Беглые планеты - Страница 19
– Видели? – спросила Вантара, когда Толлер подошел поближе. – Вы только прислушайтесь к их воплям! Им удалось убить кого-то, и теперь они ликуют.
– В свое время птерта убила многих из нас, – ответил Толлер. «В том числе и двадцать одного нерожденного младенца».
– Так, значит, вы их одобряете? Одобряете убийство ради развлечения?
– Нет-нет, – запротестовал Толлер, чувствуя, что между ними вновь вырастает стена враждебности, и не зная, что делать. – Я вообще не одобряю убийств, ни ради развлечения, ни по какой-либо иной причине. Я уже достаточно навидался мясницкой работы – этого мне хватит на всю оставшуюся жизнь. – Он сел, передал Вантаре ее бокал и поднес свой к губам.
– Вот почему вы такой хмурый?
– Я вовсе не хмурый.
– Ну да, я понимаю – именно поэтому вы так изменились. Это естественное состояние для человека… – Вантара прервалась. – Извините меня. Слишком все сложно и запутанно.
– Вы что, просили меня принести бокал бренди, просто чтобы покрутить его в руках? – Толлер сделал большой глоток и усилием воли подавил невольную гримасу – огненная жидкость бурным потоком хлынула в горло.
– Вы так жаждете напиться сегодня?
– Во имя!.. – возмущенно задохнулся Толлер. – Вы всегда так ведете разговор? Если да, то я был бы вам очень благодарен, если бы вы посидели где-нибудь в другом месте.
– Я снова приношу извинения. – Вантара просительно улыбнулась и поднесла бокал к губам. – Толлер, почему бы тебе не повести разговор?
Столь неожиданный и очень интимный переход на «ты» удивил Толлера, он не мог понять, чем вызвана такая внезапная перемена. Задумчиво взглянув на Вантару, он обнаружил, что полумрак сделал ее лицо не просто красивым – эти идеальные черты могли существовать лишь в воображении вдохновленного художника. Похоже, хоть одна из его фантазий вдруг словно по мановению волшебной палочки воплотилась в действительность: она – идеал женской красоты и само совершенство – сидит рядом с ним. Эта ночь предназначена для любви. В голосе графини звучала захватывающая сердце нежность. Каждый человек просто обязан обеими руками хватать выпавшее ему счастье – и не имеет значения, сколько крошечных скелетов он перевидал на своем веку, потому что природа производит миллионы живых созданий только по одной причине: многим из них предначертана несчастливая судьба, и если кто-либо из счастливчиков упускает свой шанс, он совершает предательство по отношению к тем, чьими жертвами оплачено его счастье. Толлер понял, что сейчас он просто обязан сделать все, чтобы завоевать объект своих мечтаний, привлечь ее к себе своей силой, мужеством, предупредительностью, духовностью, знаниями, юмором, щедростью. Может быть, изящный комплимент послужит хорошим началом.
– Вантара, ты выглядишь такой… – Он вдруг запнулся, потому что испытующий взгляд пустых глазниц двадцати одного черепа величиной с кулачок вонзился в него подобно клинку. Ему показалось, что эти слова произносит кто-то другой, не он. – Что происходит? Обычно ты ведешь себя как самоуверенная стерва, и вдруг – ни с того ни с сего – мы перешли на «ты», теплота и дружелюбие так и витают в воздухе. Что ты задумала?
Вантара рассмеялась и одновременно задохнулась от возмущения:
– Самоуверенная стерва?! Это ты мне говоришь о самоуверенности? Ты, который всегда приближается к женщине, бряцая кольчугой и размахивая перед самым носом своим фаллическим мечом!
– Это самый превратный и…
Вантара подняла руку и растопырила пальцы, словно возведя между ними незримую преграду. Он замолк.
– Толлер, умоляю тебя, ни слова больше! Сегодня ночью мы сняли наши доспехи и легко можем ранить друг друга. Давай примем вещи такими, какие они есть, хотя бы на час; давай выпьем вместе; давай поговорим друг с другом. Согласен?
– Неужели человек в здравом уме способен отказаться от такого предложения? – улыбнулся Толлер.
– Вот и чудно! А теперь объясни мне, почему ты перестал быть тем Толлером Маракайном, которого я когда-то знала.
