Бегство (Ветка Палестины - 3) - Страница 106

Ничего не ответил геройский генерал. Молча обошел Дова. И лишь тогда задержал на мгновенье шаг, обернулся, морщась, будто надкусил что-то горькое. Бросил торопливо, что все решалось без него, он был за границей. И плотно прикрыл за собой массивную дверь, надежно изолирующую кабинет ото всех звуков.

"Это конец! - Холодком обдало. - Что тут придумаешь?.." К вечеру пришла идея. Подобные идеи возникали всегда, когда Дова загоняли в угол, пытались раздавить, заставить жить "как все". Казалось всем, кончился строптивый Дов. Ан нет!

План был хитр, но несложен: бывший воркутинский зек, дружок Дова Гераклий Чиликиди строил ныне в Афинах дома. Цена квартир у него не превышала 45-50 тысяч долларов... Привезти Гераклия сюда, вместе с техникой и его греками. А чтоб ура-патриоты не орали, не сожгли Гералия, взять его как бы внаймы, мол, расширяю дело. Гераклий поймет. - И Дов выругался про себя: "До чего же довели, суки! Национальний спорт в Израиле - мухлевать. С налогами, с поставками. Разложили израильтян... Господи Боже, что ж ты над нами издеваешься: назвать евреев избранным народом, осуществить его мечту о своей стране и кого дать в "цари" израильские?! В насмешку, что ли?!"

... Фойе кинотеатра, снятого Довом для общественного суда, было оклеено, по обыкновению всех олимовских тусовок, карикатурами, статьями из газет, объявлениями, стихами. На самом видном месте, напротив входа, белели листы ватмана, возле которых толпился народ. На листах - сверху донизу колонки стихов. "Припарки по Гаррику", как называл их Эли. "Ворон" подготовил, по его просьбе. Остерегающие "припарки" брали быка за рога. Начинались с четверостишия:

"Тоска взорвать уют покоя,

не помышляя, что потом

какое чувство молодое

и идиотское притом."

А завершались самой любимой строфой Эли:

"Однажды здесь восстал народ,

и, став творцом своей судьбы:

извел под корень всех господ;

теперь вокруг одни рабы."

Эли заметил краем глаза: незнакомые ребята прикнопили сбоку еще один лист. Лица у незнакомцев серьезные, шутить не склонны. Быстро подскочил, пробежал взглядом:

"Государство Израиль - это результат катастрофы еврейства. Оно существует, живет, но не является обетованным краем избранного народа... Представляет ли собой государство Израиль ответ на еврейский вопрос или же оно само является новым еврейским вопросом? Беньямини"

Постоял оторопело. Испугался за Дова: "Сорвет этого Беньямини. Устроит скандал".

Дов прочел молча. Насупился. Спросил у ребят, откуда они?

-Из КГБ, - зло ответил самый молодой.

Дов оглядел его. Лицо у паренька измученное, футболка мятая, рукав с продранным локтем. Пробормотал неслышно: "Доконали ребят, "сионизЬменные"...

Доя привез со стройки на крыше своего вездехода длинную неоструганную доску. Когда открыли кинотеатр, пристроил ее у экрана, как скамью подсудимых. На нее посадил три муляжа, доставленных из швейной фабрички. По одному муляжу мазнули красной краской, пусть будет Шимон Перес, как бы подсудимый от социалистов; по другому, поменьше, - синькой, решили, не иначе, Ицхак Шамир, энтузиаст застройки на "территориях"; а третий, безголовый, оставили как есть, неокрашенным. Сутулится, мешок мешком.

Муляжи, известно, что спереди, что сзади - на одно "лицо". Поэтому толстые, как сардельки, "ноги" третьего почему-то закинули назад, за скамью, чтоб было понятно, что сидит к людям спиной.

Все это казалось игрой, пока не зазвучали первые реплики. Такое в них послышалось отчаяние, что сразу стало ясно, на каком накале пойдет этот, как бы "не всамделишний", суд.

Значит, прав Аврамий. Суд, как ни кипи народ, действо локальное. Поставить магнитофоны, настоял профессор, записать всех, взявших слово, и издать Белую книгу алии. Жить не дают, ответим Белой книгой. Переведем ее с Ривой на английский...

Идею такой книги Эли не одобрил. Решил держаться от нее подальше. И был дружно вытолкан своими коллегами в председатели общественного суда.

- Ты лучше меня умеешь управляться со стихией. Прошу, как о личном одолжении, - сказал ему Дов.

