Бедная Марта - Страница 4

Каждый день, уходя на работу, Марта оставляла мужу четыре ломтя хлеба с маргарином и монетку в три пенса, чтобы он мог купить себе пирожок с мясом и чашку чая, поскольку обедать вместе с семьей он перестал. По вечерам Карло отправлялся в Маленькую Италию[4], где таскался по барам, выпрашивая бесплатную выпивку, и возвращался домой пьяным настолько, насколько позволяла ему собранная милостыня. Он больше не разговаривал с женой и едва замечал собственных детей.

Марта горестно покачала головой. Ей не хотелось думать о Карло; она предпочитала вспоминать молодость, когда была счастлива. Судьба, однако же, вознамерилась нанести ей еще один удар, на этот раз в виде пяти привлекательных молоденьких девушек, которые шли ей навстречу. Одетые в одинаковые аккуратные белые блузки и черные юбки, сшитые по последней моде, — узкие и чуточку обнажавшие лодыжки, вместо того чтобы чинно опускаться до самой земли, — они являли собой воплощение здоровья и задорного настроения. Сердце замерло у Марты в груди, когда она заметила, что в середине группы вышагивает ее дочь, пожалуй, самая красивая среди девушек. Ее звали Джойс, ей недавно исполнилось восемнадцать, и она была самой старшей. Вместе с несколькими девушками она снимала комнату неподалеку от того места, где строился протестантский собор. Все они работали во «Фредерике и Хьюзе», большом универмаге на Ганновер-стрит.

Марта торопливо опустила глаза, когда девушки, весело щебеча и возбужденно жестикулируя, прошествовали мимо. Она не знала, заметила ее Джойс или нет. Во всяком случае, дочь не подала виду, что видела ее. В конце концов, девочка ушла из дому в поисках лучшей жизни, а еще потому, что стыдилась своих родных. Марта, со своей шалью и платьем, больше похожим на старый пыльный мешок, потрепанным платком на голове, разваливающимися на ходу башмаками и омерзительным запахом, исходящим от нее, отнюдь не испытывала никакого желания признаваться в том, что приходится матерью этой очаровательной девушке. Бедная Джойс не переживет этого. Правда, Джойс не забывала о своей семье и время от времени забегала проведать их.

Марта вновь вернулась к мыслям о предстоящем вечере. Картофель и капусту она сварила еще вчера, так что теперь ей оставалось лишь разогреть их, перемешать и слегка поджарить. При одной только мысли об этом в животе у нее заурчало; она буквально умирала от голода. После ужина, убрав со стола и вымыв посуду, она выйдет на крыльцо и присоединится к другим женщинам, живущим в Кингз-корт, чтобы поболтать и даже спеть. Можно было надеяться, что к ним на огонек заглянет Джимми Галлахер со своей губной гармошкой. А потом они постараются наскрести ему пару монеток на кружку пива. Бедолага потерял зрение на войне или еще где-то, так что найти работу ему не удавалось.

А потом настанет время ложиться спать и очередной день закончится. Интересно, сумеет ли она сохранить до того момента приподнятое настроение, навеянное мыслями о счастливом прошлом?

Когда Марта вернулась домой, Лили и Джорджи валялись на кушетке, перебросив ноги через спинку. Если бы мебель была получше, Марта непременно отшлепала бы детей по голым лодыжкам. Но при взгляде на них ее сердце преисполнилось гордостью, и она лишь ласково погладила их по головам.

— Привет, мам! — хором воскликнули они, улыбаясь во весь рот. Младшие дети родились десять лет назад в один и тот же год, только Лили появилась на свет в феврале, а Джорджи — в декабре. Веселые и жизнерадостные, оба отличались крайней худобой, но мало кто из детей в округе мог похвастаться лишней унцией жира.

— Отца не видели? — первым делом поинтересовалась Марта.

— Нет, мам, — дружно откликнулись они.

— Понятно, — вздохнула она.