– Мы опять возвращаемся к старому!
– А мы, собственно, никуда и не уходили.
– Но… – Толлер смущенно посмотрел на нее, а затем вдруг свершилось невероятное – он начал свободно говорить о том, что терзало его, исповедоваться в открытой в самом себе слабости, признаваться в отчаянии – ведь ему никогда не удастся стать похожим на своего великого деда. Когда Толлер описывал жуткую находку на водонапорной станции, голос его сорвался, и он испытал страх, подумав, что уже не сможет продолжать. Закончив рассказ, он снова приложился к кубку, но понял, что ему больше не хочется пить. Он поставил сосуд на скамейку и уставился на свои руки, чувствуя себя так, словно только что побывал в самой страшной передряге в жизни.
– Бедняжка Толлер. – В голосе Вантары звучало ласковое сочувствие. – Что же тебе пришлось пережить, раз сейчас ты стыдишься вполне естественных человеческих чувств?
– Ты хочешь сказать – стыжусь своей слабости.
– В способности испытывать сострадание нет ничего стыдного. Сомнения, нужда в человеческом общении – вовсе не признак слабости.
Толлеру показалось, что сейчас удобный момент заделать кое-какие бреши в собственном фасаде.
– Я могу общаться со многими людьми, – скривив губы, сказал он. – Если они, конечно, достойны этого.
– Не говори так, Толлер, не надо. – Вантара поставила бокал на землю и села на скамейку, развернувшись к нему лицом. – В общем-то ты можешь обнять меня, если хочешь.
– Но я не… – Толлер замолк. Вантара взяла его руки и положила себе на груди. Даже сквозь вышитую ткань кителя он почувствовал, какие они теплые и твердые. Он придвинулся поближе.
– Только умоляю, не пойми меня неправильно, – прошептала Вантара. – Я вовсе не пытаюсь залезть к тебе в постель – просто эта ступень человеческого общения лучше всего отвечает ситуации.
Губы ее слегка приоткрылись, приглашая к поцелую, и, словно во сне, Толлер принял приглашение, не веря, что это происходит в действительности. Ее безграничная женственность поглотила все его чувства, и звуки празднества превратились в тихий отдаленный гул. Они с Вантарой сидели так очень долго, точно время прекратило свое течение. Может быть, прошло десять минут, а может, двадцать, а они все целовались и целовались, не ощущая усталости и не видя нужды в иной физической близости, а когда наконец отпустили друг друга, Толлер почувствовал, как его переполняют новые силы, и понял, что восстановил свою целостность. Он улыбнулся Вантаре, она ответила ему, его улыбка стала еще шире, и внезапно они оба расхохотались. На Толлера снизошли облегчение и покой, родственный тому, что следует за сексуальными утехами, только сейчас им владело более глубокое чувство, близкое к великому постоянству.
– Не знаю, как тебе это удалось, – сказал он. – Но аптекарь разбогател бы, сумей он упрятать подобное лекарство в склянку.
– Я ничего особенного не сделала.
– Неправда! Я так устал от этой древней планеты, что даже предстоящее кругосветное путешествие казалось мне скучной затеей. А теперь я снова полон сил и жду не дождусь его. Мы не сможем быть вместе там, в небесах, но я не буду спускать глаз с твоего судна, день за днем я буду следовать за тобой и даже ночью – ведь мы не станем приземляться в этих городах-могилах. Я жду этого с нетерпением. Мы можем…
– Толлер! – Вантара как-то странно посмотрела на него. – Я же предупреждала: не обольщайся тем, что происходит между нами.
– А я и не обольщаюсь, уверяю тебя, – быстро ответил Толлер, прекрасно осознавая, что лжет. Но сейчас его переполняла неизбывная уверенность, что он понимает Вантару лучше, чем она сама. – Все, что я хочу сказать, это…
– Прости, что перебиваю, – вступила Вантара, – но ты все-таки обольщаешься. По крайней мере по поводу одной вещи.
– Какой же?
– Я не буду участвовать в кругосветном перелете.
– Как же так? – опешил Толлер. – Ты находишься здесь, потому что ты капитан воздушного корабля, а кругосветное путешествие – важнейшая часть всей нашей миссии. Да Шолдд просто не отпустит тебя.