Белая богиня - Страница 3

Если хотите, назовите меня лисом, потерявшим свою нору. Я не хочу быть ничьим слугой и потому предпочел поселиться в горной деревне на Майорке, католической, но антицерковной, где жизнь все еще подчиняется древнему сельскому распорядку. Вне моей норы, то есть в урбанистической цивилизации, все, что я пишу, должно быть неправильно и неуместно для вас, все еще привязанных к промышленному прогрессу, будь вы рабочим, менеджером, торговцем, служащим рекламной фирмы или чиновником, издателем, журналистом, учителем, сотрудником радиокомпании. Если вы поэт, то поймете, что принятие моего исторического кредо заставит вас признаться в своей неверности, ибо вы избрали себе работу, обещавшую вам доход и немножко времени, которое вы хотели бы посвятить обожаемой вами Богине. Кто я такой, спросите вы, чтобы твердить вам, будто она требует все или ничего? Думаете, я уговариваю вас бросить работу и за неимением капитала превратиться в романтического пастушка (наподобие Дон Кихота после того, как у него не получилось найти общий язык с современным миром) на какой-нибудь отдаленной и немеханизированной ферме? Нет, потеряв свою нору, я также потерял право предлагать что-нибудь практически полезное. Я лишь занимаюсь исторической стороной проблемы, а как вы поладите с Богиней, не мое дело. Я даже не знаю, насколько вы серьезны в своем выборе поэтической профессии.

Р. Г.

Дейя, Майорка, Испания

Поэзия стала моей главной страстью лет с пятнадцати, и с тех пор я никогда намеренно не брался за дело и не вступал в отношения, которые были несовместимы с моими поэтическими принципами, тем самым зарабатывая себе репутацию эксцентрика. Проза давала мне средства к жизни, но я также использовал ее для оттачивания своего понимания совершенно другой природы поэзии, поэтому темы, которые я выбирал, всегда были связаны в моем сознании с важнейшими поэтическими проблемами. Теперь, когда мне стукнуло шестьдесят пять, я все еще не перестаю удивляться живучести поэзии, даже в условиях современной цивилизации. Хотя эта профессия — удел образованных людей, она — единственная, которой не обучают в академиях и для которой не придумали хоть какого-то мерила, оценивающего ту или иную техническую специальность. "Поэтами рождаются, а не становятся". Смысл этого утверждения в том, что природа поэзии слишком таинственна, чтобы ее можно было исследовать, гораздо таинственнее, чем природа королевской власти, потому что королями можно не только родиться, но и сделаться, да и цитируемые высказывания покойного короля не имеют никакого веса ни для проповедника, ни для адвоката.

Сей парадокс можно объяснить тем великим почетом, которым пользуется в обществе звание поэта, подобно, например, королевскому титулу, а также уверенностью, что поэзия, поскольку она бросает вызов научному анализу, уходит корнями в некое колдовство, имеющее дурную репутацию. Европейская поэзия в самом деле основывается на магических принципах, начатки которых составляли многие века религиозную тайну, но в конце концов были искажены, оболганы и забыты. Теперь духовное возвращение к прошлому случается крайне редко, и поэты почти не пишут строк, имеющих магическую силу, в древнем смысле этого слова. Кроме того, современная практика писания стихов напоминает фантастические и обреченные эксперименты средневековых алхимиков, желавших обратить в золото неблагородные металлы, правда, алхимик хотя бы узнавал чистое золото, когда оно попадало ему в руки. Истина заключается в том, что только золотоносная порода одаривает золотом, и только поэзия — стихотворениями. Эта книга о поиске и возвращении утерянного и о принципах поэтического колдовства, на которых зиждется поэзия.

Мои доводы базируются на детальном исследовании двух величайших валлийских поэм тринадцатого столетия, в которых хитроумно спрятаны ключи к древней тайне.

Но сначала я считаю необходимым дать историческую справку и обозначить различие между придворными барда ми и странствующими менестрелями древнего Уэльса. Валлийские барды, или учителя-поэты, подобно ирландским, хранили профессиональную традицию, заключенную в некоем корпусе стихов, который они, помня наизусть и тщательно рассортировав, передавали приходившим к ним ученикам. Нынешние английские поэты, чей язык родился из презренного просторечия позднего средневековья, когда валлийская поэзия уже имела право гордиться собой, могут позавидовать им, тогдашним, которым не приходилось тратить время на сомнения, формируя собственный поэтический язык в беспорядочном чтении, в спорах с такими же сомневающимися друзьями и в бесконечном экспериментировании. Позднее, однако, только в Ирландии учитель-поэт должен был, или скорее мог, писать в традиционном стиле. Когда валлийские поэты были обращены в христианство и подчинены духовной дисциплине (этот процесс завершился к десятому веку, судя по тогдашнему валлийскому законодательству), традиция понемногу окостенела. Хотя от них еще ждали высочайшей техники стихосложения и за Кресло Поэта при различных дворах шли жаркие битвы, поэтам вменялось обходить своим вниманием то, что Церковь называла "неправдой", имея в виду опасные упражнения поэтического воображения в мифе или аллегории. На эпитеты и метафоры требовалось разрешение, темы были подотчетны, метры определены, и Cynghanedd, то есть повторение согласных с разными гласными[6], стало мукой мученической. Придворные поэты превратились в придворных чиновников, и их первой обязанностью было прославлять Бога, а второй — прославлять короля или принца, который обеспечивал им Кресло Поэта за королевским столом. Даже после падения валлийских королей в конце тринадцатого столетия этот бесплодный поэтический закон довлел над бардами в знатных домах.

Т. Гвинн Джонс пишет в "Трудах почтенного общества Cymmgodorion (1913–1914)":

Упоминания о природе в творениях придворных бардов немногословны и в большинстве случаев суровы: борьба моря и берега, неистовство зимних бурь, пожар в лесах. Характеры персонажей определены эпитетами, ни одна сцена не прописана в подробностях и до конца, сражения удостаиваются одной-двух строк и не более. Теория поэзии, особенно когда речь идет об эклоге, сводит все к эпитетам и аллюзиям, а также простым упоминаниям исторических фактов, в основном известных слушателям. Поэты никогда не рассказывают никаких историй и очень редко решаются на более или менее развернутое описание эпизода. Вот такой была валлийская поэзия, если не считать народных баллад, практически не дошедших до наших дней.

Сказки и сказания, наоборот, цветисты, в них много чего происходит и, кстати, есть немало полноценных характеристик. Фантазия, не ограниченная запретами относительно темы и формы, породила вымысел.

Эти сказки рассказывали валлийские менестрели: их статус не определялся законом, а в круг их друзей не входили епископы и министры, поэтому они были свободны выбирать слова, темы и метры, как им самим хотелось. Нам почти ничего не известно об организации и истории их сообщества, но поскольку все верили в их божественный и пророческий дар, а также способность уязвлять сатирическими стихами, похоже, что они — наследники валлийских учителей-поэтов, которые отказались или которым было отказано в королевском покровительстве после завоевания кимрами[8] Уэльса. Именно кимры, которых мы считаем истинными валлийцами и из которых явились гордые придворные барды, были племенной аристократией британского происхождения, попиравшей класс сервов — бриттов, гаэлов[9], людей бронзового века и нового каменного века и аборигенов. Они пришли в Уэльс с севера Англии в пятом веке нашей эры.