Белые птицы детства - Страница 37

— Ва-ась, у тебя есть?

— Нету,— недовольным голосом не сразу отвечает Васька.

— И у меня нет.

— Может, они попередохли все или их вороны давно заклевали? — предполагает Васька.

— Тогда чего? — вмешивается в разговор Колька.

— А ты, Ротан (так дразнили Кольку Корнилова за большой рот), греби давай. А то вмиг на моё место по кочкам прыгать пойдёшь, — многозначительно обещает Васька и добавляет уже для Серёжи: — Давай ещё немного пройдём, а?

— Давай...

Высоко над ними проносятся косяки уток. Заметив лодку, утки берут ещё выше и осторожно облетают её. «Все утки уже учёные, — думает Серёжа, — их не проведёшь. А дед говорит, что когда-то утку можно было и палкой добыть. Конечно, если ты далеко и метко кидаешь. Только теперь хоть как ты кидай, хоть на сто метров, в утку тебе не попасть. Куда там, если она даже от дроби уныривает. Увидит огонь из ствола и успевает нырнуть. Где уж тут с палкой, пока она, палка-то, летит, утка и снестись успеет... А ещё рассказывает дед, что уток в волосяные петли и сети ловили. Как поднимутся они над озером, говорит дед, так и неба не видно. Чего же их тут палкой не бить? Только не ленись за палкой бегать...»

Здесь, в кочке, полно мокреца, и вскоре ноги и руки у Серёжи так и горят, чешутся — спасу нет. И ничего нельзя поделать, потому как мокрец настолько мелкий и многочисленный, что напоминает Серёже серую деревенскую пыль, и от него только одно спасение — ветер. Ветра мокрец боится и сразу же прячется среди осоки, так что внутренние стебли её из зелёных становятся серыми.

«Хорошо Кольке, — невольно завидует Серёжа, — он в лодке, сухой, и мокреца там почти нет...»

И вновь они сидят в лодке, и солнце уже высоко, гораздо выше леса и сопок. Говорить им не хочется. Серёжа с Васькой устали и рады посидеть в тишине, отдохнуть, а Колька первым заговаривать не решается. Слабое течение влечёт лодку мимо илистых берегов, густо поросших резедой и осокой, в которой, вполне возможно, прячутся сейчас насмерть перепуганные выстрелом и болью подранки.

— А ну их, — опять сплёвывает в воду Васька. — Никого здесь нет.

— Витька вчера двух видел, — напоминает Серёжа.

— Пусть Витька и ищет.

— Надо было Верного взять, — говорит рассудительный Коля Корнилов.

Васька с Серёжей молчат, им до слёз обидно, что они сами не додумались до такой простой мысли.

— Да-а, — протягивает Васька, — он бы им тут дал! У него нюх, он бы любую утку за километр почуял.

— Я сразу хотел сказать, — приободрился Колька, вытягивая голову из острых плеч.

— Чего же не сказал?

— Не знаю.

— Не зна-аю, — передразнил Васька, — знать надо! Один раз ему умная мысль в голову пришла, и то он промолчал...

Где-то далеко по протоке послышался мягкий и чистый выхлоп стационарного лодочного мотора. Ребята прислушались. Казалось, что мотор работает на месте, так ровно и однотонно расстилался звук над водой.

— Кажись, тройка работает? — предположил Колька Корнилов.

— Много ты понимаешь, — небрежно отмахнулся от Колькиного предположения Васька, — самая настоящая шестёрка — мотор марки «Л-6». Понятно?

Что касается моторов, с Васькой лучше не спорить. Он их все знает наперечёт и даже по звуку может определить, чей это мотор и правильно ли на нём установлено зажигание.

— Как ты думаешь, кто это едет? — спрашивает Серёжа. — Не инспектор?

— Какой тебе инспектор! — Васька высокомерно смотрит на Серёжу и Кольку Корнилова. В засученных до колен штанах, подпоясанных жёлтым электрическим проводом, в выгоревшей под солнцем брезентовой куртке, он сидит высоко на носу, подставляя жарким лучам продолговатое лицо с жирными крапинками веснушек на носу. — Ты что, не слышишь, как у него клапана стучат? Это же только у Николашки Музина они могут так стучать. Когда-нибудь достучатся... Так баб-бахнут, что Музин винтики от мотора не соберёт.

