Беглые планеты - Страница 16
Минутой спустя под аккомпанемент коротких выхлопов вспомогательных двигателей киль гондолы скользнул по земле, а четыре якорные пушки вогнали гарпуны в поросшую густой травой почву. Члены команды, снаряженные мотками линя, посыпались за борт и начали закреплять судно, предупреждая воздействие тепловых вихрей, столь распространенных в областях, близких к экватору.
– Я отключаю машины, сэр, – доложил Стинамирт, поймав взгляд Толлера. Он перекрыл пневматический резервуар, через который кристаллы подавались в двигатели. – Как вам приземление?
– Недурно, недурно, – несколько холодно произнес Толлер, показывая тем самым, что больше доволен мастерством капрала, нежели столь вольным обращением к начальству. – Но хватит мешкать – вы же не собираетесь стоять здесь весь день и поздравлять себя с удачной посадкой. Нас ждет вон та метрополия. За борт, живо!
Войдя в деревню, Толлер вновь испытал чувство, которое постоянно преследовало его на Мире, – ему казалось, будто какие-то скрытые наблюдатели следят за каждым его шагом. Он понимал, что все это чистый абсурд, но никак не мог заставить себя забыть о том, какими прекрасными мишенями станут он и его люди, появись в зияющих дырах верхних окон ближайших зданий воины с мушкетами в руках. По-видимому, истинной причиной этого беспокойства было ощущение, что он просто-напросто не имеет права делать то, что делает, – места последнего упокоения стольких людей не следует тревожить по пустякам…
Взрыв проклятий в двенадцати шагах слева привлек его внимание. Один из матросов осторожно обходил что-то, лежавшее в высокой траве и поэтому невидимое Толлеру.
– В чем дело, Ренко? – спросил он, уже предчувствуя, каким будет ответ.
– Пара скелетов, сэр. – По шафранной блузе Ренко расползались темные пятна пота. Он нарочито прихрамывал. – Я едва не споткнулся о них, сэр. Чуть лодыжку себе не сломал.
– Если твоя лодыжка через несколько минут не пройдет, мне придется внести очередную запись в твой послужной список, – сухо ответил Толлер. – Схватиться аж с двумя скелетами – вряд ли кто может похвастаться подобным подвигом.
Остальные дружно захохотали, и хромоту у Ренко как рукой сняло.
Достигнув деревни, группа разделилась – начался привычный осмотр: члены команды заходили в дома и докладывали об их внутреннем состоянии лейтенанту Корревальту, который в свою очередь заносил все подробности в экспедиционный журнал. Пользуясь возможностью остаться наедине со своими мыслями, Толлер в одиночестве побрел по узеньким проулкам и останкам былых садиков. Заброшенные и обветшалые здания убедили его, что до Стайви Новые Люди не добрались и уже более половины века человеческий голос не звучал у рассыпающейся кладки стен.
На улицах скелетов не было, но Толлер ничуть не удивился этому. Последняя и самая страшная стадия птертоза длилась всего два часа, поэтому люди инстинктивно искали уединенные места, где можно было спокойно умереть. Такое впечатление, будто при мысли об осквернении общины своим разлагающимся трупом у человека просыпалось чувство собственника. Кто-то стремился туда, где любил бывать при жизни, кто-то выбирал местечко повыше, откуда были видны окрестности, но в большинстве своем граждане древнего Колкоррона предпочитали умирать в стенах собственных домов, чаще всего – в постелях.
Толлер уже потерял счет этим душераздирающим картинам: мужской и женский скелеты сплетались в прощальном объятии, и часто между ними покоились костяные каркасики младенцев. При виде столь многочисленных напоминаний о тщете человеческого существования Толлером неизменно овладевала глубокая меланхолия, которая временами пересиливала его от природы кипучую натуру, поэтому сейчас – не испытывая ни малейшего стыда – он старался не заходить в молчаливые жилища, окружающие его.
Бесцельно бродя по деревне, он вдруг очутился у большого, лишенного окон здания, возведенного на самом берегу реки. Частично оно было погружено в степенно текущие воды, и Толлер сразу узнал водонапорную станцию, которая и представляла основной интерес в этой местности. Он пошел вдоль стены и тут же наткнулся на большую дверь с северной стороны здания. Дверь была вытесана из мелкозернистой древесины, укрепленной полосами бракки, поэтому пятидесятилетняя запущенность никоим образом на ней не отразилась. Она была заперта и не поддалась даже мощному нажиму его плеча – впрочем, другого он и не ожидал.
