Бэббит - Страница 67

— Наверно, вам попадаются страшные нахалы?

— Ох, да еще какие! Слушайте, ей-богу, есть такие франты, которые считают, — раз девушка работает в парикмахерской, значит, им все с рук сойдет. И чего они только не наговорят, кошмар! Но можете мне поверить, я-то знаю, чем отвадить этих котов! Как гляну на пего, как спрошу: «Вы что ж, не знаете, с кем разговариваете?» — и он тут же смывается, исчезает, как сон любви молодой. Не хотите ли баночку пасты для ногтей? Придает блеск, безвредна в употреблении, сохраняется очень долго!

— Конечно, отчего не попробовать. Скажите… скажите, я тут бываю с самого открытия и до сих пор… — С деланным удивлением: — До сих пор не знаю, как вас зовут!

— Правда? Вот потеха! А я тоже не знаю, как вас звать!

— Нет, кроме шуток! Как ваше прелестное имя?

— О, не такое уж оно прелестное! Что-то в нем есть жидовское. Но мы-то не жиды. Папаша моего папы был каким-то знатным типом в Польше, а здесь ко мне как-то заходил один джентльмен, он что-то вроде графа…

— Вроде графина, наверно!

— Кто рассказывает — вы или я? Какой умный! Так вот этот клиент сказал, что он знал папиных родичей там, в Польше, и у них был роскошный большой дом. Прямо на берегу озера. — С сомнением: — Может, вы мне не верите?

— Нет. То есть да, конечно, конечно, верю! Что ж тут такого? Я вам вот что скажу, крошка, и не думайте, будто я вас разыгрываю, но, честное слово, каждый раз, как я вас видел, я говорил себе: «В этой девочке течет голубая кровь!»

— Ей-богу, не врете?

— Конечно, не вру! Ну, говорите же — мы ведь с вами друзья, — как ваше прелестное имечко?

— Ида Путяк. Не особенно красиво, верно? Я всегда говорю матери: «Мама, почему вы не назвали меня Долорес или еще как-нибудь пошикарней?»

— А по-моему, расчудесное имя — Ида!

— А я угадала, как вас зовут!

— А может, и не угадали! Конечно, нет! Не такой уж я известный человек…

— Ведь вы — мистер Зондгейм, коммивояжер фирмы «Дивная посуда» — угадала?

— Ну нет! Я — мистер Бэббит, посредник по недвижимому имуществу!

— О, простите, пожалуйста! Да, конечно! И вы живете в Зените?

— Да-с! — коротко отрезал он, как человек, оскорбленный в лучших своих чувствах.

— Ах, да, да! Я читала ваши объявления. Очень красивые!

— М-мм… Н-да… А может быть, вы читали и о моих выступлениях?

— Ну конечно, конечно! Правда, читать мне особенно некогда, но… наверно, вы меня считаете за дурочку!

— Нет, вы — душечка!

— Что вы! Знаете, в нашей работе есть одна хорошая сторона. Встречаешься с ужасно интересными людьми, с настоящими джентльменами, и от разговоров становишься такой развитой, потом прямо с первого взгляда определяешь человека!

— Послушайте, Ида, прошу вас, не считайте меня нахалом… — Ему стало жарко при мысли, как унизительно получить от этой девочки отказ, и как опасно, если она согласится. Он отведет ее пообедать, но что, если его друзья увидят их, осудят… Но он уже не мог удержаться: — Не сочтите меня нахалом, но как было бы чудно, если б мы с вами как-нибудь вечерком вместе пообедали…

— Право, не знаю, можно ли… Один джентльмен меня тоже всегда приглашает. Ко как раз сегодня я свободна.

А почему, собственно говоря, уверял он себя, почему бы и не пообедать с бедной девушкой, для которой истинное благо — общаться с таким зрелым и образованным человеком, как он. Но чтобы не попасться на глаза тем, кто этого не поймет, он решил свезти ее в ресторан Биддлмейера, на окраине города. В такой тихий жаркий вечер приятно прокатиться, может быть, он пожмет ей ручку — нет, он даже этого не станет делать! Правда, девушка, как видно, покладистая, стоит только взглянуть на ее голые плечики, но пусть его повесят, если он начнет приставать к ней только потому, что она этого ждет.