Эли пытался отбиться от почетной должности. Но попробуй-ка откажи Дову!..

Элиезер начал круто: - ШЕКЕТ!

Что-что, а ивритское слово 'Тихо!" знали все. В аэропорту, только прилетели, служба кричала "Шекет!" Учитель иврита едва переступал порог класса, требовал: "Шекет!"

- Шекет, - всё громче повторял Эли, жестом показывая нескольким вскочившим на ноги людям, чтоб сели и унялись. Невысокую плотную женщину лет сорока, стремительно поднявшуюся на сцену, задержать не удалось. Раздобревшая, но все еще крепкая, похожая на спортсменку, бросившую заниматься спортом, она обосновалась на трибуне по-хозяйски, положив на нее локти.

- Моя дочь парашютистка, - напористо бросила в зал. - Она тоже недовольна. Я стараюсь объяснить ей по-хорошему, с любовью к этой стране. Какая, мол, она ни есть, другой у нас нет и не предвидится. Без нее мы сироты... У вас своя правда, а у нас своя. Мы не злобствуем, не выискиваем недостатки, а вы, как я погляжу...

Продолжать ей не дали. Крик начался такой, что Эли вскочил со стула, замахал руками.

- Не дочка парашютистка...- фальцет старика Капусты взмыл над общим гулом,- ты сама парашютистка. Ты зачем спрыгнула сюда? Чтоб бездомному и холодному рот заткнуть!

- ... сейчас речь идет, быть или не быть Израилю! - кричала женщина. А вы...

- Не быть Израилю, в аккурат! коли возьмут верх такие парашютистки! басовито вставил кто-то из молодых Кальмансонов. - На чем раствор замешиваешь, на вранье сопливом? Сопли кладку не держат!

- Создали страну, в которой жить нельзя, - взбешенно саданула молодка с двумя детьми на коленях. - Даже ваша "амута" - обманка! Как я снимала с детишками у такой патриотки сырой подвал, так и гнию там по сей день. - И, более не обращая на Эли внимания, повернулась к "парашютистке". - Ты погляди на Россию, патриотка! Кто ее развалил? Такие же холуи! Которые на всё глаза закрывают, - они и есть главные могильщики!

... "Парашютистку" сменил человек лет тридцати в мятых полотняных штанах и рваных сандалиях на босу ногу.

- Шек! - Эли оборвал себя на полуслове. Сразу притих и зал: все знали, что произошло в семье бакинца Гиршевича, подошедшего к трибуне.

... Так и не нашел работы Лев Гиршевич. Больше всех нервничал его сын Веня. Вскрикивал по ночам, плакал. И однажды сказал отец веселым тоном: "Веня, дети, я отыскал место! С завтрашнего дня работаю по специальности!

Дома устроили праздник. Свечи зажгли, как в субботу. На другой день Веня возвращался из школы не обычной дорогой, а другой улицей. И увидел отца со скребком. Отдирает от асфальта собачьи экскременты. Мальчик вернулся домой и повесился...

Лев Гиршевич говорил тихо. В зале ни шороху. - После Баку жили у родственников, под Москвой, - работа там была, и всё, - отправил в Иерусалим, на "Кол Исраэль", срочное письмо. Сообщил, профессия у меня такая-то, нужен ли? Окажусь ли ко двору?

- Передали в ответ по радио: всё будет хорошо. Ихие беседер, так и объявили... Им всё игры, легкая брехня! А у меня... - Он закрыл лицо платком и стал спускаться в зал.

От таких рассказов Дова трясло, хотелось рвануть на себе ворот рубахи, завопить: "Что делаете с людьми, идолы?! Преступники!" Прав, Аврамий, прав. Людям необходимо выговориться. Хотя бы...

Эли, похоже, "тормознул", объявил торжественным тоном, что на суд приглашена прилетевшая в Израиль семья. Она - уже с израильскими визами в кармане - участвовала в обороне ельцинского Белого Дома. Эту семью договорились выпустить позднее, когда народ устанет. А Эли - сразу..

К столу направился коротенььий лысоватый мужчина лет сорока. походка у лысоватого подпрыгивающая, отнюдь не героическая, попасть в рыцари Белого дома он явно не предполагал. Он вел за руку мальчика лет десяти. Представился, застенчиво улыбнувшись:

- Я - инженер, кроме пятого пункта, ничего в моей анкете предосудительного не было... Ну, и жизни не было.