Серёжа старательно вслушивается, но никакого стука не различает, кроме всё нарастающего крепкого выхлопа.

— Вот бы он нас на буксир взял, — мечтает Колька Корнилов.

— С грузом идёт,— вслушивается Васька, и ребята с нетерпением смотрят на поворот, из-за которого должна появиться лодка. — Наверное, сено с лугов тартанит.

В это время два неожиданных выстрела гремят над Ванькиной протокой, а спустя мгновение и ещё два, и тут же над ребятами проносится плотный косячок белобоких уток.

— Николашка стрелил, а потом добивал, — поясняет Васька. — Сейчас здесь будет.

Действительно, вскоре из-за поворота показывается узкий и высокий нос моторной лодки с чёрным трёхпалым якорем на боку. Лодка длинная и широкая, тёмно-красного цвета, по которому белилами печатными буквами выведено: «Сильвия». В лодке, боком к ребятам, сидит Николашка Музин в клетчатой фуражечке и крутит маленькое рулевое колесо, приделанное к левому борту. За Николашкиной лодкой высоко вздымается пенный бурун. Расходясь на два морщинистых уса, он ударяется в берега, раскачивая лохматьте кочки и сухие камыши. Лодка идёт медленно и тяжело, и потому лишь через некоторое время ребята видят, как из-за того же поворота показывается просмолённый кунгас, высоко загруженный сеном. Впрочем, от кунгаса виднеется лишь самый краешек носа, и потому кажется, что по Ванькиной протоке самостоятельно плывёт небольшой стожок сена. И так сказочна, удивительна эта картина — ровная гладь Ванькиной протоки, лодка, бурун и стожок сена, — что ребята в молчаливом согласии долго и неотрывно смотрят на неё.

— Эй, вы чего тут? — замечает ребят Николашка Музин и сбавляет обороты.

— Подранков ищем, — за всех отвечает Васька.

— Нашли? — Николашка достаёт из кармана мятую пачку папирос и закуривает, щелчком отбрасывая сгоревшую спичку.

— Нет, — мрачнеет Васька. — Надо собаку, а так бесполезно.

— Знамо дело, — соглашается Николашка. — А только я сейчас такого подранка сотворил, что безо всякой собаки можно брать. Он, можно сказать, подыхать пошёл.

— Где!? — Глаза у ребят загораются.

Николашка ещё сбавляет обороты, и лодка почти стоит на месте, туго натянув верёвочный буксир.

— Тут, за поворотом, — кивает Николашка. — Одну-то я взял с первого выстрела. — Он нагибается за уткой и показывает её ребятам. — А вторая боком-скоком да к самым камышам. Ну, я ещё два раза по ней вдарил, она закружилась, голову вниз и в заливчик. Мне, с сеном-то, недосуг по заливчикам промышлять, а вы сразу найдёте. Там и искать нечего, она, поди, готова уже...

Николашка добавляет обороты, лодка проседает и, вильнув кормой, продолжает путь. Ребята переглядываются, и Васька, зачем-то понижая голос, приказывает Кольке Корнилову.

— Греби!

Колька гребёт, путаясь и чиркая вёслами по воздуху, Васька грозит ему кулаком, а Серёжа всё смотрит с кормы, как уплывает по протоке стожок сена. И так ему хочется сейчас оказаться на этом стожке, вырыть яму, разметаться на спине и смотреть в неподвижное небо, пронзительно синее, бездонное, не знающее границ и пределов. И так чудно будет пахнуть зелёной травой, сухой полынью и конским щавелем, такими родными и близкими покажутся эти запахи, что захочется как бы раствориться в них, пропасть, чтобы уже ничем не отличаться от первой попавшейся былинки и самого простого цветка...

— Серёга, слышь, — окликает Васька, свешивая ноги по бортам лодки, — а чего с подранком делать будем?

— Ты вначале его поймай, — сердится Серёжа, оторванный от своих мыслей.

— Ну, а поймаю? — не сдаётся Васька.

— Можно на углях испечь, — говорит Колька Корнилов. — Я знаю как...

— Ну?

— Взять большой кусок фольги...

— Это не про нас, — перебивает Васька, — греби.

И Колька, было обрадовавшийся передышке, вздыхает и гребёт дальше.

Серёже этот разговор не нравится, он хмуро смотрит на товарищей и затем сердито отворачивается.