Белая королева для Наследника костей (СИ) - Страница 46

Раздается треск сломанных внутри тела вен. Логвар вращает глазами и из его раскрытого рта раздается глухой, едва слышимый стон. Нет, так не пойдет. Я хочу слышать, как он будет петь. Он — и его смелые дружки.

Я провожу росчерк в морозном воздухе — и их глотки взрываются воплем агонии. Ведь сейчас их тела протыкают острые иглы лопнувших вен. Дырявят, буравят, словно пыточные инструменты в руках умелого палача. И этот палач — я, маленькая, изувеченная, безумная и самая нормальная из них всех, Белая королева Мьёль.

Я расхаживаю между ледяных скульптур, забавы ради роняя некоторые, чтобы потом растоптать осколки тел. Кровь и плоть надежно заморожены, и все же снежный наст становится грязно бурым — пятно реальности на полотне моей безупречной картине мести.

Когда Артур медленно оседает на пол, прямо животом в свои треснувшие чуть выше колен ноги, я с досады фыркаю. Как же он слаб! Дружки еще живы и даже пытаются сопротивляться: лицо одного проткнуто в двух местах, из глаза другого торчит обломок черепной кости. Даже жаль, что белизне не хватает ярко-алой краски крови, но сейчас мне уже все равно. Я не собираюсь облегчать их страдания, но они все равно уже мертвы, даже если думают иначе. Почти жаль, что все закончилось так быстро.

Оглядываюсь на свою работу: ледяные статуи безупречны, месть — идеальна. Вылеплена, выпестована как желанный и долгожданный ребенок.

Остался один, посланий штрих.

Мать.

Она до сих пор жива, и я с облегчением перевожу дух.

— Прости, что пришлось так долго ждать, — издеваюсь я, поглаживая ее ледяной рот. — Месть не может быть быстрой. Особенно та, которую готовишь от всего сердца.

Мать молчит. Я пожимаю плечами и начинаю делать то, что хотела сделать всегда, сколько себя помню — сцарапываю ее рот с лица. Сдираю губы, превращая их в снежную труху. Она как будто плачет и даже готова умолять подарить ей быструю смерть, но это будет слишком просто для нее. Слишком просто для меня.

Медленно, напевая себе под нос детскую песенку о Королеве мертвецов, которая придет и превратит сердца грешников в лед, я буквально стираю лицо своей матери. Превращаю его в буро-красную кашу. Отступаю на шаг, чтобы полюбоваться проделанной работой — и с сожалением понимаю, что она уже давно мертва. Я так увлеклась, что упустила этот момент. Впрочем, уже не важно.

Я испытываю что-то вроде облегчения из-за того, что грязная работа окончена. Жаль, что легче на сердце почти не становится. Хотя оно тоже давно заледенело, хоть продолжает качать по телу жизнь с упрямством маленького ребенка, который снова и снова запускает кораблик в слишком стремительный ручей.

Промозглый ветер услужливо распахивает передо мной дверь, а взрыв обледеневших стекол за спиной становится настоящим фейерверком. Часть осколков попадает в меня, но мне ничего не стоит стряхнуть их усилием мысли. Эта власть, это древнее могущество — они опьяняют.

Я иду — и в такт шагам новой Белой королевы стены замка покрывает безупречное льдистое полотно. Люди бросаются врассыпную, кричат. Те, кто не успевает убраться вовремя, застывают, становясь вечным украшением моего триумфа. Мне почти жаль их, но я давала достаточно времени уйти.

Чего я хочу? Тишины и покоя. Одиночества. Долгого сна ночами и сладких дневных грез. Я в состоянии создать свой мир, где не будет боли и издевательств. Где моя истерзанная душа, наконец, исцелится. Наверное, так и выглядит забвение. Я хочу оставить прошлое и кануть в забытье. И отец — единственная живая душа, которую я готова сохранить. Наверное, потому, что он всегда был таким же странным, как и я, хоть и прятался за маску правителя. Теперь я понимаю, что мы оба были одержимы своими страхами. Вероятно, у него даже есть свой собственный голос.

Я улыбаюсь и поворачиваю в коридор, лениво сталкивая с пьедестала огромную каменную статую моей матери. Та с треском падает, лопается на куски.

— Мьёль?

