Батыева погибель - Страница 17
Евпатию Коловрату князь доверял безоговорочно. Воевода не был склонен ни к лишнему приукрашиванию, ни к лишнему очернению, и если он сказал, что войско у того князя Серегина дивно могучее, причем бабское – значит, так оно и есть. Князю сложно было представить войско, состоящее из одних девок-богатырок, но воевода вытащил из сумы стопку пергаментов с дивно четкими миниатюрами*, увидев которые, князь уже не мог оторваться от их созерцания. На большинстве из них и сам Евпатий, и вои малой дружины были запечатлены неведомым живописцем в компании чуть раскосых бронных и оружных богатырок, каждая ростом с коломенскую версту. На остальных картинках присутствовали эти же девицы, но в донельзя неприличной одежде – тонких светло-зеленых портах и такого же цвета то ли душегрейках, то ли рубахах без рукавов. Странно, но эта одежда на них совсем не выглядела по-срамному. Может быть, потому, что богатырки явно чувствовали себя в ней уверенно, кроме того, наряд этот не только не скрывал, но и подчеркивал как общую комплекцию этих чудных барышень, так и рельеф мускулатуры на их руках и ногах. Весьма впечатляющий рельеф – впрочем, ничуть не портящий женской красоты.
Примечание авторов: * магофотоаппарат на досуге «сконстуирован» Димой Колдуном для Анны Струмилиной, дабы та могла запечатлевать самые яркие моменты похода по мирам. Комплектуется «картами памяти» хранящими по несколько тысяч изображений и при помощи мага с соответствующим талантом способен «печатать» эти изображения на любом материальном носителе: стекле, фарфоре, металле, бумаге, пергаменте, шелке, полотне и т.д. Если маг-фотоувеличитель впридачу к магическим талантам обладает еще и даром художника, то он может различным образом редактировать или корректировать это изображение.
Раскосость среди девиц на Руси, кстати, не редкость. В княжьих опочивальнях и наложницами, и законными женами перебывали и знатные половчанки, и печенежки, да и среди мордвы, которой еще много в рязанской земле, чернявые, раскосые и скуластые девки попадались часто, а как говаривал владимирский князь Всеволод Большое Гнездо, «с мордвой кумиться и миловаться хоть и приятно, но грешно». Большой был, видимо, специалист в деле милования да кумования. Удивление князя Юрия вызвали острые, стоячие как у лисичек, уши этих богатырок, ну и еще, быть может, то, что Евпатий Коловрат, считавшийся в Рязани весьма рослым мужчиной, самой низкой из богатырок своей макушкой едва доставал до плеча. Последнее изображение в стопке являло яркий диссонанс с предыдущим содержанием – голый, будто весь перекошенный, монгол, повешенный за шею на древе, с табличкой, прибитой к груди гвоздями.
– Гуюк-хан, – пояснил Евпатий Коловрат, – он был одним из тех, кто подстрекал Батыгу к убийству твоего сына Федора… Повешен Серегиным аки тать на древе за шею в назидание другим супостатам, дабы неповадно им было ходить войною на Русь. А буковицы на доске гласят, что тот кто войной к нам придет, тот сдохнет аки шелудивый пес под забором.
– Ах вот оно как? – медленно проговорил князь и размашисто перекрестился. – Прости, Господи, мя грешного, за дурные помыслы и намерения. Чужой князь мстит за мою кровиночку, бьется за Рязань не жалея сил, смертию казнит ворогов, а я удумал обман и измену. Горе мне, горе, несчастному…
– Ты, княже, так не убивайся, – принял весь этот спектакль за честную игру простодушный Евпатий Коловрат. – Как говорит князь Серегин – «задумку к делу не подошьешь». Ты лучше помысли, что да как устроить, чтобы спроворить победу над Батыгой, да людишек наших рязанских положить на брани как можно менее. А то земля наша лесиста да болотиста, народишку мало, и оттого в рязанском войске каждый вой на счету.
– Да ведаю я о том, – махнул рукой князь, – видно, и в самом деле придется идти нам под руку твово Серегина. Князь владимирский Юрий Всеволодович тож прислал весть, что не пойдет к Рязани со всей своей силой, а будет ждать супостата у Коломны, и с ним жа князь Коломенский, мой плямяш Роман Игоревич…
– Вот видишь, княже, – покачал головой воевода, – каждый князь только о своей земле печется, и Батыга будет ломать нас по одному, как прутики, выдернутые из голика*; а бы ли бы мы все вместе, под одной рукой князя князей с единым войском – так и смеялись бы над Батыем, как над псом, который похотел воспарить в небесах аки сокол. Весь голик, одним махом, никакой Батыга переломить не сможет, надорвется и издохнет.
