Беда идет по следу - Страница 42

– А именно?

– Тысяч сто за полгода. – Глаза ее сверкнули стеклянным блеском, и я понял, что для нее самое главное. Мери любила деньги до того страстно, что и представить себе не могла, сколь равнодушным оставляют меня ее доводы. Чувства мои, постепенно оживая, переросли в отвращение к ней.

– Лучше уж я займусь бизнесом вместе с гиеной и пересплю с трупом, – внезапно выпалил я.

У Мери вытянулась физиономия, будто мое признание удивило и обидело ее.

– Ты что, не понимаешь, Сэм? Мне придется тебя убить, если ты откажешься сотрудничать. Убить прямо сейчас. А я не хочу. Как по-твоему, почему я согласилась за тобой следить? Почему не убила тебя в Детройте? Я же могла убить тебя там.

Я могла убить тебя в Гонолулу. Иенсен хотел, чтобы я убила тебя в поезде, после того как это не вышло у него. Я не захотела тебя убивать, даже когда ты стал догадываться насчет нашего кода. Мне казалось, мы сможем поладить.

Я ничего не ответил. Я наблюдал за ее лицом. Я понял, что, как все настоящие преступники, она ненормальная. Она чего-то не чувствовала и чего-то не понимала. Не ощущала себя жестокой и порочной. Эгоизм, подобно защитному экрану, отгораживал ее от остального мира.

Гнев мой утих, обратившись в какое-то болезненное омерзение, но родившийся заново страх перед оружием заставил мой мозг работать с лихорадочной быстротой. Понимая, что конец близок, я продолжал говорить. Однажды слова спасли меня. Я не был уверен, что один и тот же рецепт окажется действенным дважды, но в обмен на слова, минута за минутой, выторговывал жизнь.

– Как тебя угораздило влипнуть в подобную историю? – спросил я. В вопросе прозвучала неискренность, которую я не сумел скрыть.

– Я ненавижу жизнь, – начала Мери, а затем стала рассказывать с такой охотой, будто много лет мечтала выговориться, но не имела возможности. – Тем не менее это никогда не мешало мне получать от нее все то, что мне было нужно. Я начала воровать в магазинах с одиннадцати лет. Одна женщина притворялась моей матерью, когда мы шли делать покупки. Тогда любовницей Иенсена была она.

– Я думал, твои родители в Кливленде.

– Моя мать умерла в Кливленде, – я в ту пору была в младенческом возрасте. Отец привез меня в Чикаго семилетней и умер два года спустя. Вот тут-то мне и пришлось стать самостоятельной. Иенсен избавился от той женщины, когда мне исполнилось четырнадцать, и мы стали зарабатывать хорошие деньги. Я ловила мужчин на улицах Чикаго и приводила в нашу квартиру. Иенсен выходил и притворялся моим отцом. Я была несовершеннолетней. Они платили. Но последний оказался детективом. Иенсена засадили в тюрьму, меня отправили в исправительную школу. Выйдя, он помог мне сбежать. Но мы оказались на мели, а полиция следила за Иенсеном, потому что он был освобожден условно. Мы поехали на Запад и переправились на пароходе четвертым классом в Манилу. Оттуда добрались до Шанхая. С тех пор деньги у нас не переводились.

– Деньги для тебя важнее всего?

– Деньги для всех важнее всего, не стоит обманываться. Возможно, для меня они значат немного больше, чем для других. Два года я спала в подвале за топкой в ящике со стружкой. Я питалась отбросами, тем, что в ресторанах люди оставляли на тарелках. Теперь я ем лучшее из того, что можно купить за деньги.

– Человечина – продукт диетический, – заметил я, – но в конце концов от него начинает здорово тошнить.

Мои слова задели Мери. Лицо у нее задергалось, будто я нажал на кнопку.

– Я не хотела их убивать, – взвизгнула она тонко, переходя на крик. – Я не хотела убивать Сью Шолто! Я не хотела убивать Бесси Ленд! Но она знала о Иенсене и о «Черном Израиле» и была готова заговорить. У меня не оставалось выхода. Мне было тяжело. В ту ночь у меня была мигрень.

Выступившая у нее на нижней губе пена сползла на подбородок. Я попробовал представить себе, как целовал этот безобразный рот. Тыльной стороной левой ладони Мери вытерла подбородок. В правой руке она сжимала револьвер, нацеленный мне в сердце.

