Белые раджи - Страница 6

Обе сели в тильбюри мисс Анджелы - крайняя худоба и вытянутое лицо придавали этой двадцатидвухлетней особе печальную элегантность. Хотя кожа у нее и не была зеленой, сама она напоминала редкий и дорогой сорт огурца. Мисс Анджела была пятой и последней дочерью сэра Фрэнсиса Бердетта, который выступал в Парламенте за свободу слова, освобождение католиков или отмену телесных наказаний в армии, но не любил смеяться сам и когда при нем смеялись другие. Его семейство, иногда приезжавшее на воды в Бат, отличалось весьма необычными родственными связями. Томас Кауттс, дед Анджелы, в семьдесят четыре повторно женился на актрисе из «Друри-лейн» (между прочим, близкой подруге Сплетницы), а та, овдовев, вышла замуж за герцога Сент-Олбанского. Эта побочная бабушка завещала огромное состояние Томаса Кауттса самой младшей внучке, оговорив, что та должна будет присовокупить к имени Бердеттов имя и герб Кауттсов: впоследствии внучка получила на это королевское разрешение. Мисс Анджела старалась подражать отцу - с завидным упорством осушала болотистые островки, помогала при необходимости земледельцам, добывала лодки пострадавшим ирландским рыбакам и занималась благотворительностью с той грустной заботливостью, с какой сооружают адскую машину. Она хорошо знала, чего хочет, а также понимала, что гигантское наследство герцога Сент-Олбанского однажды сольется с тем, которое у нее уже имелось, и тогда она начнет строить церкви, основывать миссии и епархии. Далеко. Везде. По всему свету.

Кладбище заполнилось сливками общества. Шел дождь, и земля с негромким хлюпаньем засасывала обувь. В больших лужах из полированного серебра отражались плывущие тучи и перевернутые участники похоронного шествия с обрезанными ногами и поникшими головами - они протискивались меж толстыми гранитными крестами, склонившись, точно пьяницы. На холодных облачках вылетавшего из уст пара возносились молитвы. Порывистый ветер изредка раскачивал голые вербы, колыхал вуали и шарфы. Могилу обступили Эмма и преподобный отец Джонсон с двумя мальчиками, причесанными под детей Эдуарда, а также Маргарет и преподобный отец Сэвидж. Миссис Брук опиралась на руку Джеймса - ее птичье лицо, такое маленькое в обрамлении огромных черных мехов, осунулось от рыданий. На фоне плаща Джеймс казался еще бледнее. Стоя рядом с гробом, он, казалось, составлял с ним одно целое и был Хароном этой барки, тогда как угрюмые люди отдавали швартовы.

«Какой красивый, - подумала мисс Анджела. Он был единственным из Бруков, с кем она еще не познакомилась. - Какой красавец...»

В бутафорских готических развалинах, напоминавших театральную декорацию, собравшиеся высказывали соболезнования: голоса звучали до неприличия громко, а длинная траурная вереница рывками продвигалась вперед. Берил Йетс сопровождала свою мать. Она давно уже не видела Джеймса и, заметив его, оцепенела, подобно кораллу, о который плещутся волны, а затем ревущие валы понесли девушку к нему и выбросили ее безжизненное тело на берег. Внезапно она почувствовала, что жива и с каждым шагом подходит все ближе. Остановившись, без единого слова взяла его за руку, и Джеймс вдруг избавился от прежней неловкости, стеснения и бесплодного, пагубного стыда. Он вовсе не обрадовался, а, скорее, опечалился и горько пожалел о том, что не любит Берил. Сама того не ведая, она говорила одними глазами: «Посмотри на меня - такую же земную и смертную, как ты». Эхо этих невысказанных слов поглотили могильные плиты.

После раздела семейного наследства Джеймс получил тридцать тысяч фунтов – значительная сумма по тем временам. Три месяца спустя он купил у преподобного Т. Д. Лейна, члена Королевской яхтовой эскадры, стосорокадвухтонную шхуну «Роялист». С тех пор, как Джеймс плавал на маленькой яхте с небольшим водоизмещением, он добился больших успехов в навигации и все лето курсировал вместе с Джонсонами вдоль британских берегов. То было веселое путешествие с солнечным конфетти в тени соломенных шляп, пикниками и рыбалкой, сюрпризами и розыгрышами. Джеймс любил Джонсонов и их детей. Смех не смолкал.

В начале 1838 года ему захотелось уединиться и подготовиться к большому путешествию вокруг всей Азии. Поставив «Роялиста» в док, он снял в Гринвиче скромную квартиру для себя и своего слуги. Окна выходили на складской двор, а лестница оказалась крутой, точно корабельный трап: если приподняться на цыпочках, можно коснуться рукой балок. Гринвич, или приглашение к путешествию. В этом дворянском городе на газонах лежали тени георгиевских колоннад, а к небу обращали свои скорбно-восторженные лики серафимы Сент-Элфиджа. Был еще и другой город - с матросскими притонами, канатными заводами и одноэтажными лавчонками близ Исполнительного дока. Всегда притягивавший литераторов и моряков Гринвич прекрасно подходил для того, чтобы погрузиться в рассказы о путешествиях. Джеймс перечитывал Раффлза. Со страниц, которые граф Виндзорский Георг посвятил Борнео, он узнал о малоисследованном сказочном острове, асимметрично разрезанном водоразделом, с которого сбегали, змеясь по высоким тропическим джунглям, бесчисленные охристые реки, впадая затем в мангровые болота. Он представлял себе громадную, покрытую непроходимыми лесами территорию: барабан в чаще призывал на охоту за вражескими черепами даякских воинов с плюмажами из перьев калао[12]. Непонятная и диковинная страна с сущим адом оловянных копей, золотыми залежами и малайскими сановниками, без конца запускающими воздушных змеев. Когда в 1814 году Голландия получила обратно почти все свои владения (по договору столь же ненадежному, как и тот? который она была вынуждена подписать вначале), Борнео попросту обошли молчанием, и его статус оставался неопределенным. Опираясь на предоставленные в Британском музее и Адмиралтействе документы, Джеймс написал небольшое исследование, которое затем появилось в «Атенеуме» и вызвало страшное беспокойство у нидерландских служб. Поговаривали даже о попытке британского захвата, и в посольствах бродили безумные слухи, разжигаемые Опиумной войной.

Однажды утром, разбирая почту, Джеймс обнаружил в ней книгу с сопроводительным письмом:

«...Мисс Гертруда Джейкоб, любезно сообщившая мне Ваш адрес, сказала, что Вы собираете документы о Борнео. Возможно, этот тонкий альбом окажется Вам полезен.

Анджела Бердетт-Кауттс».

То была коллекция акварелей, посвященных бабочкам Борнео: громадные троиды с коричнево-черными пятнами, крапчатые монархи, маленькие желтые эуремы, павлиний глаз, монашки, сфинксы, адмиралы и химеры, изображенные на ветках рядом со своими же гусеницами. Успевший забыть мисс Анджелу Джеймс внезапно отыскал в памяти высокую угрюмую девушку, встреченную на похоронах мистера Брука. Он удивился такой заботливости, но не придал ей значения. Джеймс чувствовал себя усталым и подавленным: внутри у него все переворачивалось от потрясения и паники накануне большого приключения. К тому же при маневрах одного голландского корабля на Темзе случайно повредили «Роялист». Это было дурное предзнаменование: Джеймсу хотелось остаться и в то же время - отплыть. На скверной цыплячьей перине его мучили кошмары: он блуждал по лабиринту, где пререкались две его души.

Наконец во вторник 26 октября 1838 года снабженная продовольствием, хорошо оснащенная и оборудованная лабораторными приборами шхуна под командованием опытного капитана снялась с якоря. Сам Джеймс должен был отправиться в это долгое азиатское плавание из Саутгемптона. Выбрали маршрут вдоль мыса Горн.

Переход омрачали нелепые ссоры между вечно хнычущим хирургом, сварливым старшим матросом и пьянчугой-стюардом. Джеймсу Бруку непрестанно докучали идиотской болтовней о бидонах, больном коке, гвоздях, кошках и линях, наветами и спорами из-за старшинства и полномочий - бесконечной вереницей вопросов, которые помогли ему понять истинную цену власти. Он всех отсылал к капитану. Спал плохо, час за часом мерил шагами палубу, смотрел на звезды и следил за фосфоресцирующими волнами. Однажды в открытом море увидел северное сияние, которого не бывает над Тихим океаном: корабль шел среди багряно-синих гребней в столбе яркого света, паруса окрашивались розовым, трепеща под бризом, и, подобно комете, шхуна оставляла позади длинный светлый след. А в другой раз, оставшись ночью один, Джеймс увидел то, что доводится наблюдать лишь немногим: легендарный Зеленый свет южных морей. Вначале все небо залила бледная молочная зелень, а затем изумрудная пыль, которая, постепенно став ярко-зеленой, отразилась в каждой вещи и омыла весь мир - этот тонкий и чистый оттенок мог бы напомнить Джеймсу молодой плющ под дождем, цвет чьих-то глаз, но так ничего и не воскресил в памяти, показавшись, скорее, чем-то диковинным, нежели вековечным. Говорят, тот, кто видит Зеленый свет, постигает собственную природу. Джеймс Брук, гордый и вспыльчивый, скептичный и великодушный; щедрая натура, всегда готовая прощать и склонная пересматривать собственные суждения; фантазер с большой силой воли, умеющий мечтать и переносить безмерные тяготы; пристрастившийся к утилитаризму идеалист; решительный либо изысканно учтивый, расчетливый или безрассудный - в зависимости от минутного порыва или того удовольствия, с каким он рассматривал каждую из своих бесчисленных граней.