Бегство (Ветка Палестины - 3) - Страница 105

Трубашников не видел никто. Исчезли без следа. В конце второй недели отчаявшийся Саша вдруг вспомнил, мать Софы некогда была артисткой кордебалета Большого театра.

Большой театр стоял в лесах. Двери на замке. С трудом Саша разыскал администратора театра, давшего ему несколько телефонов пенсионеров кордебалета. Через час он уже разговаривал по телефону с матерью Софы, у которой Трубашники переночевали, а утром занял очередь на Фрунзенской набережной, в кассы Аэрофлота. Ни за какие деньги билета достать было нельзя, но за доллары... Билета в город Феодосию Александру Казаку, как иностранному гражданину, не продали: запретная зона, и он вылетел в Симферополь. До номерного завода под Феодосией осталось рукой подать.

Знал бы Саша, в какое время он попал на Черноморье?! Один военный корабль поднял, вместо советского, украинский национальный флаг с трезубцем. И, без разрешения, ушел из Севастополя... в Одессу. Другой развернул русский андреевский флаг. Саша и представить себе не мог, какая паника охватит восточный Крым, когда в проходной военного завода он спросит о семье Трубашник и предъявит, по требованию охраны, даркон - синий израильский паспорт...

В городскую тюрьму Симферополя его отправили под усиленной охраной, допрашивали две ночи подряд.

- Ваше счастье, господин Казак, что времена переменились, -сказал на прощанье молодой и неправдоподобно вежливый полковник госбезопасности, -а то бы вы задержались у нас надолго. Настоятельно советую вторично в наши края не показываться.

Глава 9 (32)

"ЗАГОВОР СИОНСКИХ МУДРЕЦОВ"

"Аэрофлот" унес Сашу Казака в Москву, а суд, казалось, все еще продолжается. Ни мягкий приговор, ни благоразумные увещевания Эли не успокоили тех, кто завелся. Десятки разгневанных женщин, встречая Дова, требовали, чтобы он "этого дела так не оставил".

А Дов оттягивал новый суд, сколько мог: опасался, ударит цунами, понесет неведомо куда... Время тревожное: из Москвы вот уже неделю передавали о провалившемся военном перевороте. По телевизору показывали толпы молодежи, строющие баррикады у Белого дома, танки на Садовом кольце, трех мужчин, погибших под танками. "Мабат", вечерние израильские новости, вперемежку с отрывками из репортажей CNN, вездесущей американской телекомпании, демонстрировали крупный портрет еврейского юноши, убитого офицером-танкистом, море голов митингующих на Дворцовой площади в Ленинграде, толпу молодежи в Москве, скандировавшую "Ельцин! Ельцин!" Поднялся народ. Такого в России не было лет семьдесят. Презрев смерть, поднялся...

И тут пришло известие о Евсее Трубашнике и Софочке. "Расплатились и улетели, - сообщил знакомый Дову банкир из "Идута", дающего "вольную". Нет, не в гости. Рванули куда глаза глядят."

Дов вскричал оторопело: - К юдофобам?! С Соломончиком?! России такая резня грозит!.. Безумцы! Безумцы! Да там даже детских смесей нет. Погубит моего мальчишку! - Шевельнулось в нем злое чувство к Саше: как мог отпустить?! Своего бы так просто не отдал! Позвонил Саше, намереваясь изматерить его, даже обозвать мстительно: "Отставной козы барабанщиком".

Ни обидчивым, ни мстительным Дов не был, но - за Соломончика?! Соломончика, сказал самому себе, он Сашке не простит.

У Саши никто не отвечал. А ешива его всегда занята. Наконец, узнал, что Саша в России...

Теперь Дов винил себя. Только себя. Как прохлопал? Не простит себе, коль уморят Соломончика. Твердо решил через месяц-два навести в Москве справку, где осели Трубашники, да подбросить сотню-другую долларов. "Может и не взять, дуреха, - мелькнуло смятенное. - Такое семейство..."

Позвонил Эли. Слова Дова "ждать нельзя" тот воспринял с настороженным энтузиазмом.

- Конечно, ждать нельзя, - согласился Эли. - Но и торопиться не стоит. Многое еще неясно...

- Что тут неясно!- воскликнул Дов в раздражении. - Евсей прихватил с собой сто пять семей. Да что - сто пять?! Загляни в банк "Идут", какие там очереди за "вольной"! Зайди в любое посольство. Разбегается народ! Будем сидеть у моря, ждать погоды, половина смоется. Путь указан... А там что ждет евреев?.. Беда!

