Батюшка сыскной воевода. Трилогия. - Страница 141
— Никитушка, — не отрываясь, бросила бабка.
Я всё понял, встал и пошёл. Ноги были ватными, настроение похоронным, зато уверенность в том, что мой напарник как-то не так попытался разрешить ситуацию, — полновесной, как кулак Майка Тайсона!
У ворот, виновато переминаясь с ноги на ногу, стоял Маняшин папа. Непривычно тихий Митька безмолвно висел на заборе штанами кверху. Мне это очень не понравилось...
— Гражданин, вы что это себе позволяете!
— Да я... прощенья просим... — Игнат Андреевич со вздохом развёл руками, больше похожими на ковши экскаватора.
— Не понял... Так вы что, пришли сюда вывесить на заборе нашего младшего сотрудника и попросить прощения?
— Я... это...
— Пили?
— После работы и поп не запрещает, а пью оттого, что вдовые мы. Единственная радость — дочь любимая. — Неожиданно кузнец заговорил длинными предложениями, показывая начитанность и ум, которые всегда трудно предполагать в большом и сильном человеке физического труда. — Я бы на парня вашего отродясь руку не поднял, соображение имею и законы чту. Сам он с глупостями непонятными полез, всё твердил что-то вроде: «А ну, тесть неведомый, посторонись, зашибу!» и «Не бывать двум медведям вокруг одной лебёдушки...». Мне и самому невдомёк, чего хотел? В грудь меня кулаком ударил два раза... зачем? Я и... передвинул его, от греха подальше...
— Тогда уж вы нас извините. — Я смущённо вытер выступивший пот. — Митя в целом хороший, только заигрывается в непримиримую борьбу с преступностью. Мы его поругаем, он больше не будет...
— Да я и не в обидах, я чего приходил-то... Маняша говорила, будто стреляли в вас сегодня. Так вот, я человека чужого за селом видел. Важно ли?
— Важно, заходите! Пожалуйста, пожалуйста, не стесняйтесь...
— А..?
— А Митя пусть повисит, придёт в себя поумнеет.
Он ушёл от нас примерно через полчаса, кстати, Митьку всё-таки занёс сразу и сгрузил в сенях. Наш хитрец успешно притворялся мёртвым, пока Маняшин отец не откланялся. Кузнец действительно принёс важную информацию.
Ему заказывали каминные щипцы и кочергу узорной ковки для мышкинского терема, боярин решил несколько переустроить быт в европейском ключе. А вот возвращаясь домой, он едва не сбил выскочившего на дорогу незнакомца в чёрном платье. Игнат Андреевич готов поклясться, что от неизвестного исходил слабый запах пороха.
Человек в чёрном извинился и быстро скрылся из виду, а за ужином счастливая дочь разболтала папеньке, как она вела взаправдашнее расследование, и там в них с Никитой Иванычем даже стреляли! Кузнец сделал выводы и пошёл к нам...
— Получается, что преступник (предполагаемый преступник!) ходит в чёрном, ростом ниже Кощея, знаком с огнестрельным оружием и...
— Монетка вот, иноземная. — Яга припечатала серебряный кругляш к столу. — Тока чьего государства, не ведаю...
— Тут вроде орёл изображён. — Я в раздумье наморщил лоб. — Значит, может быть, немецкая или польская. А может, и ещё чья-то, надо у Абрама Моисеевича спросить, он ростовщик, он их все знать обязан... Есть ещё что-то по делу о Карге-Гордыне?
— А то нет, — бодро вскинула бровь наша лихая экспертиза. — Уж я-то на ноги всех подняла: и птиц, и зверей, и гадов подземных-наземных плавучих, да надобное и выяснила! Тока выяснение для нас не особо выгодное, бают, не победить её нам никак. Кощеюшка-то по молодости ейной да наивности девичьей в гроб её заманил, а ныне она за стока лет... ух, и накопила злобушки, никого не помилует!
— Одна тётка покойная! — недоверчиво влез Митя из сеней.
— Да ежели б покойная, — со значением ответствовала Яга. — Покойные, вишь, так и прозываются оттого, что спокойно лежат. А уж коли и встанут, так им кол осиновый в грудь, да и вся недолга! А энта особа живой захоронена была... Да ещё один секрет имеется, о котором нас злодей вдовый в известность не ввёл — угадайте-ка?
