Бессмертный флагман (Чкалов) - Страница 4
Разве он один? Разве он худший?
Вчитайтесь в строчки А. И. Куприна, несколько раньше летавшего с И. М. Заикиным. Полет завершился аварией, той самой, при которой «уважаемую публику просят оставаться на своих местах».
«Сидя потом в буфете за чаем, Заикин плакал. Я старался его утешить, как мог… В этот же вечер решалась его судьба. Братья Пташниковы — миллионеры, хотевшие эксплуатировать удивительную дерзость этого безграмотного, но отважного, умного и горячего человека, перевезли исковерканный „фарман“ в гараж и запечатали его казенными печатями, и Заикин не мог войти в этот сарай хотя бы для того, чтобы поглядеть хоть издали на свое детище.
Все это дело прошлое. Заикин опять борется в Симферополе и часто пишет мне совершенно безграмотные, но необыкновенно нежные письма и подписывается: „Твой серенький Иван“».
Надо ли комментировать эти грустные строки?
«Нужда с детства измучила меня. Приехал во Францию. Надо мной все издевались, у меня не было ни одного франка. Я терпел, думал — полечу, оценят. Прошу Ксидиаса дать больному отцу сорок рублей — дает двадцать пять. Оборвался. Прошу аванс 200 рублей, дают 200 франков. Без денег умер отец. Без денег Ефимов поставил мировой рекорд. Кто у нас оценит искусство? Здесь милые ученики уплатили за меня 1000 франков — спасибо им. Фарман дал 500 франков. Больно и стыдно мне, первому русскому авиатору. Получил предложение в Аргентину. Собираюсь ехать. Заработаю — все уплачу Ксидиасу… Если контракт не будет уничтожен, не скоро увижу Россию. Прошу вас извинить меня. Ефимов».
А мальчик рос. Рос в этом противоречивом, запутанном, героическом и алчном, стремительном и рутинном, новом и одновременно старом мире. Он узнал огромность горя — умерла мать; от ощутил гнетущее дыхание опасности — дела отца, ударившегося было в предпринимательство, пошли неважно, и тревога надолго поселилась в доме; он впервые испытал трепетное ожидание неизвестного — предстояло идти в школу…
Об этом времени один из биографов Чкалова пишет так:
«Сшили ему из старого материнского платья бархатные штаны, купили букварь и записали в Василёвское начальное училище…
В первый день Валерий явился в школу один, без провожатых, и пришел задолго до начала уроков.
Людмила Ивановна Славина, первая учительница Валерия… начала урок. Она взяла книгу, прочитала маленький рассказик, затем вынула из коробки большие картонные буквы и показала ученикам. Это были первые буквы, которые она велела запомнить…»
Мы все начинаем с алфавита.
В те же самые дни, когда Чкалов запоминал свои первые буквы, неподалеку от Василёва, в окрестностях Нижнего Новгорода, проходил «воздушную азбуку» Петр Николаевич Нестеров — он построил планер и на свой страх и риск оторвался от земли…
В те же самые дни на театре итало-турецкой войны, начались боевые действия авиации…
Время решительно уточнило пророчество прославленного фантаста Герберта Уэллса, который писал в начале века:
«Нетрудно поверить, что еще задолго до 2000 года — возможно, что в 1950-м, — будет изобретен такой аэроплан, который поднимется и благополучно вернется на свое место».
В газетах той эпохи появились объявления:
«Международная компания „Авиатор“ приглашает летчиков, имеющих диплом, отправляться на театр боевых действий в Триполи. Контракт на 4 мес. Аванс 500 франков. Плата 6000 франков в месяц со своим аппаратом».
