Белая горница (сборник) - Страница 39
Захватив двух проводников, Илью и Санко Вылко, и двадцать восемь упряжных собак, экспедиция высадилась в небольшой бухте, названной в честь инициатора экспедиции, архангельского губернатора, бухтой Сосновского. Губернатор съехал на землю, побывал на охоте, добыл до десятка гусей и остался очарованным северным островом. Потом в честь отъезда высокопоставленного гостя был дан прощальный ужин, на котором Русанов показал свое мастерство, приготовив жареную птицу с картофелем. Шампанское было выпито, и пароход ушел.
Уже через несколько дней Русанов решил отправиться на полуостров Адмиралтейства. Его уговаривали не рисковать: мол, лодка гнилая, рассыплется от первой волны. Но Русанов был непреклонен, Более четырехсот верст на шлюпке и пешком прошли вдоль побережья Русанов и Вылко, ежечасно рискуя жизнью.
Ночью шлюпку вел Илья. Ненец по волнам и звукам чувствовал мели и перекаты, косы и кошки. Это была его стихия. Когда шли по берегу, Вылко учил наблюдать следы. «Завтра увидим оленя», — говорил он. И действительно на следующий день встречали оленя.
А однажды было так. Много дней по горам ходили, и харч весь вышел. Вдруг увидали трех оленей. Русанов шепчет:
— Ты меня ростом меньше, ползи, у тебя пули метко летают.
Пополз Вылко, убил оленя. Подошли к туше. Надо шкуру снять, целиком оленя до карбаса не дотянуть, а ножа нет. Вылко говорит:
— Беги к лодке за ножиком.
А до карбаса часа два ходу. Ничего не сказал Русанов— пошел. А Илья остался караулить тушу, чтобы ушкуй-медведь не стащил. Тут и вспомнил наставления отца: мол, в случае чего, нож ищи под ногами. Стал Илья снег разгребать, увидел скалу из тонких пластин. Прикладом ружья отбил острый пласт, обколотил его— вот и получился настоящий нож. Шкуру с оленя спустил, мясо на куски разделал. Тут и Русанов от карбаса идет. Увидал, что туша разделана, тихо спросил:
— Ты что, Вылко, меня к карбасу сгонял, а у самого нож был.
— Не было у меня ножа, Владимир Александрович.
Пока вы ходили, я из скалы нож сделал и олешка освежевал.
Русанов сел на снег, долго смотрел на каменный нож, потом на спину опрокинулся и давай хохотать:
— Ну и Илья… Да ты из каменного века человек.
В сборнике Общества по изучению Русского Севера Вылко вспоминал позднее: «…Остановились в заливчике Сульменевой горы. День отдыхали, стояли на месте. Русанов ходит, камешки собирает, Санко пимы свои сушит, а я хожу по берегу, горы рисую. Однажды нашел я каменных червей и показал Русанову. Он рассмотрел и сказал: „Очень хорошо. Учить бы тебя надо. Завтра дам тебе молоток и мешочек“. Потом я нашел много каменных лимонов. Один лимон я положил в мешочек и показал Русанову. Он сказал: „Ты очень полезный для экспедиции человек“. И еще спросил: „Вот эта сопка от уровня моря какой высоты будет?“ Я сказал: „Наверное, триста метров будет“. Мы поднялись на сопку. Русанов сказал: „Только на два метра ошибся. Молодец. Теперь всегда буду тебе верить“».
…Но вот полное приключений плавание, когда путешественники едва не погибли, застигнутые штормом, закончилось. Все обошлось благополучно. И по возвращении было решено совершить переход через Новую Землю к Карскому морю, который и был намечен на двенадцатое августа.
Сборы оказались долгими. Из двадцати восьми собак три были съедены сотоварищами, притом вожаки, а две пропали бесследно. Вылко связал всех собак одной длинной веревкой и, немного подумав, впереди всех поставил маленькую собачку в белых пятнах.
— Этот теперь у меня капитаном будет. Раньше был штурман, теперь капитан. — И засмеялся.
Потом вместе с Санко пошли в шлюпку и всю собачью свору на длинной веревке потащили через прибой. Несмотря на сопротивление и недовольное рычание, собак свалили в кучу на носу шлюпки. Как заметили члены экспедиции, ненцы с собаками особенно не церемонились. И хотя отправлялись в трудное путешествие, покормить их не позаботились. Илья хватал собак за шиворот и говорил: «Кормить не нужно». — «Почему?» — спрашивал начальник экспедиции Крамер. «Сыты будут — худо вести себя будут».
Переправились через залив, еще раз осмотрели имущество, аккуратно увязали на нарты и по двое впряглись в каждые сани, помогая животным. Ботаник Лоренц, увлекшись ролью, по живости своего характера и сам повизгивал. Илья, высоко натянув нерпичьи пимы, шел в авангарде, разыскивая брод. Он только изредка оборачивался, когда в упряжке начиналась заваруха. Это Пайды, большой белый пес с коричневыми пятнами, вечно недовольный своей жизнью, кусал товарищей по упряжке. Вылко уже не раз ударял его хореем, но, видно, учеба не пошла впрок. Заслышав снова шум, Вылко останавливался и укоризненно говорил собаке: «Ой, Пайды, Пайды! Тебе опять надо морда набок делать!»
Поход был трудным, и собаки за три дня действительно оголодали. Ночью, когда члены экспедиции спали, они тащили все, что можно: съели пимы у Лоренца, посуду уволокли в скалы и там облизали так, словно вымыли. Да и сами путешественники были голодны. Но вот Санко убил оленя. Развели громадный костер, но сначала по примеру ненцев все ели мясо сырым и пили кровь, потом жарили шашлыки на запасных санных полозьях, а Русанов на крышке от конфетной коробки приготовил жареную оленину с картофелем. И это был праздник.
Потом двое суток лил дождь. Все лежали в палатке, не показывая носа. И однажды Илья затянул самоедскую песню. Он пел ее заунывно, не повышая голоса, призакрыв глаза. И под шум дождя, что барабанил в шкуры чума, под тихий свист ветра, что пробивался в дыры, эта песня была особенно грустной и настраивала на размышления. Когда ненец кончил петь, Вылко спросили, что он пел. Илья ответил:
— Сказка… Песня про смерть называется.
Но переводить долго отказывался, едва уговорили. А дождь все лил и лил. Но под вечер Илья, высунув из полога лицо, посмотрел в небо и сказал:
— Скоро будет снег и мороз, скоро зима.
И в самом деле, на следующее утро всех разбудил Илья:
— Сарю янгу — дождя нет, — улыбаясь во весь рот, объявил он.
Все вылезли из чума, словно медведи. Действительно, так надоевший дождь ушел в сторону океана. После быстрого завтрака опять вместе с собаками впряглись в нарты и направились к перевалу. Эти горы еще никогда не слыхали русского голоса.
…На следующее лето судно «Дмитрий Солунский», на котором начальником экспедиции был Владимир Русанов, опять пришвартовалось у становища Маточкии Шар лишь с той целью, чтобы забрать проводником Илью Вылко. В этот раз Русанов решил обогнуть самую северную оконечность Новой Земли. До него этим путем прошли великий мореплаватель Баренц и помор Савва Лошкин. Русанов обогнул Новую Землю, а, отплывая обратно в Архангельск из Маточкина Шара, зашел в чум Константина Вылко. Они долго пили чай, вели беседу, где и решили окончательно, что на этом судне Илья поедет учиться в Москву.
В Архангельске Вылко жил вместе с Русановым, и все ему было дивным в этом городе. Однажды остановила вывеска «Чары». Русанов объяснил, что это электротеатр, тут показывают живые картины. Но Вылко не хотел верить и на другой день сам пошел смотреть и убедился, как «картины ходят по стене».
А потом поехали в Москву. Она ошеломила Илью: «Вышли из вагона, ой, народа много. Город очень красивый, какая-то машина катит без лошади, мы сели в нее, я и боюсь. Красиво-красиво стал говорить Русанов».
В Москве Русанов отыскал художника Переплетчикова, и ненец стал жить у него.
«…Осенью 1910 года пришли ко мне два незнакомых человека: один высокий, блондин, другой — низенький, коренастый, с лицом монгольского типа. Это были начальник новоземельской экспедиции Владимир Александрович Русанов и Илья Вылко, который приехал в Москву учиться живописи. Одет он в пиджак, от него пахнет новыми сапогами, и когда он ходит, то стучит по полу ногами, как лошадь на театральной сцене. „Это живая карта Новой Земли, — сказал Русанов. — Человек он смелый, отважный, решительный, отличный стрелок, бьет гуся пулей на лету“».