Белая кошка в светлой комнате - Страница 12

– Прости, не до того мне сейчас… – говорил Фрол.

Дарья перегнулась через перила, увидела внизу сестру и его. С тех пор, как арестовали полковника Огарева, он изменился, стал озабоченным, хмурым, а раньше был улыбчивым.

– Знаю я почему, – выговорила с трудом Василиса. Она была расстроенной, просто с лица спала. – Огарева тебя ждет. Чем же она лучше меня?

– Она ждет мужа. Да будет тебе известно, Георгий Денисович мой друг и учитель. Он спас меня от смерти, дал дорогу в жизнь, я не могу бросить его семью.

– Как же! – говорила, кусая губы, Василиса. – Поверила я! Ты из-за нее со мной быть не хочешь. Не успела мужа проводить, сразу к другому в постель залезла.

– Василиса! – прикрикнул он. – Не смей говорить того, чего не знаешь. Я о тебе лучше думал, а ты такая же…

Он хотел уйти, но Васька кинулась ему на шею:

– Фрол! Миленький! Не уходи! Не бросай меня. Соскучилась я сильно… а тут она… Я ж все видела: и как ты глядел на нее, как слушал, когда она играла… на меня ни разу так не глядел, а мне-то обидно. Ну, хочешь, открыто давай жить у меня? Мне чужие языки не страшны, ото всех отобьюсь… Пускай она здесь живет, а ты со мной, а? Я тебя любить буду крепче прежнего…

Дарья аж рот раскрыла: как же можно себя так ронять? Самой набиваться, когда тебя не хотят? Васька выглядела жалкой и глупой бабой, униженно выпрашивающей подачки. Стало стыдно за нее, обидно. Да если Дарье противно глядеть на сестру, то как же, должно быть, неловко и неприятно Фролу? И уяснила тогда она главное: глупость красоте большая помеха, потому что Васька в своем унижении была некрасивой.

– Прости, Василиса, прости, – опустил он ее руки. – Не такая ты мне виделась.

– А какой мне быть? – обозлилась Васька. – Значит, погулял со мной, а теперь выбрасываешь? Как же! Она образованная, на фортепьянах бренькает! А ты… ты не друг Огареву, ты вор! Крадешь у него жену!

– Уходи, – спокойно сказал Фрол и стал подниматься по лестнице.

Дарья метнулась на третий этаж, притаилась. Самойлов зашел в квартиру, а она села на ступеньки и задумалась о том, что услышала. Сестру она не понимала, осуждала, но и… жалела ее. Гордости нет в Ваське, а без гордости баба не баба, а тряпка – это был второй урок, который извлекла Дарья.

Прошла неделя, другая, месяц. Василиса приходила к родителям редко, теперь Дарья не донимала ее ядовитыми словечками, помалкивала. Васька переменилась, часто задумывалась, без повода огрызалась. Мамаша вздыхала, глядя на нее, папаша ругался, но старался, чтоб Дарья не слышала. А она все слышала, все замечала, да делала вид, что глухая и слепая. Так-то оно лучше. Про себя же удивлялась: почему взрослые думают, будто дети ничегошеньки не понимают? Когда папаша изъяснялся с Васькой недомолвками, Дарья в уме эти недомолвки достраивала – он хулил старшую дочь за недостойное поведение. Неужто догадался, что Васька с Самойловым гуляла? Только подробности прояснились совсем неожиданно.

Однажды вечером ее вызвал однолетка Семка, что жил на соседней улице в таком же клоповнике. Дарья вышла к нему, накинув пальтецо:

– Чего тебе?

– Ваша Василиса у Федьки Косых, – доложил он шепотом.

– Ну и что? – пожала она плечами.

– Пьют самогонку и в карты режутся. А Василиса то с одним целуется, то с другим, как последняя… Сам видал. Не впервой уж.

Вон, значит, за что папаня чихвостил Ваську… И поделом ей! А стыд-то какой от людей! Дарья сказала, чтоб он обождал ее, сбегала домой, оделась и выскочила к нему:

– Показывай, где это.

Она хотела своими глазами убедиться, сколь низко пала ее сестрица.

Федька Косых жил в развалюхе похуже дома Дарьи. О нем нехорошие слухи ходили – будто Федька чужие карманы чистил, но пока не попадался, будто дружки у него – отъявленные бандиты. Он всех убеждал, что работает, а где – никто не знал. Щеголь был, каких свет не видывал: сапоги аж горели, до того начищены, рубахи ситцевые редко надевал, все больше шелковые, пиджак носил и каскетки модные. Сохли по Федьке все девки в округе, а он их портил без зазрения совести. И все же Федька Косых нравился Дарье, потому что видный был парень, умел складно говорить, пел под баян и плясал здорово. Конечно, в сравнении с Фролом Федька проигрывал – Фрол военный, армейская форма возвеличивала его над другими мужчинами. Только Василисе сук надо рубить по плечу, в этом смысле Федька и есть ей пара. Но то, что она пьет с мужиками и целуется с кем ни попадя, никуда не годится!

Семка перебрался через дощатый забор, помог перелезть Дарье. Они обошли дом, подобрались к окну и заглянули в комнату. Накурено, хоть топор вешай, на столе нехитрая закуска, бутылки и стаканы. Среди клубов дыма сидела Васька со стаканом в руке и хохотала, как полоумная, – видно, Федька что-то смешное нашептывал ей на ухо. Кроме сестры и Федьки, там были еще двое с папиросами в зубах, в ярких косоворотках, с красными харями, эти играли в карты. Дарья и Семка не переговаривались, ведь окошко было чуток приоткрыто, наблюдение вели молча. Двое закончили игру, налили в стаканы мутноватой жидкости, выпили. Васька пила с ними, что болью отозвалось в душе Дарьи. Один положил ладонь на колено Васьки, сжал его. Федька это заметил, сбросил его руку, завязался спор, грозивший перерасти в драку. Васька встала меж ними:

– Будет вам! Чего скубетесь попусту? Про меня-то забыли… Я хозяйка над собой, не вы. А коль кто из вас хочет меня, так службу поначалу мне сослужите. Кто смелым окажется, с тем я и буду.

Не понимала Дарья, к чему вела речь сестра, только сердце ее тревожно сжалось. Не понимали и мужики, хоть и пьяные были, а насторожились.

– Ну и что за служба? – спросил мордатый, с крупным носом.

– Это Гиря, – шепнул в ухо Семка. – Бандюга…

Дарья закрыла его рот ладонью и пригнулась, увлекая приятеля за собой. Некоторое время они сидели под окном и слышали договор.

– Одолженьице малое мне надобно, – говорила Васька. – Всего-то подрезать одного человека. («Самойлова!» – догадалась Дарья.) Не насмерть, так… маленько личико подпортить. Дело нехитрое, а я в долгу не останусь.

– Ополоумела? – воскликнул Федька. – На что подбиваешь?!

– Погоди, – сказал Гиря. – Дело-то нехитрое – подрезать. И кого?

– А хозяйку мою бывшую, – ответила Василиса. – Огареву.

– Нет, Василиса, я на такое дело не пойду, – во всеуслышанье заявил Федька. – Мне на воле любо, а не в тюрьме конопатиться.

– Да кому она нужна, жена предателя? – усмехнулась Василиса. Дарья и Семка слышали, как постукивают по полу ее каблучки. Им пришлось вжаться в стену, так как голос Васьки раздался прямо над их головами, она, видно, к окну подошла: – За нее никто не вступится, не посадит в тюрьму.

– Чем же она тебе насолила? – кипятился Федька.

– А ничем, – окрысилась Васька. – Хочу так. Больно много воображала о себе. Так есть средь вас мужики? Или вы только водку пить умеете?

По всей видимости, она отошла от окна, голос ее теперь слышался не так отчетливо. Семка толкнул подругу, мол, идем отсюда, пока нас не заметили, но Дарья отмахнулась от него. Она хотела знать, до чего у Федьки договорятся.

– Ну, добро, – сказал Гиря. – Сделаю, как ты хочешь.

– Да и я не прочь… – подал голос третий.

– Вот и ладно, – сказала Василиса. Дарья приподнялась и заглянула внутрь. Сестра положила руки на плечи Гире, улыбалась. – Да только она не выходит, выманить ее надобно. Завтра вечерком записку ей передадим через пацаненка, что, мол, мужа ее перевозить станут, он хочет на нее поглядеть, время укажем да место, она и выбежит. А вы уж дело сладите, за что от меня награда будет.

– Гляди, не обмани, а то и тебя подрежу, – предупредил Гиря.

– Дура ты, Василиса! – в сердцах сплюнул Федька.

Дарья не стала больше слушать, отползла от дома, затем пустилась наутек, словно за ней гнались, шлепая ботинками по замерзшим лужам, от чего тонкий ледок обламывался, а ботинки погружались в лужи. Дарья не чувствовала холода, уносилась подальше от вертепа, в котором ее бесстыжая сестра подбивала мужиков на подлое дело. Семка бежал следом. На ровной улице она перешла на шаг, да не могла никак отдышаться, бешено колотилось сердце то ли от страха, то ли от… Непонятно от чего!