Бегущий за «Алыми парусами». Биография Александра Грина - Страница 10

Летом 1906 года Гриневский приехал в Вятку, где отец достал ему паспорт «личного почетного гражданина» Алексея Алексеевича Мальгинова, и через месяц выехал в Петербург. Первый напечатанный рассказ А.С. Грина – «В Италию» появился в газете «Биржевые ведомости» 5 декабря 1906 года.

Впервые подпись «А.С. Грин» появилась в петербургской газете «Товарищ» 25 марта 1907 под рассказом «Случай» – по одной из версий редактор предложил Александру Гриневскому сократить фамилию.

Первый рассказ был написан Александром Степановичем осенью 1906 года и напечатан в утреннем выпуске «Биржевых ведомостей» в декабре того же года. Он назывался в «В Италию» и был подписан «А.А. М-въ». Но такая подпись не удовлетворяла Александра Степановича. Ведь Мальгинов – это была чужая, временная фамилия. Надо было придумать псевдоним. Толковали целый вечер и остановились на «А.С. Грине».

Александр Степанович жил в Петербурге. Писал первые рассказы из революционной жизни, которые потом составили сборник «Шапка-невидимка». Когда Измайлов, у которого должен был печататься один из первых рассказов Грина «Апельсины», спросил его, как он будет подписываться своей фамилией (Мальгинов) или псевдонимом, Александр Степанович, не желая быть Мальгиновым и зная, что не может Гриневским, с молодой пылкостью ответил – «Лиловый дракон». Измайлов расхохотался и сказал, что такой псевдоним совсем не годится. Тогда Александр Степанович взял первую половину свой настоящей фамилии.

Так родился псевдоним «А.С. Грин». И это имя так плотно подошло к Александру Степановичу, что он говорил: «Знаешь, я чувствую себя только Грином, и мне странным кажется, когда кто-то говорит – Гриневский. Это кто-то чужой мне». Подписывался всегда «Грин» и меня именовал «Грин», утверждая, что и я не Гриневская, как и он. И когда мне пришлось получать паспорт в Феодосии, он попросил знакомую паспортистку проставить мне в нем – Н.Н. Грин»

Неожиданный успех окрылил Грина. Он получил гонорар, устроился с квартирой и начал писать. Сначала он писал рассказы, совсем далекие от фантастики, из рабочего быта, и постепенно их накопилось целая книга. Сотрудничал он в газете «Биржевые ведомости», в журнале «Огонек», в «Литературном приложении» к «Ниве.

Вероятно, впервые Грин обращается к Горькому в 1907 году, когда пишет в Италию, на Капри, письмо, в котором просит помочь ему в издании первой книги рассказов.

Грин рекомендуется в письме: «Я беллетрист, печатаюсь третий год и очень хочу выпустить книжку своих рассказов, которых набралось 20–25.

Давно я хотел обратиться к Вам с покорнейшей просьбой рассмотреть мой материал и, если он достоин печати – издать в «Знании». Но так как неуверенности во мне больше, чем надежды – я не сделал этого до настоящего момента, а теперь решился».

Ответ А. Горького не найден. Возможно, отзыв был благоприятный – первый сборник Александра Грина из 10 рассказов «Шапка-невидимка. Из рассказов о революционерах» вышел в Петербурге в начале 1908 года.

За год литературной работы у Грина набрался целый сборник рассказов. В конце 1907 года он познакомился с издателем Котельниковым, владельцем книжной лавки «Наша жизнь». Котельников согласился выпустить книгу. Книга под названием «Шапка-невидимка» вышла в начале 1908 года.

В 1909 году в «Новом журнале для всех» появился первый романтический рассказ Александра Грина «Остров Рено». «В «Острове Рено» уже были заключены все черты будущего Грина. Это простой рассказ о силе и красоте девственной тропической природы и жажде свободы у матроса, дезертировавшего с военного корабля и убитого за это по приказу командира. Грин начал печататься».

