Белая ворона (СИ) - Страница 4

Я определенно положительно влияю на аборигенов.

Кира Воронова в этом теле без году неделя, а уже почти что двигатель прогресса. В отдельно взятой песочнице, ага.

Сегодня балбес с лопаткой и формочками.

Этот Чен Чен из обеспеченной семьи: я-то все еще орудую самыми совершенными инструментами — своими ручонками.

— Ни хуа, — гордо вздергиваю носик.

— Ни, — похоже это все, что он смог выучить.

Да, прогресс такой себе. Даже на лвл-ап до уровня 1 с нулевого не тянет.

Нечего на такого бездаря тратить свое драгоценное.

Трамбую песок, вчерашний дождь его удачно увлажнил — стены будут прочнее.

Какое-то время Чен Чен пялится на процесс. И что-то свое сооружает. Тяп-ляп, как любой безалаберный мужик с кривыми руками и без профильного образования.

А ведь с его формочками и лопаткой мы могли бы тут дворцовый комплекс отгрохать! И сад посадить: всякие цветочки-лепесточки вокруг, выкапывай да сажай. Даже пруд бы вырыли. Там вон лужа не просохла, есть откуда натаскать воды.

— Яо! — мой грязный палец тычет в лопатку.

«Надо».

И смотрю на него, как когда-то глядела на очень умного, но своенравного кошака по имени Бейсик.

Бейсик жил с нами пять лет, потом загулял, какое-то время ходил к хвостатой мамзели женихаться, а однажды не вернулся. Я-прошлая ревела больше недели, искала мехового предателя, но — увы. Так вот, взгляд выражал: «Надо, и не спорь», — и касался обязательного мытья лап после очередного загула.

Чен Чен слова «надо» не знает. И не хочет делиться лопаткой. Но куда ему против моего сурового взгляда?

Лопатка переходит из рук в руки. Я показываю балбесу, как надо утрамбовывать края ямки. Мы копаем пруд.

— Ли Мэйли! — это ма закончила какие-то свои дела на улице.

Возвращаю балбесу лопатку.

— У-а-у! — начинает реветь это недоразумение.

— Мама Мэйли, приходите еще, — умиляется мамаша балбеса.

Чен Чен встает, его координация явно уступает моей. Нога — ямка недоделанного пруда — падение. Лицом в мокрый песок.

Эх, неудачник. Даже руки после такого об тебя вытирать неохота.

— Мама Мэйли, постойте, — машет руками балбесова маманя.

Ее ребенок в это время приподнимается над местом падения, отплевывается песком.

Не, ну кто заставлял его есть песок? Точно не я. К нам претензий быть не может.

— А? — моя китайская мать уже разворачивалась, чтобы уйти домой.

— Мама Вэйлань позвала нас на чай завтра, — часть фразы эта торопыга выпалила очень быстро, пришлось додумывать. — Мама Мэйли, вы придете? А-Чен будет рад видеть друга по играм.

Мозг готов высыпаться через ушные раковины, что те песчинки.

Как же сложно мне привыкнуть к их построению предложений! Да, оно примитивное. Для носителя великого могучего их расстановка слов звучит ужасно.

Да я забыла о высоком штиле в прошлой жизни больше, чем все знакомые мне азиаты, вместе взятые, знали!

Резало слух мне все это так сильно, что я — когда могла, конечно — мысленно переиначивала их высказывания. Делала более удобоваримыми для своего восприятия.

Но это работало, когда говорили в обычном темпе. Когда я успевала услышать, понять, воспринять и переработать под себя.

А эта трещотка тараторила, словно экзамен на скорочтение сдавала. Сколько слов в минуту скажет, столько тысяч юаней муж с работы принесет.

Но я все равно успеваю. В год! Повод гордиться собой.

Еще тормозят всякие нелепости, вроде этого: «А-Чен». Поняла, о ком речь, только потому, что дома меня иногда зовут А-Ли. Типа нашего уменьшительно-ласкательного. Кира-Кирочка-Кируся. Детское имя, вот. На людях в основном зовут, как взрослую, а дома «обласкивают».

Мне это странно. Родителям нормально. Терплю.

— Не знаю, — пока я страдаю от трудностей перевода, моя китайская мать мнется.

Мамаша балбеса, как заправский пиар-менеджер, начинает втирать, что чай с мамой Вэйлань — это лучшее, что могло случиться с нашей семьей. Событие, которое никак нельзя пропустить.