Марта разожгла примус и стала разогревать картофель с капустой; комнату наполнил резкий запах керосина. В подвале дома имелась кухня, походившая на жалкую зловонную конуру, отданную на откуп крысам, которые в ней и обитали. Вместо того чтобы пользоваться ею, жильцы предпочитали готовить еду в собственных комнатах, вследствие чего, по мнению Марты, многократно возрастал риск пожара. Она успокаивала себя тем, что их семейство занимало две комнаты на первом этаже — всего их было четыре, — так что они могли спастись без особых проблем, если вдруг дом вспыхнет как спичка. Воду приходилось носить из колонки во дворе. Там же находился и один-единственный туалет на всех, от которого исходила невыносимая вонь и которым, тем не менее, пользовались все жильцы дома, за исключением Марты и ее детей. Они никогда и близко не подходили к уборной, разве что когда нужно было опорожнить ночной горшок. Марта отгородила занавеской угол спальни, там они и справляли нужду. Впрочем, Карло не обращал внимания на вонь и жуткое состояние общественного туалета, а вот Марта не могла заставить себя подойти к мужу после того, как тот посещал уборную.

Она вновь тяжело вздохнула. В последнее время они с Карло редко виделись. Когда она уходила на работу, он еще спал, а когда возвращалась, его уже не было, да она и сама к тому времени валилась с ног и засыпала как убитая.

— Приходил какой-то человек. Он спрашивал нашего Франка, но мы сказали ему, что он больше здесь не живет, как ты нам и говорила.

— Как он выглядел? — всполошилась Марта.

— Здоровый такой, а под носом у него растут волосы — забыл, как они называются, мам.

— Усы, — вмешалась Лили. Она была более сообразительной. — Это называется усы. Да, мам, и еще он все время шмыгал носом. Короче, он мне ничуточки не понравился.

— И мне тоже, — подхватил Джорджи.

Марта недовольно поморщилась.

— Это наверняка Майло О'Коннор. Его мать занимается ростовщичеством, дает деньги взаймы, а он работает у нее агентом.

Ее собственному сыну, Франку, исполнилось семнадцать, он не задерживался надолго ни на одной работе и служил постоянным источником неприятностей. Дома он появлялся только тогда, когда ему приходила в голову такая блажь. Где он ночует остальное время, Марта не знала. Очень редко он подкидывал ей несколько монет на свое содержание, сколько бы она ни кричала на него. Самоуверенный нахал, то и дело являющийся в сопровождении какой-нибудь девицы, Франк буквально излучал самодовольство. Марта сказала себе, что не станет беспокоиться о нем, пока это выражение не исчезнет с его лица. Ей и так хватало забот, так зачем еще тревожиться о Франке, если нет такой необходимости? По крайней мере, она очень надеялась, что такой необходимости не возникнет никогда.

— Мам, я очень хочу кушать, — жалобно протянул Джорджи.

— Не ты один, хороший мой.

Марта слила воду из кастрюли в другую посудину и принялась перемешивать и толочь овощи. Тут дверь распахнулась и в комнату ворвался ее средний сын, Джо.

— Пахнет очень вкусно. — Он кивнул на кастрюлю и присел на краешек кушетки, на которой разлеглись его брат с сестрой. — Эй, вы! Как насчет того, чтобы съесть по вкусному красному яблоку после ужина? Держите! — Он засунул руки в карманы и достал оттуда два яблока.

Джорджи потянулся за подарком и, не удержавшись, свалился с кушетки, но Джо вовремя отдернул руки.

— После ужина, говорю вам. Для тебя у меня тоже есть яблоко, мам. Я принес вам целых три.

— А себе, мальчик мой? — запротестовала Марта. — Ты ведь тоже заслужил яблоко.

Джо исполнилось четырнадцать, и весь прошлый год он развозил на велосипеде фрукты и овощи для зеленщика Джонсона со Скотланд-роуд. Каждую неделю он отдавал ей всю свою зарплату, целых пять шиллингов, а она возвращала ему шестипенсовик на мелкие расходы.

— Мистер Джонсон дал нам на обед пакетик жареной картошки, а одна леди угостила меня кусочком торта и стаканом молока, когда я привез ей овощи. Она всегда так делает — я уже рассказывал тебе о ней. — Глаза у него сверкнули. — Со мной все в порядке, мам. Я сыт. — Ты у меня молодец, сынок.

У Джо было доброе и щедрое сердце. Хотя он получил при крещении имя Джузеппе, в честь отца Карло, все называли его Джо. Из троих ее сыновей он один пошел в отца: высокий, с вьющимися волосами, красивый настолько, что у нее перехватывало дыхание при взгляде на него, с синими лукавыми глазами и бездной очарования. Собственно, он ничуть не уступал Франку в самоуверенности, вот только в Джо эта черта не вызывала раздражения.