В журналах «Вокруг света», «Аргус» были напечатаны рассказы Грина «Колония Ланфиер», «Происшествие на улице Пса», «Штурман четырех ветров», в 1910 году вышел сборник его романтических рассказов. Грин приобретал популярность.

В журнале «Русское богатство» в марте 1910 года появилась рецензия В. Кранихфельда на сборник рассказов А. Грина из 264 страниц, напечатанном издательством «Земля» в Санкт-Петербурге:

Нынешнего читателя трудно чем-нибудь удивить, и оттого он, пожалуй, и не удивится, когда, прочитав в журнале такие рассказы г. Грина как «Остров Рено» или «Колония Ланфиер», узнал, что это не переводы, а оригинальные произведения русского писателя. Что ж – если другие стилизуют под Бокаччио или под XVIII век, то почему Грину не подделывать Брет-Гарта. Но это поверхностное впечатление; у Грина это не подделка и не внешняя стилизация: это свое. Свое потому, что это рассказы из жизни странных людей в далеких странах нужны самому автору; в них чувствуется какая-то органическая необходимость – и они тесно связаны с рассказами того же Грина из русской современности, и здесь он – тот же. Чужие люди ему свои, далекие страны ему близки, потому, что это люди, потому что все страны – наша земля, весь мир – родина. Поэтому Брет-Гарт или Киплинг, или По, которые и в самом деле дали много рассказам Грина, – только оболочка. Просто в этой, конечно, абстрактной форме ему легче найти – то есть высказать – то, что он ищет. С виду он бытовик, за бытовыми красками гонится с настойчивостью, которая подчас слишком заметна. Лезут в глаза не столько самые эти термины морского дела и подробности экзотического быта, эти лиселя и штурвалы, эти дурианги и араукарии, сколько та явная преднамеренность, с которой их ищет автор. Но этим он только оттеняет, что быт для него весьма второстепенное дело: слишком очевидно, что бытовая точность нужна ему исключительно для убедительности, для оправдания его психологической фантастики.

Грин по преимуществу поэт напряженной жизни. Он хочет говорить только о важном, о главном, о роковом: и не в быту, а в душе человеческой».

Все герои Грина – типичные горожане, сугубые горожане нашего времени, уставшие от жизни и от людей, от самих себя, и жаждущие забвения, временного или вечного. У них безмерные аппетиты к жизни, но мало для нее сил. Сознание собственного у них ярко, почти преувеличенное, но они проявляют его только в погоне за наиболее острыми наслаждениями, соперничая и быстро пресыщаясь.

С людьми у этих «индивидуалистов» обыкновенно «все покончено». Остается или убивать себя, или бежать в пустыню. Убивают герои Грина – и себя, и других чрезвычайно легко: по ошибке, по прихоти, под влиянием легкой вспышки. Ценность жизни в их глазах дошла до минимума. В 9 из 11 рассказах сборника мы встречаем убийство или самоубийство, иногда и то и другое, целый ряд убийств – какой-то кровавый кошмар.

Автор довольно удачно охватил некоторые черты «модернистской» психологии. К счастью для него он, по-видимому, неглубоко ею проникся. От изображаемых им «ужасов» и эксцессов веет искусственностью и надуманностью. Случается, что среди них нет-нет, да и проглянет простое, живое любопытство автора к жизни, наблюдательность и даже юмор. Несомненно, что мы, здесь имеем дело не с болезнью, не с единственным надломом творчества, как у Л. Андреева, а только с «модой».

Несамостоятельность Грина, вероятно, обусловленная его литературной молодостью, сказывается и в романтических сюжетах, занимательных, в духе Майн Рида и Купера, и в манере письма, довольно яркой, но тяжеловесной – во вкусе примитивного, уже отжившего импрессионизма. Форма рассказов у Грина красива и иногда любопытна, но все же в большей степени вычурна, чем своеобразна.

Однако, и сквозь сумбурный, поверхностный романтизм и сквозь лубочные краски проглядывает несомненная талантливость автора. Чувствуется, что в нем бродит что-то свое, не находя выхода. Побольше бы ему только вдумчивости, искренности и чеховской простоты».