Белая кошка в светлой комнате - Страница 6

– Мой цветочек поник?

Услышав голос отца, Муза не подняла веки, напротив – меж ее бровей пролегла складка недовольства. Папа умостился рядом в гамаке, обнял ее за плечи:

– Мама велела идти на ужин.

– Папа, у вас все как обычно! – раздраженно бросила она.

– Ну, а что же нам делать, родная моя?

– Во всяком случае, не смеяться, не играть… Вы еще станцуйте!

– А дышать можно?

– Папа, мне не до шуток. Ты не понимаешь? Стреляли в моего мужа! Ему сейчас плохо. Мне тоже. Неужели нельзя создать атмосферу понимания? Это же вопрос элементарного такта.

– Мы и стараемся, чтобы Валентин не думал о том, что произошло. Но он сам отделился от нас, и это с его стороны неразумно.

Муза посмотрела на отца с негодованием. Она считала его образцом мужественности, ума и доброты. Но сегодня… Сегодня она не видела, как он великолепен, не видела, что он находится в прекрасной форме, несмотря на возраст, забыла, что гордилась им. Сегодня он несет чушь обывателя, которого не волнуют чужие проблемы. А Валентин и Муза не чужие ему!

– А если бы в тебя стреляли? – в запале спросила она. – Как бы ты себя вел? Веселился бы, показывая, какой ты храбрый, как все тебе нипочем?

– Муза, не надо так нервничать, – улыбнулся отец. – Своим настроением ты подогреваешь страх в Валентине, а это состояние ведет к неосмотрительным поступкам и… даже к гибели. К сожалению, твой муж пестует свой страх, а не гонит его прочь, лежит на кровати и страдает. Мне… обидно за него, ведь Валентин мужчина, которому уже четвертый десяток.

– Ты хотел сказать, что тебе стыдно за него?

– Муза, сейчас мне стыдно за тебя. Ты взрослая женщина, мать и жена, а разговариваешь, как юная максималистка.

– Ну и что? – резко вскочила она. – Муж меня и такую любит.

Она вбежала в дом. Задержалась на лестнице, глянув, как мама с сестрой собирают на стол, при том еще щебечут, куда лучше поставить то или иное блюдо, будто более важных проблем нет, и вспорхнула на второй этаж. Они что, носороги с толстой кожей? Муза вошла в комнату, где обычно она и Валентин спят. Муж так и лежал, уставившись в потолок. Муза присела на край кровати:

– Нас зовут ужинать.

– Не хочу. Полежи со мной.

Муза сбросила шлепанцы, перелезла через него (он не любит лежать у стенки) и прижалась к нему, положив голову на грудь. Прошло несколько минут, Валентин размеренно гладил ее по волосам, молчал. Поглаживания убаюкивали Музу, от тепла тела мужа ей стало хорошо. Она приподняла голову и поцеловала его в губы.

– Муза! Валентин! Ужинать! – послышался голос мамы.

– Поехали домой? – вдруг предложил он шепотом.

– А как же… Я думала, что здесь тебе будет спокойней.

– Глупости. Хочу домой. Вдвоем побудем.

– Хорошо.

Она соскочила с кровати, за считаные минуты сложила вещи, Валентин взял сумку. Внизу все уже сидели за столом, звякали ложками и вилками, раскладывая еду в тарелки, лепетала детвора.

– Вы куда? – всполошилась мама.

– Домой, – ответила Муза. – Приятного аппетита!

– Ирочку заберете? – растерялась мама.

– Нет, – ответила Муза в дверях. – Всем – пока!

Дачники сидели, не произнося ни слова, пока не услышали звук отъезжающего автомобиля. Первым высказался Стас – брат Музы, который был старше Валентина всего на год:

– Расклеился, как слизняк.

– Хотела бы я на тебя посмотреть, будь ты на его месте, – укорила его Гела, старшая сестра. – Ты бы, дорогой братец, оказался в психушке.

– Вы хоть не ссорьтесь, – осадил детей глава семьи – Трофим Карпович Тригуб.

– М-да… – протянул Софрон Леонидович. – Нам не такое доводилось пережить. Я до сих пор терпеть не могу овчарок, хотя собаки не виноваты. Знаете, было такое развлечение – натравливать собак…

– Прошу вас, Софрон Леонидович! – заворчала Гела. – Уже столько было сказано о войне, что нет никаких сил слушать. Я понимаю, у вас тогда украли детство, родителей, вы едва выжили, но больше не могу слушать об этом. Извините.