— Шамаханы, — безошибочно поморщился я.
— Истинно! Прав ты был в прошлый раз, Никитушка, не растёт дитё без матери, не мог один Кощей мощами своими такие орды плодить. Она ему их нарожала, да много-о... Не способом природным, человеческим, а магией древней, сакральной. Оттого-то шамаханы долгие годы мать свою Гордыню более отца почитали. Вот он и не стерпел, зависть его взяла, а может, и перепугался всерьёз, что жена с шамаханами верными сама от него избавится. Ну и... упёк её, знамое дело... От мужиков бабам завсегда одни проблемы были. Удовольствию-то, ежели вдуматься, с гулькин нос, а уж забот! Да и удовольствие тоже, баба с вымыслом завсегда сама себя и не так приласкает, а куда как заковыристее...
— Бабуль, — опомнился я, — что-то вас явно не в ту степь понесло... С чего бы это?
— Охти ж мне, — краснея, хлопнула себя по щекам Яга. — И впрямь переклинило где-то... а тут ить Митенька-скромник неженатым будет. О чём-то, бишь мы?
— О том, как остановить эту беспокойную красавицу!
— Дык, — снова влез Митька, по-прежнему подавая голос из сеней, — раз Никита Иванович говорит, будто раскоп в горе Проклятой есть, так надо бы его солью сызнова засыпать, и вся недолга!
— Это сделать стоит в любом случае. — Я пометил себе пунктик в блокноте. — Но мы по-прежнему не знаем, куда подевались два местных соледобытчика и кто стоит за «человеком в чёрном». Вырисовывается непонятная заинтересованность некого субъекта (или группы лиц) в дестабилизации российской внутренней политики. Мы имеем на руках практически активированную ядерную бомбу с тикающим таймером. И мне кажется, это дело ещё только начинается...
— Ровно льдина плавучая, что по-научному айсбергом прозываемая, а водится в морях северных, — серьёзно подтвердил наш начитанный младший сотрудник. — Льдины той пока кусок малый над водой и виден, а глыбища подводная, неведомая глазу, в десять раз больше будет! Я к тому, что как ни верти, но ить проблема...
Все призадумались. Время позднее, прошлую ночь мы бодрствовали, как римские гуси, может, спать пора? Я тёр покрасневшие глаза, Яга тоже украдкой позёвывала, и только Митька, резко вскинувшись, вспомнил, что так и не рассказал нам самого главного:
— Да ведь мы ж почитай весь день честь матушкину у хором боярских благородно отстаивали! Уж они нас и взашей гнали, и псами цепными грозились, и пушку на колёсиках к воротам выкатили, и ругали прилюдно словами неприятными... А мы на своём стоим — сей же час выдать сюда дьяка-искусителя! Не обломилося нам... Меня-то гражданин Мышкин в единый миг узнал, да тока в дом не пустил, ибо у меня постановления на обыск не было. Энто справедливо. А тока грустно... Уж ежели мы всегда на законе стоим, так нешто нельзя хоть маленькую поблажечку в виде евонного (закону!) переступления?
— Нельзя, Митя, нам закон особенно переступать нельзя, — сонно ответил я. — В другой раз расскажу почему. А сейчас спать очень хочется...
— Так я и ушёл оттудова, но маменьку родную в засаде оставил. Она кустиком придорожным укрылася, да и бдит! Не уйдёт от нас Филимон Митрофанович...
В дверь забарабанили так, что я едва не свалился с табурета. Что за чёрт, кого несёт посреди ночи? Видимо, Митькина речь убаюкала всех, и даже он сам сопел на лавке, поэтому мне пришлось лично топать в сени, разбираться, кто там, собственно, буянит. На пороге стоял недавно обсуждаемый дьяк.
— Вот, покаяться пришёл перед смертью. — Лицо гражданина Груздева было невыразимо благообразно, а на правом боку рясы темнело расплывающееся пятно крови!
Я едва успел его подхватить... Бабу-Ягу, мгновение назад ещё немузыкально прихрапывавшую прямо за столом, неведомой силой поставило на ноги, и она уже расстилала свою шаль на лавке, указывая, куда положить раненого. Тощий служитель культа оказался почему-то невероятно тяжёлым, к тому же, пока я его волок, он за всё цеплялся лаптями...