Ведь у мамы Вэйлань есть знакомства в садике.

— Но ведь Мэйли только годик исполнился… — мямлит моя женщина. — В детский сад берут с трех лет.

— С двух! — делает ход эта прирожденная рекламщица. — Вы не знали? В нашем районе открыли прекрасное место с дошкольной подготовкой. Там принимают с двух лет. Но требования к детям и родителям очень серьезные. Мама Вэйлань поделится с нами тем, что знает.

Извилины мои раскалились, чтобы я смогла понять — а что, собственно, нам впаривают?

— Мама Мэйли, вы должны прийти, — контрольный моей нерешительной. — Это ради блага вашего ребенка.

— Хао дэ…

Хао в третьем тоне, что значит: «Хорошо».

Ма, на что ты нас подписала?

Эта бойкая балбесова мать переходит на третью космическую, и я уже с пятого на десятое выцепляю информацию, когда и где нам с ма назначена встреча.

И ну совсем не понимаю, зачем нам туда, в самом-то деле, идти? Если даже не с трех, а с двух лет меня запихнут на нары… зачеркнуть! Отправят ходить строем… Зачеркнуть! Отведут в детский сад… Да, приемлемая нейтральная формулировка.

Короче, в любом случае, до неволи мне еще год. Год!

А чай пить — завтра.

Хм-м…

Ужасно клонит в сон, все же перенапрягла я хилый детский разум с попытками в скоростной перевод.

Но один вопрос не дает мне спокойно вырубиться прямо в теплых и заботливых руках.

Мать моя, китайская женщина, кто ты?

Сейчас кто-то покрутит у виска. Мол: мама, папа — это база.

Или бабамама, как местные говорят.

Даже если они чужие мне-прошлой, у меня-нынешней других ма-ба нет. И не предвидится.

Как можно не знать их имена?

Не надо грязи! Имя отца я знаю. Его называла по имени ма, когда он вернулся домой ближе к ночи. Под градусом. Он тогда бормотал что-то похожее на: «Лайла», — и обнимал дверной косяк.

На самом деле говорил он: «Хуилай», в значении — я вернулся.

Мне это остро напомнило, каким красивым приходил с мероприятий мой драгоценный муж. Распахивал объятья, восклицал только ему понятное: «Лайла!» — и пытался на меня дыхнуть.

Да, были недостатки в нашей с ним совместной жизни. Но будь шанс — я бы всё повторила. От и до.

Отвлеклась. Ба зовут Ли Танзин. Ли — фамилия, Танзин — имя. Самый тихий или очень тихий. Тишайший, я бы так перевела.

Если не считать пьяненьких приходов после последнего рабочего дня, ба и впрямь у нас с ма очень тихий.

С ма всё куда как сложнее.

Она чаще всего — мама Мэйли. Очень редко, для курьера доставки, например, она госпожа Ли. Госпожа — это просто вежливое обращение, не стоит додумывать лишнего.

Имя, мать! Имя!

Да она сама себя называет «мама Мэйли»!

С моей стороны это выглядит так, будто человек сознательно отказывается от имени собственного, чтобы быть приложением к другому — маленькому — человечку. И немножко частью фамилии мужа.

Кто она сама?

Очень хороший вопрос.

Эх… Если бы я умела читать, провела бы операцию «Ы». Ну, вы знаете, чтобы никто не догадался.

Я бы проникла в спальню родителей (это мне не трудно, так как все еще ночую с ними, не отдельно). Нашла бы (после долгих и неустанных часов наблюдений), где они держат документы. Там бы взяла паспорт ма. Готово!

Увы. Пока что этот тернистый путь не для меня. Остается прислушиваться и ждать, пока она (мать моя китайская женщина) не раскроет свою личность.

Я терпеливая. Дождусь.

Или выучу китайский, который письменный.

Даже интересно, что наступит раньше?

День моего первого выхода в свет проходит как-то сумбурно. Завтрак стандартный, мне в нем перепадает клейкая рисовая каша и соевое молоко. У родителей каша выглядит интереснее. Она на курином бульоне, с фасолью, грибами и зеленью.

Счастливые: в моей даже соли и сахара нет.

— Ай-йя. Наша Мэйли ест аккуратнее.

Ма зрит в корень: я отвоевала право есть ложкой в первые же дни осознанного пребывания в данном туловище. Ложка, кстати, забавная, с плоским дном.