Раздраженно бормоча себе под нос проклятия, Толлер повернулся и, прикрыв глаза ладонью от солнца, оглядел деревню. Не прошло и минуты, как взгляд его наткнулся на рослую фигуру Габблеронна, сержанта-техника, отвечающего за исправное состояние судна. Габблеронн вынырнул из лачуги, очевидно, бывшей раньше магазином, и сейчас прятал в карман какой-то небольшой предмет. Когда Толлер окликнул его, он аж подпрыгнул на месте и ответил на призыв с явной неохотой.
– Я вовсе не хотел никого грабить, сэр, – забормотал он, приблизившись. – Просто маленький подсвечник из черного дерева. Вряд ли какая-то особая ценность, сэр… так, сувенир, я хотел взять его с собой в Прад, жене подарить… Я положу его на место, если вы…
– Забудь, – отмахнулся Толлер. – Мне нужно открыть вот эту дверь. Принеси с корабля нужные инструменты и, если не сумеешь отпереть ее, просто сними с петель.
– Слушаюсь, сэр! – С видимым облегчением Габблеронн обследовал дверь, после чего отдал честь и поспешил к кораблю.
Толлер опустился на каменные ступеньки у двери и, устроившись поудобнее, стал ждать возвращения сержанта. Солнце карабкалось все выше и выше, жара усиливалась, а небо было настолько голубым, что виднелись лишь самые яркие из дневных звезд. Прямо над головой, в самом зените, сиял огромный диск Верхнего Мира – такой свежий, такой чистый, что Толлера вдруг охватила тоска по орошенным летним дождем лугам родины. Весь Мир превратился в один сплошной могильник – истощенный, пыльный, унылый, населенный привидениями, – и даже присутствие где-то там, за горизонтом, Вантары уже не могло прогнать ту мрачность, которая поселилась у него в душе. Встречайся он с графиней почаще, возможно, все обернулось бы иначе, но быть рядом и не иметь возможности увидеть ее – нет, это невыносимо…
«Зачем я терзаю себя? – вдруг подумал он. – В кого я превратился? Наверняка тот, другой Толлер Маракайн никогда не позволял себе так раскисать – он не мучился любовными мечтаниями, не тосковал по дому, бледнея и хирея на глазах!»
Толлер вскочил на ноги и принялся нетерпеливо расхаживать по кругу, сжимая рукоять меча. Вскоре он заметил Корревальта и остальных членов команды. Лейтенант на ходу сверялся с записями в журнале и выглядел очень уверенно и деловито – похоже, его абсолютно не трогала окружающая обстановка. Толлер почувствовал укол зависти. «Из Корревальта получится настоящий офицер, не то что из меня», – внезапно подумал он.
– Рапорт почти готов, сэр. Осталось осмотреть только водонапорную вышку, – отчитался Корревальт. – Вы не заходили внутрь здания?
– Как я мог туда зайти, если эта проклятая дверь заперта?! – рявкнул Толлер. – Я что, похож на духа, который способен просочиться в любую щелку?
Глаза лейтенанта изумленно расширились, но он тут же справился с собой, и лицо его вновь стало невозмутимым.
– Прошу прощения, сэр, я сначала не понял…
– Я послал Габблеронна за инструментом, – перебил его Толлер, устыдившись собственной вспышки. – Проверьте, может, ему надо помочь чем-нибудь: у меня нет желания задерживаться на этом кладбище дольше необходимого.
С этими словами он отвернулся, игнорируя очередной нарочито-четкий салют Корревальта, и зашагал по берегу реки в сторону узкого деревянного мосточка. Издалека мост казался целым и невредимым, но при ближайшем рассмотрении Толлер увидел, что все дерево превратилось в серо-белесую губчатую массу – верный признак того, что весь настил, перила и подпорки изъедены насекомыми-древоточцами. Он вытащил меч и ударил по одной из перилин. Та легко отделилась и рухнула в реку, увлекая за собой часть всей конструкции. Еще полудюжины ударов хватило, чтобы перерубить две основные балки, поддерживающие сооружение, и прогнивший мост с громким всплеском полетел в реку; в воздух поднялись клубы измельченной в порошок древесины и целый рой крылатых насекомых, потревоженных во время исполнения своего природного долга.