История сохранила имя первой жертвы воздушной войны, имя доктора медицины Константэна, сраженного турецкой пулей, выпущенной с земли по его низко летевшему самолету…
Биограф Чкалова продолжает:
«Потом Людмила Ивановна стала учить арифметике. Это было еще интереснее. Задачки он научился решать скорее всех…
Как и всякому школьнику, Валерию не меньше уроков нравились перемены. Часто ребята играли в коней (надо понимать, в кавалерию. — А. М.), садились друг другу на плечи. „Лошади“ не принимали участия в драке — только носились с седоком по коридорам. Чкалов был самой выносливой „лошадью“. Он скакал без отдыха тридцать минут, всю большую перемену. Седок устанет, а „лошадь“ все бегает — одного сбросит, другого посадит…»
12 сентября 1912 года Петр Николаевич Нестеров совершил первый полет на самолете, а 28-го — спустя шестнадцать дней! — сдал экзамен на звание пилота-авиатора.
В том же году Роллан Гарро выиграл приз Французского аэроклуба в круговом европейском перелете и пересек Средиземное море. Пробыв в воздухе почти восемь часов, Гарро продолжил маршрут из Марселя в Тунис — 700 километров, из них 500 — над водой на сухопутной машине! — и следом за Луи Блерио сделался кавалером ордена Почетного легиона…
1912 год был отмечен рядом больших, рискованных перелетов. Возросла, достигнув ста семидесяти четырех километров в час, максимальная скорость. Отважный Жорж Леганье поднял потолок мира до 6 тысяч 120 метров…
К 1 июня 1912 года в авиации погибло 155 мужчин и 3 женщины…
И как всегда, кто-то совершал подвиги, кто-то открывал новые пути, кто-то жертвовал жизнью, а кто-то «теоретизировал».
Вот любопытная выдержка из наукообразной статьи той поры:
«Пока человечество пользуется ограниченными земными путями, регресс движения масс, наступающий в определенные периоды истории, является необходимым следствием предшествовавшего прогресса; и только переход к безграничным воздушным путям может сделать прогресс непрерывным…»
Оптимисты писали веселее:
«Некоторый юридический интерес представляет вопрос о подданстве детей, рожденных на воздушном судне в пути, во время нахождения его над территорией чужого государства…»
Кажется, именно к этому времени относится первое приобщение Чкалова к авиации.
Еще раз обратимся к его биографу:
«Это было летней ночью, Чкалов со взрослыми и сверстниками рыбачил на Зазоротне. Тихо потрескивал горящий хворост. Ребята сидели тесным кружком вокруг костра. Кто-то рассказывал небылицы о леших и водяных. Валерий варил в котелке пшенную кашу, что-то насвистывал и вдруг от старого бакенщика услышал такое, что заставило сразу насторожиться.
— Ярмарка… Уточкин… Ипподром… Забор… Полет…
Рассказ бакенщика, очевидца полета, произвел на василёвских ребят настолько сильное впечатление, что они позабыли обо всем остальном…»
Полеты совершались в те годы с ипподромов, и антрепренеры, заботясь о сборах, предпочитали площадки, обнесенные заборами, и Уточкин действительно гастролировал по многим городам России…
Дальше биограф пишет:
«…в погожий зимний день он залез на крышу отцовского дома и, зажмурив глаза, прыгнул в сугроб.
— Ничуть не страшно! — говорил он сверстникам, предлагая им полетать… Он уже прикидывал в уме: нельзя ли прыгнуть с обрыва, где стояла церковь, на расстилавшуюся внизу пухлую снежную пелену?»
Другой биограф Валерия Павловича развивает тему:
«Неизвестно, кому из ребят пришло в голову использовать для полета огромный зонт землемера… Валерий в сопровождении двух мальчиков поднялся на колокольню… Зонт был старый, поломанный. Пока помощники старательно подвязывали веревками спицы, Валерий смотрел вниз…
В ограде мальчишки с увлечением подбрасывали вверх кепки и что-то кричали. Как можно обмануть их ожидания! Еще сочтут трусом, будут дразнить. Валерий побледнел при одной только мысли об этом… Неизвестно, чем бы кончилась эта история, если бы на колокольне неожиданно не появился школьный законоучитель…
Позже выяснилось, что законоучитель пришел не случайно — его предупредил один из школьников, правильно рассудивший, что прыгать с такой высоты опасно для жизни».