Батюшка сыскной воевода. Трилогия. - Страница 17
Кто-то мягко толкнул меня в бок…
– Никитушка, ты не уснул ли? Приехали.
– А? Что? Нет конечно! Ну так где тут наш любитель заграничных птичек…
Первоначальное впечатление – аховое! Входим в кабинет, озираемся по сторонам – никого. Возвращаемся к стрельцам у дверей честно проконсультироваться, может, мы чего не поняли…
– Где царь?
– Дык… у себя же!
– В смысле, там?
– А как же!
– Ну… вообще-то там никого нет.
– Не может быть…
– Честное милицейское!
– Да там же он! Никуда и не выходил, вот те крест, участковый!
Пожали плечами, вернулись обратно. В кабинете никого, в спаленке… почти никого (в смысле, царя точно нет, а очередная претендентка на русский престол лежит как миленькая!). На скамье скинутое парчовое платье, сама девица из себя рыженькая, внешне – вылитая Милен Фермер, вся в невообразимых брабантских кружевах, больше похожая на десерт из взбитых сливок. Общее впечатление портила только чуть впалая грудь и желтоватые пятки. Кроме неё на кровати никого, маленькое окошечко намертво забрано решёткой. Нам с бабкой стало уже совсем не смешно…
– Эй, кремлёвские гвардейцы, я не понял вашего изощрённого юмора, где царь?
Мнения стрельцов разделились, во всей красе отразившись на встревоженно-верноподданнических лицах. Двое явно решили, что у меня ум зашёл за разум или я просто издеваюсь. Двух других, наоборот, посетила светлая мысль о том, что они чего-то недоморгали ни за понюх табаку! Потом эти четверо так выразительно переглянулись, что я сразу понял – сейчас они засучат рукава и жизнь положат, только бы убедить вторую половину караула в своей исключительной правоте. Но, прежде чем все мы (включая и меня) успели открыть рты, из-за дверей высунулся озабоченный нос Бабы Яги:
– Подь-ка сюда, Никитушка, отыскался царь!
У меня аж ком в горле встал, когда я увидел… Царь Горох, самодержец и помазанник Божий, скрючившись в три погибели, лежал под кроватью и смотрел на нас добрыми, печальными глазами. Требовалось проявить такт и сострадание: ещё чуть-чуть – и разревётся человек…
– Бабуля, мы прикрыли дверь? Спасибо, а вы, гражданин, всё же вылезайте, простудитесь на холодном полу…
Горох сдержанно всхлипнул, прижал обтянутые длинной рубахой колени к груди и отрицательно замотал бородой. Мы с Ягой продолжали уговоры:
– Негоже государю русскому пыль под кроватями нюхать. Цари, они ить перед самим Господом в своих делах ответ держат! Невмочно им в трудный для родины час по опочивальням прятаться, по юбкам бабьим шарить… Чего ж ты там, батюшка, высидеть вознамерился? Вылезай! Добром тебе говорю – вылазь, похабник! А не то у меня… сам знаешь!
– Бабушка! Прекратите немедленно, вы его так вконец запугаете… Не слушайте её, ваше величество. Ползите сюда, вы находитесь под охраной милиции. Не волнуйтесь, я за вас заступлюсь!
Государь, недоверчиво пошмыгивая, бочком-бочком попытался выдворяться наружу. Классическая тактика «доброго и злого полицейского» по-прежнему себя оправдывала. Мы только перемигнулись, подхватывая Гороха под белы рученьки и осторожно усаживая на ту же скамью (платье бабка аккуратно свалила в угол). Видя, в каком состоянии царь, я без разрешения достал из стенного шкафчика зелёный штоф, от души набулькал полный стакан водки, а уж выпил Горох молча и тупо, как родниковую воду.
– Полегчало?
Он не реагировал. Повторить ещё стакан «лечебного эликсира» я не решился, опасаясь передозировки. Видимо, следовало применить несколько иную тактику: Яга встала позади государя, положив сухонькие ручки ему на плечи, а я попытался говорить как можно сдержанней и мягче…
– Хорошо, мы ни о чём не будем вас расспрашивать. В конце концов это ведь не допрос?! Нет? Мы ведь просто пришли к вам в гости, по вашему же приглашению, побеседовать за чайком, в приватной обстановке, о всяком разном – и только! Давайте вот как поступим: я вам буду говорить о том, что здесь, по моему мнению, произошло, а вы кивать. Договорились? Нет, если я ошибусь, то кивать, естественно, не надо. Вот и хорошо, продолжим…
Царь вообще-то молчал. Но молчание – знак согласия, и потом он, кажется, как-то по-особенному дёргал левой бровью. Короче, мы предпочли трактовать это как знак готовности к сотрудничеству…
– Итак, к вам на огонёк совершенно случайно забрела незнакомая рыженькая иностранка. Судя по панталонам с кружевами – европейская принцесса, африканки и японки одеваются несколько иначе. Вы разговорились, приятно пообщались, предупредили стрельцов, чтоб не беспокоили, и невзначай коснулись темы моды. Она вам показала, какое именно бельё популярно сейчас в лучших домах Парижа, а вы ей – как удобны свободные русские штаны и сапоги, так?
Бабка, неслышно шагнув в сторону, извлекла всю нижнюю часть царского гардероба откуда-то из-за спинки кровати. Горох зябко пошевелил голыми ногами, но ничего не опротестовывал…
– А когда вы отвернулись, гражданочка, так же совершенно случайно, надкусила какой-нибудь экзотический фрукт вроде мичуринского яблока. После чего и откинулась тут же на кровати, оставив вас в печали по безвременно ушедшей собеседнице. С горя вы крикнули стрельцам, чтобы они позвали сюда всё отделение, а сами решили нас разыграть. Спрятаться под кровать, и пусть милиция поищет. Вот будет смеху, правда?
Я протянул руку и вытащил из-под рыжих кудрей надкушенное зелёное яблоко. Горох вздрогнул, уронив голову в ладони…
– Будем говорить или как?
– Будем, – глухо буркнул государь, не поднимая головы, – но ежели ты, участковый, от энтой беды меня не отмажешь, то вот тебе моё царское слово: мой меч – твоя голова с плеч!
– Ба-а-а, Никитушка, да он тебе же ещё и грозит?! – искренне завелась Яга. Наш эксперт-криминалист, похоже, чересчур переувлеклась, и я пристыдил её самым укоризненным взглядом.
– Итак, я ничего особенно не напутал?
– Даже не знаю. – Допрашиваемый самодержец вскинул соболиные брови, безапелляционно отобрав у меня штоф и стакан. – Тебе не наливаю, ты на службе! Значит, слушай сюда. Я её в свои покои не звал, она сама пришла…
– А то! Чей-то, я гляжу, батюшка, царевны иноземные к тебе в штаны так и прыгают, а ты, агнец невинный, тока краснеешь, аки девица стыдливая…
– Вот те крест, бабушка, сама она пришла! Я по делам государственным в комнатку заглянул, отдышаться дабы, ан слышу, шорох какой… Дверцу-то приоткрыл, а там – мать честная! Лежит на кровати моей мамзель французская, дочь Карла ихнего, и вся из себя уже… в одном исподнем… с круживчинами!
– Чуть подробнее, пожалуйста, я записываю.
– Пиши да меру разумей! – наставительно отметил государь, заглядывая мне в планшетку. – Так вот, я, памятуя случай прошлый, сразу к стрельцам побежал разнос учинять – дескать, кого они тут напустили?! А только те бугаи бородатые лишь ухмылочки в усах прячут. Я назад, говорю ей по-французски: мол, не пошла бы ты, Жозефина Кардонна… подальше куда! Так эта стерва лягушачья ажно захихикать изволила и яблочко так игриво надкусывает, потягиваясь… Я и обомлел!
– А она?
– А то сам не видишь?! Как потянулась, так уж и не выпрямилась. Стрельцам крикнул, чтоб за тобой звали, а сам тело ейное охранять остался…
– Что скажете, бабуля? – недоверчиво хмыкнул я.
– Да врёт он, Никитушка! – не примериваясь, припечатала бабка. – Пущай лучше скажет, в какой такой момент с него штаны с сапогами спрыгнули да за спинку кровати убежали? Со стыда, что ль, али как? Ой, а покраснел-то, покраснел-то, покраснел…
Положа руку на сердце, признаю – Горох не очень-то уж и соврал. То есть соврал, конечно, но самую капельку… Штаны он, естественно, снял сам и сразу, только потом ему в башку стукнуло предупредить стрельцов, чтоб никого не пускали, а дьяка Фильку вообще гнали в шею, как только покажется хотя бы в конце коридора. А вот когда возбуждённо запрыгал обратно, тут и увидел сцену с яблоком. Предотвратить не успел, увы… В остальном всё рассказывал честно. Мы с Бабой Ягой дали государю возможность одеться по-человечески, а сами, встав у окна, быстренько договорились о стратегии расследования.