– Гела, прекрати, – строго сказала мама.

– Не хлебнуть ли нам винца? – поднялся с места Трофим Карпович, держа бутылку. – Сегодня мы пьем вино урожая 1985 года. Осталось несколько бутылок. Правда, сейчас я вино делаю намного качественней.

– Папа, как ты можешь! – возмутилась Гела. – Зачем делать вид, что ничего не случилось? Будто вам все равно, останется Валентин живым или нет! А он, между прочим, муж вашей дочери и отец внучки.

– Милая, я хотел только отвлечь вас…

– Не надо нас отвлекать!

– Что ж нам теперь, плакать и рыдать? – вознегодовал Стас. – Тебе сорок, а до сих пор не научилась делать выводы.

– Какие? – окрысилась она.

– Если стреляли в Валентина, значит, за дело. Ну, не бывает такого, чтоб стреляли просто так. Наверно, кинул кого-то из рабочих, не заплатил, тот человек обиделся…

– Какая чушь! – проговорила Гела. – Давайте молча поужинаем, иначе аппетит пропадет и у меня.

Суббота – друг человека, так считает Щукин. Ибо в субботу работа и текущие дела отодвигаются, основным времяпрепровождением становится валяние на диване перед телевизором, из мыслей одна ласкает сердце – завтра безделье продолжится. Так он проводит выходные, изредка разнообразя их рыбалкой по воскресным дням. Щукин привык к одиночеству и находит в нем радость. Но в эту субботу встал Архип Лукич с утра пораньше, взял удочки и поехал на рыбалку, хотя для рыбной ловли день был неподходящий – с вечера собирался дождь и никак не мог разродиться ливнем, эдак будет и дальше тужиться. А причина перемены занятий – мысли. Щукин ломал голову над свалившимися сведениями, «отзвуки прошлого» его прямо-таки заинтриговали, и все же он отмахивался от них.

Расположившись на берегу реки, Щукин недовольно поморщился: первые капли беспардонно ударили по голове. Ну, раз уж отправился в столь неудачный день на рыбалку, то можно потерпеть. Он достал плащ-палатку, перешедшую к нему по наследству от деда, завернулся в нее, капюшон нахлобучил на голову и сел на складной стул. Капли запрыгали по воде, между всплесков терялись поплавки…

Итак, совпадение исключается, потому что таких точных совпадений не бывает. Деда и отца Валентина убили. Правда, потомок Самойловых не знает обстоятельств их смерти. А вот Щукин теперь знает: в обоих выпустили по семь пуль из одного пистолета, значит, убил их один и тот же человек. Видать, достали кого-то предки Валентина крепко. А чем же достал неведомого стрелка он? На сей вопрос пока нет ответа, поэтому его следует отодвинуть в сторону. Есть и третий убитый. Стреляли в него из того же оружия и тоже всадили семь пуль. Совершено это убийство в шахтерском городе, но было первым по счету. Какая связь между ними? Возможно, никакой, а возможно – прямая. Преступления остались нераскрытыми, шансов раскрыть их сейчас – ноль. Глупо даже надеяться. Только это пока единственная точка отсчета, приплывшая, можно сказать, с того света благодаря самодеятельному архивариусу Натану Ефимовичу, который со скрупулезностью безумца коллекционировал преступления. Занятное хобби.

А есть ли смысл в том, что говорил Натан Ефимович? В сущности, эксперт ничего конкретно не сказал, предоставил свой личный архив, на основании данных из которого у него… возникли чудовищные подозрения. Чудовищными они выглядят по одной причине – время. Вендетта… Звучит красиво, и именно это слово напрашивается после сообщения о трех убийствах в прошлом, но слишком уж много прошло с тех пор времени, и именно время должно было унести всех врагов Фрола и Георгия Самойловых. К тому же вряд ли кто стал бы стрелять, выполняя завещание отцов, да и если б такое произошло, то Валентина уже не было бы на свете неделю. И все же выстрелы прозвучали.

Только весьма странные совпадения – одна и та же фамилия, один и тот же пистолет, одно и то же количество пуль настораживают, заставляют не отвергать и версию вендетты. Процент случайности возможен? Безусловно. Но такой малюсенький, что его не рассмотришь даже под микроскопом. Так что версия с вендеттой, конечно, глупая, однако больше-то ничего и нет.