Бегущая по огням - Страница 3

– Слушай, Сережа, – сказал Александр Васильевич. – Мы быстро упакуем это в мешок, погрузим, ничего на месте смотреть не будем. – Он посмотрел на сверток, куда вернулись мухи. – Даже время сейчас не определю. Такая жара, самый солнцепек.

– Это точно человек? – перепроверил себя Сергей. – Я чуть дотронулся, большая собака может выглядеть в мешке так же.

– Это человек, и ты прекрасно это понимаешь, – ответил Масленников. – Запах не перепутаешь. В общем, ребята, забирайте, у себя оформим как нашу находку. Но вы все – свидетели того, что на самом деле нам подсунул работу Кольцов, который очень переживает, что мы бездельничаем без него.

Сергей грустно пожал Александру Васильевичу руку, посмотрел вслед их машине, отправился домой.

– Мама, – сказал он, войдя в прихожую. – Я сделал все, как ты сказала. Сейчас лучший на свете эксперт повез твою находку в свою лабораторию. Твои перчатки я выбросил, сейчас приму душ, потом дай мне мое пиво. И начинай работать частным детективом. Поскольку я ничего делать не собираюсь. У меня отпуск! У меня нет клиента!

– Мой дорогой! Я буду стараться, – виновато сказала Марина Евгеньевна. – Но у меня не получится. Мне жаль… Ведь у тебя была гениальная идея.

– Ты не собираешься ее совсем разрушить? – строго спросил Сергей. – Сразу скажу тебе свое главное правило. Я никогда не бегаю за фактами, не успеваю: они сами бегают за мной.

– Такой принцип? – улыбнулась Марина Евгеньевна. – Тогда все не так плохо. То есть кое-что ужасно плохо, но мы спасем твой отпуск. Ну, хоть немножко.

Алла два раза перечитала свой материал, поправила, переслала заведующей отделом Ларисе Николаевой. Позвонила ей, сообщила, что вернулась с выставки поздно, писала почти всю ночь, приедет немного позже.

– Смотри, – сказала Лариса. – Для тебя ничего срочного. Мы даже не решили еще, пойдет ли репортаж в этот номер. Но даже если пойдет, я его поведу. Можешь сегодня отдохнуть. Голос у тебя какой-то умирающий. И вообще, раз уж мы об этом заговорили: ты стала такая худая и зеленая, надо что-то делать.

Лариса была из тех людей, которые не приемлют пассивного отношения к чему бы то ни было в принципе. Ее основная реакция: надо что-то делать.

– Например? – поинтересовалась Алла.

– Лечиться, завести хорошего любовника или поехать за границу. Можно даже в командировку.

– И какой вариант тебе кажется предпочтительным?

– Все три. Я выбиваю командировку, мы вместе присматриваем тебе любовника, он едет с тобой, по ходу оплатит там твое обследование.

– Ужас, – сказала Алла. – Ничего более безнравственного мне еще не предлагали.

– И, что характерно, никто и не собирается предлагать. Пока я за это не возьмусь.

– Ты же не сию секунду возьмешься? – умоляюще спросила Алла. – Лара, я реально не выспалась. Давай сегодня без радикальных решений. Раз у меня выходной.

– Да, выходной. Только будь на связи: у меня могут возникнуть вопросы по материалу. А так – погуляй, позагорай, купи себе что-то симпатичное. Какое-нибудь яркое платье. Хочешь, я выскочу, и мы забежим в пару магазинчиков? – Лариса опять зафонтанировала идеями.

– Спасибо. Давай не сегодня, хорошо? Ты права: надо сначала загореть. Сама подумай: как будет смотреться яркое платье на том зеленом кошмаре, которым я, по-твоему, являюсь.

– Ты что, обиделась? Я же из лучших побуждений. Ну, немного преувеличила, возможно. Чтоб ты поняла, что…

– Надо что-то делать. Я поняла. Я не обиделась, Лариса. Наоборот, очень тронута. Конечно, мы что-нибудь придумаем. Так я отдыхаю?

Лариса прервала разговор с явной неохотой. Она любила сразу осуществлять свои планы по совершенствованию жизни других людей. Алла облегченно вздохнула. По крайней мере, Лариса приступит к своей интенсивной терапии не сегодня. Алла задумчиво посидела за столом, глядя на фотографию в серебряной рамке: она и мама на фоне ярко-синего моря. Алла выглядит старше своих двадцати шести лет из-за слишком серьезного, почти трагического взгляда темных глаз. Мама – моложе своих сорока пяти. Гладкое лицо, а светлые глаза вообще лишены выражения. Темные волосы Аллы стянуты сзади в хвост, у мамы – модная, короткая стрижка. По этому фото непонятно, есть ли у них какая-то разница в возрасте. Но их никто не примет ни за сестер, ни за подруг. Алла подумала о том, что все люди в ее жизни пытаются ею манипулировать как марионеткой. Мать, муж, даже Лариса… Неужели она настолько слабое, бесхребетное существо? В памяти вновь возникла сцена: девочка идет по краю песочницы, падает, пытается стереть грязные пятна с платья, и никто не понимает, что она больше всего на свете боится ярости собственной матери. Если бы она стояла на краю обрыва и увидела эти беспощадные глаза, она наверняка бросилась бы вниз. Тогда… А сейчас? Алла вдруг схватила фотографию и сунула ее в ящик стола. И тут же на пороге показалась мать. Между ними была связь палача и жертвы. Мать чувствовала малейшее изменение в ее настроении.

– Где фотография? – спросила она.

– В ящике, – спокойно ответила Алла. – Мне нужно было разложить записи для работы, я ее убрала.

– Ну-ну, – скрипучим голосом произнесла Нина Ивановна и направилась к выходу. – Я в поликлинику. В кухне на полке деньги и список продуктов. Купи по дороге с работы.

Алла дождалась, пока хлопнет входная дверь, пошла на кухню, посчитала деньги, прочитала список. Мать считает, что ей нельзя носить больше трех килограммов, а дочери, стало быть, можно тащить килограммов двенадцать. Деньги. Их зарабатывает Алла. Но у нее ничего нет. Ей вот так их до сих пор выдают. На что она купит яркое платье, о котором говорила Лариса? Она даже не может сказать ей, что не посмеет ничего себе купить без санкции матери. Лариса изречет: нужно что-то делать. Но Алла не знает, что делать. Она взяла список, ручку, которая лежала рядом с телефоном, и написала внизу крупными буквами: «Купи все сама. Я приду поздно». Деньги она оставила, натянула джинсы и майку и вышла из дома.

Просто шла по двору. Ей было жарко, одиноко, тоскливо. И вдруг она увидела свою учительницу литературы. Марина Евгеньевна, как всегда, очень озабоченная, почти бежала к дому с двумя сумками.

– Аллочка, – просияла она нежной улыбкой, когда та ее окликнула. – Как же я давно тебя не видела. Очень хорошо выглядишь, только немного похудела. Ты на работу?

– Нет. У меня выходной, Марина Евгеньевна. Давайте сумки, я вам их донесу.

– Ты что! Они легкие. Там всякая мелочь, все основное я уже купила рано утром. Ну, хочешь, возьми одну и пошли к нам. У меня сейчас Сережа отдыхает. Он будет рад тебя видеть.

– Я его тоже… – неуверенно ответила Алла.

– Что не так? – тревожно спросила Марина Евгеньевна.

– Все так, – улыбнулась Алла. – Я бы хотела с вами посидеть, поговорить. И с Сережкой повидаться, конечно. Просто при нем говорить невозможно. Ну, с тех пор, как он стал великим детективом. Он или шутки шутит, или сразу начинает разоблачать. А я устала. Я хочу, чтобы меня никто не трогал. И не очень хочу, чтобы он на меня смотрел. Я на самом деле плохо выгляжу, мне сей факт только что моя начальница подтвердила. Это вы такая добрая…

– Ясно. Пойдем. Сережу мы отправим спать. Он бодрствует несколько часов в сутки, такой мы ему придумали режим. И в эти часы он ест. Так что он просто не успеет сказать ничего, что тебя бы испугало. А мы посидим. Ты можешь мне ничего не говорить. Приготовим обед. Я расскажу тебе… Мне так хорошо из-за того, что мой мальчик спит в соседней комнате. Пошли?

– Пошли! – рассмеялась Алла. – Надеюсь, он храпит. Я услышу и буду над ним издеваться. Он у вас парень хороший, конечно, но слишком привык, что за ним все бегают. Первый парень в школе и в мире. Я никогда за ним не бегала.

– Знаю, – сказала Марина Евгеньевна. – Ты скромная и гордая. Мой сын немножко избалован, конечно. Моя вина в этом тоже есть. Но сейчас он действительно будет храпеть, и мы вместе станем над ним издеваться. Я согласна. Тем более он отлично к этому относится.