Но в этот день его машина вдруг испортилась: что-то случилось с зажиганием. А ему до зарезу нужна была машина к вечеру! Со злостью он проверил свечи, долго осматривал распределительный щит. Однако даже от самых свирепых его взглядов упрямая машина не тронулась с места, и ее пришлось со стыдом волочить в гараж. Бэббит снова ожил при мысли о такси. В такси было что-то шикарное и вместе с тем заманчиво грешное.

Но когда они встретились на углу, в двух кварталах от отеля «Торнлей», девушка сказала:

— Ах, такси?.. А я думала, у вас своя машина!

— Ну конечно! Конечно, у меня своя машина. Но сегодня она в ремонте.

— Ага… — протянула она таким тоном, будто не в первый раз слышала эти сказки.

Всю дорогу до ресторана Биддлмейера он пытался завести дружеский разговор, но все попытки как об стену разбивались об ее болтовню. С бесконечным возмущением она рассказывала во всех подробностях, как она осадила этого наглеца, старшего мастера, и как она с ним расправится, если он еще раз осмелится сказать, что она «лучше умеет трепать языком, чем чистить людям копыта».

В ресторане Биддлмейера нельзя было достать ничего спиртного. Метрдотель не желал понять, кто такой Джордж Ф.Бэббит. Они сидели, обливаясь потом, перед огромным блюдом жаркого и разговаривали о бейсболе. Когда он попытался взять Иду за руку, она весело и дружелюбно сказала: «Осторожней! Этот официант подсматривает!» Но когда они вышли, их встретила лукавая летняя ночь, недвижный воздух и молодой месяц, плывущий над неузнаваемо преображенными кленами.

— Поедем куда-нибудь, где можно выпить и потанцевать, — настаивал он.

— С удовольствием, только не сегодня! Обещала маме вернуться пораньше!

— Глупости! Кто же в такую чудную ночь сидит дома!

— Мне и самой хочется, но мама меня заругает!

Его пробирала дрожь. В ней воплотилась для него вся молодость, вся прелесть… Он обнял ее за талию. Она бесстрашно прижалась к его плечу, и он торжествовал. Но она тут же сбежала по ступенькам ресторана, щебеча:

— Поедем, Джорджи, прокатимся, может быть, станет не так жарко.

То была настоящая ночь для влюбленных. У обочин, по всему шоссе до самого Зенита, под ласковым невысоким месяцем, стояли машины, и в каждой смутно виднелись мечтательные пары. Бэббит жадно протянул руки к Иде и, когда она погладила их, замер от благодарности. Никаких подходов, никакой борьбы, — он поцеловал ее, и она ответила непринужденно и просто за неподвижной спиной шофера.

У нее упала шляпка. Ида высвободилась из объятий Бэббита, чтобы поднять ее.

— Не надо, брось! — умолял он.

— Что? Бросить шляпу? Дудки!

Он ждал, пока она приколет шляпку, потом его рука снова прокралась к ней. Она отстранилась и сказала наставительно-материнским голоском:

— Не шали, мой дружок! Не огорчай мамочку. Сядь как следует, будь умницей, смотри, какая хорошая ночь! Если будешь пай-мальчиком, я тебя, может быть, поцелую на прощание! А теперь дай-ка мне сигаретку!

Он заботливо зажег сигарету, спросил, удобно ли ей сидеть. Потом отодвинулся от нее как можно дальше. Он весь похолодел от такой неудачи. Никто не мог точнее, яснее и неоспоримее, чем сам Бэббит, сознавать, какой он дурак. Он подумал, что с точки зрения почтенного доктора Джона Дженнисона Дрю он нехороший человек, а с точки зрения мисс Иды Путяк — старый зануда, которого приходится терпеть ради того, чтобы хорошо пообедать.

— Миленький, да ты, никак, вздумал дуться?

Голосок у нее был нахальный. Больше всего ему хотелось выпороть ее. Он мрачно подумал: «Еще смеет так со мной разговаривать, оборвыш несчастный! Эмигрантское отродье! Нет, надо поскорей от нее отвязаться, вернуться домой, а там можно поносить себя за глупость сколько душе угодно!»

Он фыркнул вслух:

— Я? Дуться? Глупышка, чего мне на тебя дуться? Но вот что я тебе скажу, Ида, послушай дядю Джорджа внимательно. Я хочу сказать, что нехорошо все время ссориться со старшим мастером. У меня огромный опыт в обращении с подчиненными, и я тебе скажу — нельзя восстанавливать против себя старших.

Около убогого деревянного домишка, где она жила, он торопливо и вежливо распрощался с ней, но, отъезжая, мысленно взмолился: «О господи боже мой!..»