Голос брата жестко выбивает меня из размышлений о том, во что я хочу превратить свою новую обитель. Останавливаюсь и ищу его взглядом. А вот и он: прямо в конце коридора: темное пятно на фоне покрытых морозными орнаментами стен, пола и потолка.

— Ты почему не сбежал? — спрашиваю спокойно. Надо же, меня в самом деле больше не трогает его присутствие. Хотя маленькая женщина во мне не может не отметить, что растерянность вперемешку со злостью превратили его лицо в настоящее воплощение мужской красоты. — Уходи, пока есть время.

— Зачем? — только и спрашивает он простуженным голосом.

— Во имя справедливости, — отвечаю я.

Проклятье, Логвар все еще сидит где-то в глубине меня, иначе откуда эта ноющая тоска в груди, это нерациональное желание броситься к нему на шею и целовать так долго, пока не начнут саднить губы.

— Это не справедливость, Мьёль, — говорит Логвар, и его взгляд ранит сильнее тысячи стрел. — Это бойня.

Я пожимаю плечами, хотя «другая Мьёль» во мне кричит и молит прислушаться к его словам. Просит быть милосердной. Но разве я не милосердна? Я позволяю сбежать всем, кто достаточно умен, чтобы убраться с моего пути. И я сохранила жизнь отцу. И Логвару, хоть превратить его в ледяную статую кажется более, чем правильным. Сделать его безупречным, похожим на хрусталь воплощением того, до чего меня довела наивность и любовь.

Но что-то во мне все еще видит в нем не просто предателя. Поэтому я лишь пожимаю плечами.

— Убирайся. Это щедро с моей стороны, Логвар. И если ты не сделаешь этого сейчас — я больше не буду предлагать. В конце концов, ты станешь отличным украшением моего замка.

Он мешкает, а потом делает шаг ко мне навстречу. Мне начинает казаться, что он собирается сказать еще какую-то скучную правильную вещь, и я поднимаю ладонь, предупреждая: больше — никаких поблажек. Я устала возиться с дураками и предателями. Я устала от суеты человеческой глупости и предательства, пресытилась страстями и досыта напилась отравы лжи. Теперь мне необходимы покой и тишина, и это замок — мой замок! — станет тихой обителью. Никто и никогда не вторгнется в мой снежный мир, не разрушит ледяные барьеры и не потревожит мои сны.

— Ты же не такая… — шепчет Логвар.

— Я была не такая, — безразлично соглашаюсь я. Теперь — не болит. Теперь уже все равно. — Сейчас ты смотришь на то, что создал своими руками, дорогой брат. Видишь, на что способна растоптанная любовь.

Он почти готов возразить, но что-то в моем взгляде заставляет его отступить.

И Логвар уходит.

Тогда я еще не знаю, что дать ему уйти — самая большая ошибка моей жизни.

Он возвращается позже, когда я заканчиваю плести свои древние чары и замок, где свершилась боль и возмездие, превращается в ледяную крепость. Где-то здесь бродит мой безумный отец. Кажется, случившееся все-таки тронуло его слабый разум. Тем лучше.

Та ночь… Хрустальная и звенящая, словно хрустальный дождь.

Я брожу по замку и жду, когда вернется мой любимый голос. В последнее время его совсем не слышно. Я так привыкла к его шепоту, его отравляющей правде и обнажению моих настоящих желаний, что теперь схожу с ума в звенящей тишине. Я стою на заиндевелом балконе, выкрикивая в пустоту крики о помощи. Он нужен мне — этот голос. Лишь потеряв его, я понимаю, что все это время жила в его успокаивающей ласке. Я почти могу представить того, кому может принадлежат та тихая злость и ядовитая ирония, сокрушительная уверенность и разбивающая вдребезги сладкая ненависть. Как же я не замечала этого раньше? Почему не видела, что все это время лишь он любил меня… искренне.

Хочется плакать, хочется разнести все, что я так любовно вылепливала из снега и льда, но у меня почти нет сил. Ведь вместе с голосом тают и они. Мне так ужасно хочется спать. С каждым часом — все сильнее. Сил сопротивляться усталости почти не осталось. Совсем ничего не осталось.

Я — пустой сосуд.

Я — ничто.

Логвар находит меня сидящей на скамейке в заброшенном парке. Там, где я хранила его послания в старой статуе. Теперь тайник пуст, равно как и я.