Примечание автора: * голик – метла из березовых прутьев для обметания снега.
– Так-то оно так, – вздохнул Юрий Игоревич и повелел позвать на семейный совет в дальнюю горницу своего племянника Олега Ингваревича по прозвищу «Красный», то есть красивый, свою матушку Аграфену Ростиславну, княжну смоленскую, а также свою вдовую невестку гречанку Евпраксию с годовалым сыном Иваном. После гибели своего мужа в ставке Батыя молодая княгиня была убита горем, поэтому князь Юрий Игоревич очень жалел свою красивую невестку и опасался, что она наложит на себя руки. А ведь она принесла в семью самое ценное – внука мужеска пола, который потом, когда-нибудь, мог бы сесть на рязанский стол, или, если Серегин осуществит свои планы о введении прямого престолонаследия вместо лествичной системы, князь Иван может сесть на место деда сразу после его смерти, потому что других потомков мужского пола у князя не было. Жена его Ярослава, в крещении Софья*, после сына Федора родила ему четырех дочерей, крещеных как Ефросинья (16 лет), Ирина (12 лет), Евдокия (9 лет) и Пелагея (5 лет).
Примечание авторов: * Если женщина не занималась политикой, то ее имя могло быть отражено только в церковных книгах, где записывались крещения, бракосочетания и смерти всех верующих – от черных крестьян до княжеских фамилий. Поскольку во время нашествия Батыя церкви и монастыри вместе со своими архивами горели в первую очередь, то из-за этого варварства до нас не дошел огромный пласт бытовой информации того времени. Члены семьи рязанского князя Юрия Игоревича, как и он сам, все до единого также погибли ужасной смертью при захвате монголами Рязани. Достоверно известно, что так и оставшаяся для нас безымянной жена рязанского князя примерно за двадцать лет до описываемых событий родила первенца Федора, после чего других детей у них с супругом не было. А если не было других сыновей, то дочери наверняка имелись, и как бы не в избыточном количестве. У других князей так же – история сохранила в большинстве своем имена сыновей и редко-редко где мелькнет дочь. На основании всего вышесказанного своим священным авторским произволом устанавливаю имена обозначенным выше членам княжеской семьи, оставшихся неизвестными и разделившими участь самой Руси, растоптанной и изнасилованной захватчиками.
Старшая Ефросинья была уже совсем невестой, но князь никак не мог придумать, куда бы ее пристроить. Пограничное для русских земель Рязанское княжество не было ни особо богатым, ни особо влиятельным, ни особо сильным в военном отношении, поэтому особого спроса на тамошних невест не наблюдалось. Князь даже не мог сделать достойный вклад в монастырь, чтобы обеспечить дочери церковную карьеру, потому что финансов пограничному рязанскому княжество вечно не хватало. То владимирцы прилезут с войной, то черниговцы, то мокша или эрзя, то булгары, то половцы, а на этот раз вот принесло Батыгу с его войском. Но если у отца нет денег на вклад в монастырь и нет женихов для того чтобы выдать дочерей замуж – не идти же девкам на речку с горя топиться…
На семейном совете было решено отправить женщин с маленькими детьми в безопасное место – то есть в тридевятое царство, тридесятое государство к князю Серегину. С ними же должна была отправиться и молодая жена князя Олега Красного Весняна-Гликерия с годовалым сыном Романом. Старшей над эвакуируемыми женщинами назначили старую княгиню Аграфену Ростиславну, при помощи Евпатия Коловрата выработав для нее целый ряд рекомендаций и инструкций. Узнав, что почти все воинство Серегина состоит из дев-воительниц, князь Юрий Игоревич решил, что чести и достоинству его домашних в тридевятом царстве ничего не грозит. Наивный чукотский мальчик… Нет, что касается чести и достоинства тут, конечно, без разговоров. И старые и малые, и юные жены, и юные вдовы будут находиться в полной безопасности во всех смыслах этого слова. Но вот что касается остальных соблазнов, так это еще вопрос. Ни одна даже самая суровая Аграфена Ростиславна не сможет уследить за жизнерадостными и любопытными женщинами и отроковицами, попавшими из душного и мрачного княжеского терема в открытое солнцу и всем ветрам свободное общество, в котором женщина – это активное начало – труженица, творец и воительница, а не только дочь, жена и мать, чья задача только воспроизводство потомства. Кстати и пятидесятишестилетнюю Аграфену Ростиславну, как и тридцатисемилетнюю супругу князя Софью Михайловну, вполне и запросто могут соблазнить процедурой радикального омоложения. Какая женщина не мечтает вернуть свои шестнадцать или семнадцать лет, когда грудь была высока и упруга, щеки румяны, шея бела и гладка, а пухлые розовые губы сами собой складывались в загадочную и соблазнительную улыбку.