Беда никогда не приходит одна. И недели не прошло, Дову сообщили, что отменен "бонус", премия государства за скоростное строительство.

У Дова было такое ощущение, будто его огрели камнем по голове. "Суки позорные! - вскричал он. - Прикончили "амуту", как на большой дороге. Поднялись из засады и всадили нож..." Он тут же сообщил печальную новость Эли и Аврамию Шору. Аврамий поинтересовался деловито: они что, намеренно провоцируют взрыв? Поднятую голову легче рубить?

- Да они всю дороту так! - басил Дов, стараясь унять бешенство. - Я в стране двадцать два года. Всегда государственные структуры, созданные для олим, работали лишь как насосы, на выкачку денег. Обобрать новичка до нитки обычная политика... Да, старик, "амуте" конец. Это нокаут. Цена взлетит, как на воздушном шаре. Не держи на меня зла, Аврамий. Я сделал, что мог... У, суки позорные! - не удержался Дов... - Что? Сейчас мчусь к Шарону.

Шарон не принимал. Знакомый чиновник, к которому заглянул Дов, опасений Дова не разделил, считал, что олим сегодня будут не гневаться, а радоваться. И даже вспомнил для убедительности русскую сказку про курочку рябу, которая снесла яичко не простое, а золотое.

- И курочка из вашей сказки сделала это лишь однажды, Дов, - весело разглагольствовал чиновник. - Сколько семей, ты говоришь, проскочило, успело заселить корпуса? Сто шестьдесят?.. Я бы, на месте олим, устроил фестиваль. - Он заторопился, сгреб бумаги со стола в ящик и тут же исчез: пятница - короткий день.

К полудню в министерстве строительства хоть шаром покати. Один человек никуда не спешит. Знакомый Дову каблан по имени Эфраим, - олим из города Кирьят Ям, строивший, как и он, недорогие дома для бывших соотечественников. У него тоже отняли землю, поскольку не дареная. Поставили ее на распродажу ограбили почище, чем сашину "амуту", а концов не найдешь. Немолод каблан из Кирьят Яма, виски серебрятся. Сказал Дову, что с сегодняшнего дня объявляет голодную забастовку - прямо здесь, в приемной Шарона, на диване.

Дов покачал головой: было все это. И Сашок голодал, их этим не проймешь...

Три дня подряд Дов заезжал с утра в министерство, поддерживал дух олима-протестанта и ловил Шарона. Хоть и понимал, Шарон вряд ли что изменит: атака, видать, скоординированная, всех сметают, кто путается под ногами, не гонит цену вверх... Сердце щемило. Господи, как власть меняет человека! Когда Арик Шарон был в оппозиции, его люди твердили устно и печатно, что неразумно строить в эреце пяти-шестиэтажные дома: земли мало. А ныне Шарон захламил Израиль одноэтажными "караванами". А ведь не социалист! И вовсе правый. Правее его, как говорится, только стенка.

"Караванами", в отличие от многих других, Шарона он все же не попрекал. Даже в душе. От отчаяния они, критиканы, шумят, зубы точат на Арика. Пытался генерал дать крышу сразу всем, да не учел, что его "собачьи будки" протекут и начнут рассыпаться в первый же сезон. Ухнул три с половиной миллиарда на дрова. Да и ставили их почему-то всегда на отшибе, без магазинов, школ, детских садов. И, чаще всего, в районах, где негде работать... Нет в Израиле человека, который бы занимался своим делом. Кроме горстки специалистов, от власти далеких, все дилетанты! Все! От Шарона до сторожа! Что за несчастье такое?!

На третий день Дов все же поймал Шарона. Увидел он Дова, отвел глаза, ускорил шаг. Но не такой человек Дов Гур, чтобы удовлетвориться намеком, даже генеральским.

- Извини, Арик, - сказал он, встав на его пути, у дверей министерского кабинета. - Я по поводу "бонуса", который приказал долго жить... Почему я об этом? В России бардак. Смутное время. Евреям пустят юшку. Это как пить дать. В Москве, на Еврейском Конгрессе, мне все уши прожужжали, мол, российские евреи в западне. Бежать некуда. А в Израиле вот новые взбрыки. Так пойдет дальше, московские евреи станут пугать детей не милиционером, а Израилем. Вы этого добиваетесь?