов. Затем пошли записки – с изящными комплиментами по поводу красы и благонравия очередной барышни. И снова по письму в день, всем, кроме дочери директора. Девицы начали шушукаться в сторонке и бросать на нее жалостливовеселые взгляды.

После изъявления восхищения незнакомец перешел к средствам более радикальным. Начал присылать билет на вечернее представление оперного театра. Это граничило с неприличием, и барышни каждая для себя решали, принять ли приглашение. Около половины не рискнули. Другая половина по очереди перебывала на «Щелкунчике», «Евгении Онегине» и «Кармен». Впечатлениями после этого они друг с другом не делились. Ходили задумчивые и отделывались от вопросов загадочным выражением лица, которое можно было перевести как «Вам и не снилось». Те, кто побывал в театре раньше, смутно подозревали – но молчали. Ведь могло оказаться, что комуто и в самом деле повезло больше, чем им. Ларчик открывался просто – ни одной из них не посчастливилось узреть таинственного незнакомца. Соседние места в партере занимались людьми, явно не имеющими отношения ни к цветам, ни к запискам.

На Стаси, которая опятьтаки не получила приглашения, начали поглядывать теперь уже с откровенным интересом. Появились недвусмысленные догадки. Весь курс был скандализован и горел желанием докопаться до сути дела. Директорская дочь начала избегать общения с подругами. Стала лихорадочно румяной, а глаза горели плохо скрываемым гневом.

Тем временем настойчивый аноним открыл новую серию посланий. На этот раз пылкие признания в неравнодушном отношении. Барышни, не выдержав, в один голос обратились к Стаси с требованием разъяснить, кому она так насолила, что вот уже четвертый месяц ей мстят с изощренностью, достойной Нерона и Чезаре Борджиа. Что она им ответила, о том история умалчивает. А через неделю на лекции по конспирологии мадемуазель Мирская задала вопрос по теории заговора:

– Господин Мурманцев, скажите, могут ли определенные события имитировать заговор или интерпретироваться как заговор против когото с целью внедрения в общество некоего мнения относительно объекта этого заговора?

– Безусловно. Пример – убийство Распутина. Точнее, некоторые его поздние извращенные интерпретации как заговора английской разведки против русского престола и «спасителя» отечества Распутина.

– А может ли сам объект заговора быть тем, в кого внедряется это мнение?

– В истории встречалось и такое.

– Но тогда это мнение должно быть както обозначено, вербализовано или определено иным способом?

– Несомненно.

– Благодарю вас. Это все, что я хотела узнать.

Остальные девицы ничего не поняли, но Мурманцев мог поклясться, что мадемуазель Мирской известно все и она требовала у него ответа на совсем другой вопрос. Однако выводов не сделал. За что и поплатился позором.

Еще через неделю он стал замечать отчужденное отношение коллег, хмурокосые взгляды профессуры, перешептывания за спиной и презрительное недоумение в глазах курсантов. Ломать голову пришлось недолго. На одной из лекций его спросили прямо: