Батька - Страница 1

Алексей Феофилактович Писемский

Батька

Рассказ

- Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.

I

Я как теперь вижу перед собой нашу голубую деревенскую гостиную. На среднем столе горят две свечи. На одном конце его сидит матушка, всегда немного чопорная, в накрахмаленном чепце и воротничках и с чулком в руке. Отворотясь от нее, сидит на другом конце покойный отец. Он, видимо, в дурном расположении духа и беспрестанно закидывает в сторону, на печку, свои серые навыкате глаза. Я... мне всего лет двенадцать... забрался в углу на мягкое кресло и сижу погруженный в неведомые самому для меня мысли. Прямо против меня отворенная дверь в залу. Оттуда только и слышится, что ровное пощелкивание маятника стенных часов, и навевает на вас чем-то грустным и печальным. Вдруг раздался тихий скрип половиц. Не знаю, отчего у меня как-то болезненно замерло сердце. Это входил своей осторожной походкой наш самый богатый из всей вотчины фомкинский мужик Михайло Евплов, старик самой почтенной наружности, всегда ходивший несколько брюхом вперед, с низко-низко опущенной пазухою, совсем уж седой, с густо нависшими бровями и с постоянно почти опущенными в землю глазами, всегда с расчесанной головой и бородой, всегда в чистом решменском кафтане и не в очень грязных сапогах. Даже руки у него были какие-то белые, нежные, покрытые только небольшими веснушками, точно он никогда никакой черной работы и не работал. Будучи верст на тридцать единственным мясным торговцем, Михайло Евплов вряд ли в околотке был не известнее, чем мой покойный отец, так что тот иногда в шутку говаривал своим знакомым:

"Честь имею рекомендоваться, я Михайла Евплова барин".

В нашем небогатом деревенском хозяйстве, сколько я теперь могу припомнить, Михайло был решительно благодетельным гением: случалась ли надобность отдать в работники пьянчужку-недоимщика, Михайло Евплов брал его к себе и уж выжимал из него коку с соком, приходила ли нужда в деньгах, прямо брали их взаймы у Михайла Евплова, нужно ли было отправить рекрутство, подать ревизские сказки, Михайло Евплов ехал, хлопотал, исполнял все это аккуратнейшим образом, не получая себе за то никакого возмездия, а, напротив того, платя чуть ли еще не в полтора раза более против других оброка. На этот раз вслед за ним" вошел сын его Тимка, совсем рабочий малый, лет двадцати двух, подслеповатый, нескладный, словно из какого-нибудь сучковатого дерева сделанный, и с год перед тем только что женившийся. Батька, говорят, лет еще с десяти начал заставлять его бить скотину и теперь постоянно мормя-морил на работе. Войдя в комнату, Тимка прямо, не поднимая ни головы, ни глаз, как-то механически поклонился матушке в ноги. Та потупилась и повела только рукою, желая тем показать, чтобы он этого не делал. Тимофей перешел и поклонился отцу в ноги. Тот отвернулся от него и окончательно закинул глаза на потолок.

- Что, поучили? - спросил он несколько дрожащим голосом.

Тимофей ничего не отвечал, а молча отошел и встал несколько поодаль от батьки.

- Поучили, кажется, хорошо... Не знаю только, поймет ли то, проговорил Михайло Евплов грустным тоном.

- Это за то тебе, - продолжал покойный батюшка (голос его не переставал дрожать), - за то, что не смей поднимать руки на отца. Не прав он, бог с него спросит, а не ты...

Михайло Евплов вздохнул на всю комнату.

- Мало они что-то это разумеют, в каждом пустяке только и ладят, что нельзя ли как отцу горло переесть... - сказал он и еще грустнее склонил голову на сторону.

- Ну, Михайло Евплов! - вмешалась в разговор уж матушка. - Трудно тоже, как и тебя посудить? Старший сын у тебя охотой в солдаты пошел, второй спился да головой вершил, наконец, и с третьим то же выходит?

На последних словах она развела в недоумении руками.

Лицо Михайла Евплова сделалось окончательно умиленным.

- Ай, матушка, Авдотья Алексеевна! - воскликнул он почти плачущим голосом. - На все тоже божья власть есть: кто в детях находит утешение, а кто и печали... Вы сами имеете дитя: как знать, худ ли, хорош ли он супротив вас будет.

Матушка вспыхнула.

- Ну, мое дитя ты привел тут напрасно... совершенно напрасно! - сказала она и сердито понюхала табаку.

Михайло Евплов тоже сконфузился, видя, что, не думая и не желая того, он проврался.

- Это точно что-с... - проговорил он и переступил с ноги на ногу.

- Ежели ты опять то же будешь делать, опять тебе то же будет!.. обратился покойный отец снова к парню, гораздо уже подобрее, но все еще, видно, желая втолковать ему, что он виноват.

Парень пораспустился.

- Мне бы, бачка Филат Гаврилыч, в раздел охота идти-с! - произнес он каким-то необыкновенно наивным голосом.

Все мускулы в лице отца подернуло. Я видел, что он страшно вспылил.

- Не позволят вам того! - больше прошипел он, чем проговорил, между тем как щеки и губы его дрожали. - Казенным крестьянам велят делиться? Велят? спрашивал он, обращая на парня страшный взгляд.

Михайло Евплов грустно усмехнулся.

- Да прикажите, пускай попробуют... Мякины-то отродясь не едали, а тут, может, и отведают... Теперь какой-нибудь овинишко в двадцать снопов с своей благоверной измолотят, лопать-то придут, в чашку валят, сколько только чрево стерпит.

- Что ж ты их куском уж хлеба попрекаешь? - вмешалась в разговор опять матушка.

Михайло Евплов сейчас же переменил тон.

- Не попрекаю я, сударыня, нет-с! - отвечал он кротко. - Ни в чем им от меня запрету нет: ни в пище, ни в одежде, ни в гуляньях. Пусть скажут, в чем им, хоть сколько ни на есть, от меня возбранено.

- Ну да! В чем вам от него возбранено? - повторил за ним и отец.

Тимофей жалобно и стыдливо посмотрел на него.

- Не могу я, бачка, про то сказывать-с! - отвечал он и как-то странно засеменил руками.

- Отчего не сказывать? Говори! - сказал отец настойчиво.

Михайло Евплов как будто бы слегка вспыхнул.

- Выдумать да наболтать, пожалуй, всяких пустяков можно... - произнес он.

Тимофей молчал.

Матушка на этом месте встала и вышла. Отцу тоже, видно, была не совсем легка эта сцена.

- Ну, ступайте! - сказал он, закидывая, по обыкновению, глаза в сторону.

Михайло Евплов, однако, не трогался. Он, кажется, пережидал, чтобы первый пошел сын. По лицу Тимки мне показалось, что он хотел что-то сказать, но не смел ли, или не хотел этого сделать, только круто повернулся и пошел.

- Вы уж, батюшка, сделайте милость, прикажите, чтоб и супружница его слушалась и не фыркала... - сказал Михайло Евплов.

- Чтоб и супружница слушалась, слышь! - повторил отец, грозя Тимке пальцем.

Но тот ничего не отвечал, и я слышал, что он сердито хлопнул в лакейской дверями.

Михайло Евплов постоял еще несколько времени, покачал в раздумье головой и проговорил:

- Такой этот нынче молодой народ стал, что срам только один с ним.

Но, видя, что отец ничего ему не отвечает, он тоже повернулся и пошел, - но залу стал проходить медленно, неторопливо и все точно к чему-то прислушиваясь.

II

Прошло времени недели с две. Мы ужинали. Отец (он все это время был заметно в дурном расположении духа и теперь кидающий то туда, то сюда свой беспокойный взгляд) вдруг побледнел и, проворно вставая, проговорил:

- Фомкино горит!

Мы взглянули по направлению его глаз: все наши окна были залиты заревом.

- Батюшка, может быть, это овин! - хотела было успокоить его матушка.

- Вся деревня, сударыня, в огне!.. Выдумала!.. Лошадь мне! - кричал старик, проворно сбрасывая с себя халат.

Матушка сама стала ему подавать одеваться: горничная прислуга вся уж разбежалась по избам, чтобы поразузнать и поохать насчет пожару. В залу вошел наш приказчик Кирьян, со своей обычной, не совсем умной и озабоченной рожей и теперь совсем опешивший от страху.