Белое станет черным - Страница 11

– А этот переулок до сих пор существует?

– Да, но называется по-другому.

– Как?

Дьякон улыбнулся.

– Угадайте.

– Неужели переулок Маяковского?

– В точку! А в бывшей квартире Бриков теперь Музей-квартира Маяковского. У вас завтра… часов, скажем, в двенадцать… есть дела?

– Есть, но ради похода в музей я готова их отложить. С детства обожала музеи, – с усмешкой прибавила Марго и передернула плечами. – А чем мне заняться сегодня вечером?

Дьякон, погруженный в свои мысли, не заметил лукавого огонька, засветившегося в глазах журналистки, когда она произносила эти слова.

– Нам нужно побольше разузнать о поэме, – сказал он. – И найти ответ на главный вопрос: почему Маяковский в рождественскую ночь был не с Лилей? Что заставило его уйти из дома? Вот этим вы и можете заняться сегодня вечером. Побродите по Интернету, поищите информацию.

Взгляд журналистки слегка похолодел.

– А что насчет таинственных негативов Родченко? – спросила она сухо.

– Я попробую про них что-нибудь разузнать, – ответил дьякон. – Я близко знаком с директором Дома фотографии Ольгой Орловой. Через месяц открывается выставка работ Родченко. Нанесу ей визит, побеседую. Нам надо спешить. Времени очень мало.

– Вы уже говорили, – сухо сказала Марго. – Это из-за вашей поездки в Париж.

Отец Андрей покачал головой:

– Не только. Нам нужно раскрыть это дело до того, как «специальный человек» убьет еще кого-нибудь.

– Думаете, он не остановится на одном убийстве?

– Уверен, что не остановится.

Марго нахмурила лоб.

– Вы так и не сказали, как называется поэма Маяковского, которую вы тут цитировали?

– «Про это», – ответил дьякон. – Она называется «Про это».

– Про что – «про это»?

Дьякон допил вино, поставил опустевший бокал на стол, вытер рот салфеткой и ответил:

– Это не совсем понятно. Кстати, первая глава поэмы так и называется – «Про что – Про это?».

– И как сам Маяковский отвечает на этот вопрос?

– Расплывчато. Хотите, прочитаю?

– Валяйте. Только без трагических завываний, пожалуйста.

Отец Андрей снова взял смартфон, прищурил карие глаза и прочел, на этот раз совершенно спокойным и прозаическим голосом:

– Любовь, – выдохнула Марго вместе с дымом.

Отец Андрей оторвался от смартфона и внимательно на нее посмотрел.

– Возможно. Но в поэме на месте ключевого слова стоит лишь многоточие.

Марго небрежно пожала плечами.

– Ну и что? Дураку понятно, что это любовь. И рифма прекрасная. «Лбов – любовь»!

Дьякон поднял руку и потер лоб.

– Да, рифма оригинальная, – сказал он, усмехнувшись. – Лучше бы вы срифмовали с моим лбом «любовь», чем связку отмычек.

– Что, еще болит?

– Немного.

Марго небрежно пожала плечами:

– Сами виноваты. Скажите спасибо, что я не зашибла вас насмерть. – Она стряхнула с сигареты пепел, посмотрела дьякону в глаза и вдруг спросила: – Куда вы пропали год назад, Берсенев?

Отец Андрей отвел глаза.

– Это долгая история.

– Ничего, я готова послушать. Расскажите.

По-прежнему не глядя Марго в глаза, дьякон покачал головой.

– Нет, не сейчас.

Зрачки Марго сузились.

– А когда?

– Потом… когда-нибудь.

– Наверно, связались с какой-нибудь монашкой, – презрительно предположила Марго. – А потом изменили ей, и она дала вам кадилом по физиономии. Поэтому у вас и шрам на виске.

Лицо дьякона вспыхнуло.

– Я… – начал было он, но Марго не дала ему договорить.

– Ладно, – небрежно сказала она. – Мне не так уж это и интересно. К тому же – «кто старое помянет, тому глаз вон». Будем строить наши отношения на новой базе. Вы как – согласны?

– А вы? – прямо спросил отец Андрей.

– Я – да, – ответила Марго и вмяла окурок в пепельницу.

По дороге домой Марго купила себе еще одну бутылку португальского портвейна. Она решила сделать себе на ночь коктейль. Но потом – после душа, в мохнатом халате, перед включенным телевизором, забравшись с ногами в кресло – передумала и решила выпить бокал чистого.

На душе было погано. Встреча с дьяконом пробудила воспоминания, от которых Марго давно уже (так она, по крайней мере, думала) избавилась. Теперь эти воспоминания снова взяли ее измученную душу в оборот и не собирались отпускать. Год назад их отношения, вполне товарищеские, даже дружеские, чуть было не переросли во что-то большее. А потом дьякон пропал. Просто испарился, словно его никогда и не было. Его номера телефонов были заблокированы.

И вот прошел год. Марго сидела с ногами в кресле и, обхватив колени, смотрела, как на экране телевизора беззвучно шевелятся рты актеров. С выключенным звуком их игра выглядела еще бездарней. Они были похожи на детей из школьного драмкружка, которые пытаются разыграть на школьной сцене шекспировские страсти. Смешно и глупо.

Время от времени Марго подносила к губам бокал с темно-красным «Порто» и делала маленький глоток.

«Какие все-таки гады эти мужики, – думала Марго устало и беззлобно. – И зачем они выматывают нам душу? Говорят, что женщины непостоянны. Какие глупости. В сравнении с мужчинами мы просто незыблемые скалы. Говорят, что мы легкомысленны. Но ведь это они носятся по жизни, высунув язык, меняя увлечения, работу, женщин. А потом они пропадают. Казалось бы, навсегда. Но проходит год-два, и они снова появляются в нашей жизни, чтобы снова выматывать из нас душу. Какое скотство… Господи, и зачем ты только создал этих проклятых мужчин?»

Ей вдруг вспомнились строчки Маяковского, которые прочел ей в ресторане отец Андрей. И она зашептала, сжимая в руке бокал так сильно, что побелели пальцы:

Марго залпом допила портвейн. Затем протянула руку к бару, достала бутылку и налила себе еще. «Гулять так гулять», – с горьким отчаянием решила она.

Потом она пила еще. И еще. Затем ей позвонил бизнесмен Соболевский, с которым Марго рассталась полтора месяца назад, после того как он предложил ей руку и сердце, предупредив, что он приверженец «Домостроя» и Марго придется изменить свой образ жизни, ну, или хотя бы внести в него серьезные коррективы. Время от времени Соболевский звонил ей, снова и снова уговаривая выйти за него замуж. На этот раз повторилась та же история. Бизнесмен хвастался кольцом с бриллиантом в два карата, обещал измениться, подарить джип… Марго выслушала его тираду с угрюмым молчанием, а когда он прервался, чтобы перевести дух, сказала слегка заплетающимся языком:

– Соболевский, найди себе другую подопытную мышку.

– Что? – удивился тот. – Какую мышку? О чем ты, Марго?

– Иди к черту, – сказала Марго и брякнула трубку на рычаг.

Потом она допила «Порто» и уснула прямо в кресле, перед включенным, беззвучным телевизором. Телефон звонил еще несколько раз, но Марго его уже не слышала. Она спала тяжелым, похмельным сном. И всю ночь ее преследовали кошмары.

Москва, декабрь 1922 года