Я понимал, что она готова меня убить и что надо действовать. Я напряг мускулы, чтобы перевернуть стол. Прежде чем я успел двинуться, за моей спиной, в другом конце комнаты, низкий голос Гектора Ленда спросил:

– Значит, это вы убили Бесси?

Мери отвела от меня взгляд. Я услышал, как пол трижды скрипнул под тяжелыми шагами. Я не сводил глаз с револьвера. Мышцы на ее тонком запястье дернулись, и ствол немного отклонился от моего сердца.

Позади меня раздался хлопок, и Мери выронила револьвер. Схватившись за край стола одной рукой, она выпрямилась и приложила вторую к груди. Кровь, струившаяся по ее пальцам, рубиново поблескивала.

– Моя грудь превратилась в бесформенное месиво, – с усилием проговорила она. – Тебе ведь она совсем недавно нравилась, правда, Сэм? Ты думал, у меня красивая грудь.

Мери хотела сказать что-то еще, но кашель помешал ей, и слова заклокотали в горле. Яркие ручейки вытекли из уголков рта, и на мгновение мне показалось, что ее лицо засияло кроваво-красной улыбкой.

– Ну вот и хорошо, – прошептала она, – мне не хотелось тебя убивать.

Почерневшие от боли глаза внимательно смотрели на меня, и я понял, что Мери мертва, лишь когда тело ее обмякло. Светлые волосы, губы и грудь, изящные округлые бедра, извращенные мысли, примостившиеся на краю безумного сознания, будто больные птицы на жердочке, – все мешком повалилось на пол. Мешком с пищей для червей.

Схватив револьвер, я повернулся лицом к Гектору Ленду. Ленд трижды быстро нажал на курок пистолета, который держал в руке, нажал с такой силой, что жилы черными змеями поползли по его предплечьям. Выстрела не последовало.

– Обойма пистолета сорок пятого калибра вмещает семь патронов, Гектор. Ты уже использовал седьмой.

Ленд с недоумением смотрел на оружие у себя в руке, словно не понимал, почему оно вдруг отказывается убивать.

– Ты должен радоваться, что не прикончил меня, – продолжал я. – Будет лучше, если ты вернешься со мной в Сан-Диего. Ты уничтожил двух врагов родины, ты боролся с ними по собственной воле, и это может тебе помочь. Если же тебя поставят напротив стрелкового взвода, ты умрешь достойной смертью, более достойной, чем та жизнь, что ты вел. Достойно умереть лучше, чем жить, когда тебя травят, как крысу.

– Отдайте мне револьвер, – сказал Гектор. Он стоял сейчас в пятне света от керосиновой лампы, и на его лице я разглядел смерть. Оно стало синеватым и прозрачным, как будто из него вытекла вся кровь. По его глазам тоже было заметно, что он готов умереть: они были печальны и полны стыда за прожитую жизнь.

– Шевельнешься – и я всажу тебе пулю в грудь.

– Оружием меня не испугаешь.

Вмиг преодолев разделявшее нас пространство, он обрушился на меня черным ураганом, стремительным и могучим. Нажав на курок, я увидел, как по его плечу, тому, куда ударила пуля, расползается круглое пятно.

Ленд помедлил, но затем подошел ближе: до того громадный, что мне показалось, он заслонил собой стены и потолок.

Я опять выстрелил, но он выбил у меня револьвер, и пуля, просвистев между нами, ушла в потолок. Ленд растерянно заморгал, словно глаза ему обожгло вспышкой, однако руки его дотянулись до моей шеи и сомкнулись вокруг нее. Я ударил его левой, и боль пронзила ее до самого локтя. Я бил его снова и снова, голова его моталась под ударами, но он только крепче стискивал пальцы, не позволяя мне дышать. Я ударил его коленом в пах. Он застонал, но не выпустил меня.

Кровь стучала у меня в висках, легким не хватало воздуха, глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Где-то рядом, затопив равнины моего сознания, зашумел черный водопад и, погрузив мои кости во тьму, унес к останкам всех мертвецов. Язык мой заставил сжатые зубы приоткрыться, колени, задрожав, сделались чужими, как бедствие в далекой стране. Я полетел в водопад.

Но железный воротник ослабел у меня на шее, и я всего-навсего свалился на пол. Со свистом набрав воздуха, я задышал чаще. Водопад ушел в подземный канал, и эхо его смолкло. Когда я сел, Гектор Ленд уже подобрал револьвер и выпрямился, держа его в руке. Он сказал: